Телефон для глухих - Столяров Андрей Михайлович. Страница 8

— Мы по-прежнему не готовы, — мрачно и спокойно, блестя северными глазами, говорил Грюнфельд на экстренном заседании Совета безопасности. — И я не представляю, что мы можем быть когда-нибудь готовы при существующем положении вещей… — Дискуссия, вынесенная на Ассамблею, имела один важный результат. Был установлен «Предел разума» — тот максимум продуцируемых Оракулом событий, который Земля могла допустить. Превышение его означало угрозу существования, следовал «поворот ключа» — нанесение удара всей возможной мощности, дверь захлопывалась.

Это было принципиально. Мнение Хинара о случайном сочетании фактов: падение авиетки — так была обнаружена Зона Информации, и последующего развертывания апокалипсиса, не нашли сторонников. Скорее можно было согласиться с доктором Артуром Пенно, который усматривал здесь защитную реакцию комплекса «Оракул» на острое воздействие. В контакте с Оракулом, как в Контакте с иным разумом вообще, важна прежде всего форма, ибо она воспринимается непосредственно — до смысла. Гибель самолета представляла собой акт уничтожения. Форма ответа была адекватной. Наше счастье, что Оракул выбрал локальное действие, а не Хиросиму или европейскую чуму тринадцатого века…

Подобная интерпретация событий была ценна уже тем, что часть вины перекладывалась на Землю, и принесенные, жертвы получали таким образом хотя бы видимость оправдания. К сожалению, отсюда неизбежно вытекало, что реализация «Предела разума» повлечет за собой уничтожение планеты, но эту сторону вопроса предпочитали не обсуждать вообще.

Дневник Осборна в его восстановленном виде гласил: «…книга с семью печатями — треть небосклона… Печати из багрового сургуча… Кто достоин открыть сию книгу и снять печати ее? (фраза дословно)… Человек в белых одеждах — от них сияние… В нем что-то овечье… Берет книгу — старцы кланяются… животные трепещут крыльями… Снимает печати… Четыре всадника!.. Боже мой!.. Четыре всадника выезжают на площадь!.. Я отлично вижу их — за разрушенным фонтаном… Картина Дюрера… У коней ребра, как обручи на бочках… мосластые ноги… Ужасный грохот копыт… дымится булыжник… Скелеты в седлах, полированные желтые кости, фаланги пальцев, безглазые, улыбающиеся черепа… Конь белый — всадник с луком, конь рыжий

— всадник с мечом, конь вороной — всадник с весами, чашечки пляшут, как сумасшедшие, конь бледный — всадник с косою на плече… Имя ему — смерть, за ним катится черный, набухающий ком: когти, рога, свиные уши… Ад идет по земле… Еще две печати… Трясутся стены, трудно писать… Сыплется штукатурка, если дом рухнет, тогда конец… Мое имя — Осборн, Гекл Осборн, преподаватель колледжа Гриньярд… Сумерки, будто на солнце накинули плед… едва просвечивают ворсяные полосы… Луна, как кровь… красный фонарь… Падают звезды… беззвучно… Страшно, пустое небо… Конец Света — неужели правда?.. Боже мой… Края неба загибаются, чем-то озаренные… оно сворачивается, как бумажный лист… скатывается за горизонт… Невыносимо трясутся стены… Это последние минуты… Мое имя — Осборн… Сегодня тринадцатый день Конца Света… Золотой престол… Овечье лицо ангела… Смертельный цокот копыт… Непонятно, как я это вижу

— полный мрак, опустошенное небо… Седьмая печать… Безмолвие… Наверное, я один на всей планете… Темь… Смерть… Финал… Мое имя — Осборн… Камни, падите на меня и сокройте меня от лица Сидящего на престоле… Ибо пришел великий день гнева его; и кто может устоять?..»

Этот чрезвычайно интересный и, пожалуй, самый полный, если не считать протоколов Брюса, документ был найден в запаянной металлической коробке под развалинами дома на центральной площади в Бронингеме. Сам Осборн несомненно погиб. Фотокопии дневника странным образом попали в руки журналистов и были частично опубликованы. Последовала небывалая вспышка религиозного экстаза. Вопрос о сути апокалипсиса смутил умы. «Если не Он, то кто?» — вопросил с кафедры епископ Пьяченцы. За что и был лишен епархии. Князья церкви медлили и колебались. Поговаривали о созыве Вселенского собора. Научный комитет железной рукой отвергал любые теологические построения, Еще можно было со скрипом и мучениями принять точку зрения Карло Альцони, профессора богословия в Панте, о том, что нынешнее появление Оракула есть уже второе в истории человечества, а память о первом сохранил для нас Новый завет. Это было не то чтобы истинно, это было научно допустимо. Но ведь даже в компетентной среде Комитета делались попытки настоящих экзогез, правда, тщательно упакованных в сухой каркас узкоспециальной терминологии. Например. Земля и Оракул едины. Никакого внешнего Контакта между ними нет и быть не может. Оракул существовал всегда. Само человечество является продуктом его деятельности и всем ходом своей истории участвует в выполнении программы, цель которой пока неясна. Любопытный образец совмещения Творца и феномена неизвестной нам космической культуры.

Концепция бога не выдерживала критики. Апокалипсис продолжался восемнадцать минут и охватил сравнительно небольшой район — собственно Бронингем, то есть, был ограничен во времени и пространстве. Правда, в эпицентре событий длительность его была значительно больше: дневник, например, отмечает шестьдесят восемь дней, а строго последовательный протокол Брюса даже девяносто одни сутки — плотность времени имела выраженный градиент, но проблема хроноклазма решалась чисто физическими средствами и не требовала привлечения потусторонних сил. Тем более, что существовали крайние точки зрения. Апокалипсиса вообще не было, заявили Антонов и Бельц, отражая одну из них. Оракул передал некую информацию, предназначенную коллективному сознанию. Содержание ее не имеет аналогий в культуре Земли — информация была воспринята искаженно. Насильственно объединенный, хаотический разум реципиентов Бронингема обратился к знакомым зрительным формам. Поток овеществленных ассоциаций хлынул в единое русло. Армагеддон — дело случая. Мы видим не то, что нам показывают. Катастрофа была сугубо психологической. Нет никаких доказательств. Записи Брюса не убеждают, это всего лишь записи и ничего более.