Телефон для глухих - Столяров Андрей Михайлович. Страница 3

— Готов, — опускаясь в кресло, сказал Клейст.

Гортанные крики донеслись с площади. И опять — выстрелы. Пуля ударила в потолок. Мы осторожно выглянули. Офицер в высокой фуражке махал рукой. Солдаты строились, оставив котелки. Шеренга растянулась гармонью и, повернувшись вокруг невидимой оси, тронулась в нашу сторону. Каски были надвинуты, автоматы уперты в бедро.

— Все правильно, — сказал Водак. — Я бы на их месте тоже прочесал комплекс, чтобы обеспечить себе тыл. — Он вдруг чихнул, порвав подсыхающую щеку. Достал из кармана платок, прижал к ране.

— И что будет? — спросил я.

— Ничего не будет. Видел, что они сделали с ранеными?

— Когда ждать ваших?

Водак пошевелил вывороченными, пухлыми губами — считал.

— Часа через четыре.

Я присвистнул и закашлялся бетонной пылью.

— А ты думал? — сказал Водак. — Раз они дошли, сюда, то Комитет разбит. Или потерял управление. Там сейчас винегрет. Странно, что нас не предупредили, хотя бы по аварийной связи. Наверное, они положили радиоковер на весь сектор. Но все равно… Пока разберутся, пока перебросят войска — нужно не менее двух дивизий… пока согласуют… — Он оторвал прилипший платок. Тот был в крови. — Четыре часа, как пить дать… Если, конечно, эти не обстреляют Зону Информации.

Пошел вдоль стеллажей с реактивами, читая желтые этикетки.

— Не посмеют, — в спину ему растерянно сказал я.

— Что мы о них знаем. Может быть, они как раз и хотят поджечь. Где вспыхнет апокалипсис? В Лондоне, в Париже, в Праге?..

Он сиял с полки две трехлитровые бутыли, потом еще две. Начал осторожно и быстро бить их о торчащий угол плиты. Расползалась блестящая лужа. Остро запахло спиртом.

Я читал об апокалипсисе в Бирмингеме. Разумеется, закрытые материалы. Нас ознакомили под расписку — с уведомлением об уголовной ответственности за разглашение. Грозил пожизненный срок. И, как я слышал, он был применен сразу и беспощадно — поэтому не болтали. Настоящая правда так никогда и не была опубликована. Несмотря на требования общественности. Несмотря на все обещания. Доктору Грюнфельду, тогдашнему председателю Научного Комитета, это стоило карьеры. Он ушел в отставку, но не сказал ни слова. И молчал после. Говорят, он застрелился, не выдержав. Точно ничего не известно. Тогда апокалипсис вызвала случайная катастрофа. Но если, действительно, начнется обстрел Зоны? Или поступят проще — поставят любой танк на радиоуправление, подведут к Оракулу и взорвут? «Мы сгорим, — подумал я. — Речь идет о всей земле».

— Через подвал и мастерские можно пройти та парк? — спросил Водак, вытирая руки.

— Да, — сказал я.

— У нас есть двенадцать часов, чтобы выбраться отсюда.

— Почему двенадцать?

Он озирался. Схватил меня за халат — снимай! Стащил, разодрал с треском, щедро полил спиртом.

— Почему двенадцать?

— «Предел разума» — слышал?

Клейст процитировал громко и ясно:

— Если ситуация в районе Оракула выйдет из-под контроля и в течение двенадцати часов не представится возможным…

— Катарина! — сказал я. У меня враз пересохло в горле.

— Они уже эвакуировались, — с запинкой сказал Водак. — Гражданское население уходит в первую очередь.

Клейст прищелкнул языком.

— Бомба не будет сброшена. Если вас волнует только это…

Водак наклонился к нему, уперев руки в колени. Лицом к лицу.

— Отвечать быстро! Ты — пророк?

— Не надо меня пугать, — спокойно сказал Клейст.

— Конечно пророк. А я думал, вас всех перебили.

— Как видишь…

— Я умру?

— Да. Тебя расстреляют.

— Кто?

— Они.

— Когда?

— Скоро.

— А он? — Водак показал на меня.

Я замер.

— Будет жить, — Клейст посмотрел с ненавистью.

Водак выпрямился.

— Я этому не верю.

— Сколько угодно, — вяло сказал Клейст.

Затрещали рамы на первом этаже. Солдаты проникли в здание.

— К черному входу! — скомандовал Водак.

Клейст раскачивался.

— Ну!

— А мне здесь нравится, — сказал Клейст. — Я, пожалуй, останусь. Я ведь тоже умру — скоро…

— Вольдемар, — умоляюще сказал я, прислушиваясь к тяжелому топоту снизу. — Вольдемар, а вдруг ты ошибся…

Водак, скрутив жгутом разорванный халат, положил его — один конец в спиртовую лужу, другой в коридор. Присел.

— Ничего, он сейчас пойдет, он сейчас побежит отсюда.

Щелкнул зажигалкой, стал медленно, чтобы видел побледневший Клейст, опускать желтый, трепещущий язычок огня.

О вторжении не могло быть и речи. Вне Заповедника руканы были совершенно беспомощны. Как слепые котята. Как новорожденные ночью в глухом лесу. Вероятно, они и были новорожденными. Во всяком случае, первое время. Вылупившись и содрав с себя липкий, студенистый кокон с шевелящимися пальцами ворсинок, они, как сомнамбулы, шли через сельву — неделю, две недели, месяц — пока не погибали от истощения. Путь их был усеян мертвыми попугаями. Биополе руканов привлекало птиц. Почему-то именно птиц. Позже выяснилось, что поле интенсифицирует некоторые биохимические реакции, и птицы, с их ускоренным обменом веществ, просто сгорают в нем. Такого рукана подобрала экспедиция Борхварта, посланная Бразильской Академией для изучения фауны Малоисследованного района верхних притоков Гуапоре. Возможно, экспедиция имела и другие цели: зоологическое оснащение ее было довольно скудным, зато в тщательно упакованных тюках находились компактные, залитые в скорлупу вибропласта мощные передатчики, способные поддерживать устойчивую связь любым известным способом — звуковым, лазерным, радио — и так далее. От верховий Гуапоре до Зоны Информации по прямой было не более полутора сотен километров, и Оракул в то время не был окружен сплошным международным сектором. Найденный рукан уже не мог идти — лежал на поляне, засыпанный яркими, безжизненными тушками. Будто ворох цветных лоскутков. Был еще жив — ворочал распухшим от муравьиных укусов синим языком, бормотал несвязные обрывки фраз. Совершенно бессмысленные, как утверждал Борхварт на допросе. Правда, он не повторил ни одной из них, ссылаясь на потерю памяти, вызванную потрясением. Потрясение было. Обнаружив рукана, Борхварт первым делом отослал назад всех носильщиков, якобы за помощью — поступок абсолютно дикий, если не помнить о передатчиках — и остался вдвоем со своим помощником, неким Маццони, греком итальянского происхождения, действительную личность которого так и не удалось установить. Носильщики ушли и вернулись через трое суток, приведя местного врача. Борхварт к тому времени намертво потерял сознание и выглядел так, словно его с ног до головы ободрали рашпилем. Вероятно, к концу он полностью включился в биополе и плясал безостановочно, насколько хватало сил, а потом упал и бился о землю в такт несущей частоте энцефалоритма. Приведенный в чувство, он сказал только одно: — Его съел рукан, — и опять впал в беспамятство. Рукан лежал неподалеку — мертвый и высохший, как мумия. Вызванные эксперты обнаружили на траве вмятины от шасси и мельчайшие брызги машинного масла. Маццони исчез бесследно. Борхварта не без труда поставили на ноги в военном госпитале столицы, но он упорно молчал, несмотря на непрерывные двенадцатичасовые допросы, Он пробыл наедине с руканом около восьмидесяти часов — больше, чем любой другой человек. Ходили слухи о каким-то «Завещании Небес», записанном на микромаге и содержащем обращение к Земле некоего Галактического Содружества. Скорее всего, только слухи. Кассета пропала. Если существовала вообще. Борхварта освободили за недостатком улик, и в тот же день он был застрелен неизвестным в аэропорту Рио-де-Жанейро, когда ожидал рейса на Париж.