По зову сердца - Стоун Джин. Страница 22

Услышав за спиной шаги, она вздрогнула и едва не порезалась лентой рулетки.

— Джессика?! — воскликнул кто-то.

Джесс обернулась. Бабочки опять оживились.

— Милая, вы прекрасно выглядите, — произнесла Дороти Сандерс. — А что вы тут делаете?

В голове у Джесс молниеносно пронеслись разные варианты: солгать, притвориться, что это не она; сказать правду, что она, мол, старается приучить детей к труду, чего никогда не сделает их отец; что она все-таки стала полезным членом общества, хотя потратила много лет впустую, когда была такой, как Дороти и ей подобные. Еще можно сказать, что Джесс убивает время в ожидании того дня, когда узнает, жив ли ее брошенный ребенок, и раздумывает, пожелает ли разговаривать с ней Мора, узнав о предпринятых поисках.

Но Джесс поступила иначе. Любезно улыбнувшись, она тихо сказала:

— Дороти, очень рада вас видеть.

И лента рулетки с шумом втянулась внутрь.

Мощное тело Дороти проплыло по паркетному полу. Она наклонилась к Джесс и запечатлела на обеих ее щеках по неизбежному поцелую. Пахло от Дороти так, как должно пахнуть от Элизабет Тейлор (если только та пользовалась теми духами, которые рекламировала).

— У Селии божественные шторы, — проговорила Дороти, по обыкновению, не разжимая губ, и Джесс почувствовала себя школьницей, получившей награду на конкурсе по правописанию. Дороти дотронулась до своего тройного жемчужного ожерелья, и тут ее взгляд упал на тетрадку Джесс. — О-о, так вы обновляете зал? Это же чудесно! Фиолетовый такой утомительный!

«Утомительный» — вот самое подходящее слово, подумала Джесс.

— Сегодня я только измеряю, — спокойно ответила она. Джесс совсем не хотелось обсуждать с Дороти Сандерс, да и ни с кем другим, выбранные ею материи или цветовую гамму. Это только ее дело, и Дороти оно не касается.

Она захлопнула тетрадь.

— Как хорошо, ? — произнесла Дороти с таким глубоким вздохом, что ожерелье на ее толстой шее всколыхнулось, — что вам всегда есть чем заняться.

В свое время Дороти по-матерински опекала Джесс после развода. Она как бы жалела ее, так как Джесс в отличие от Чарльза не вступила в новый брак.

— Да, вы правы, Дороти. — Она улыбнулась. — У меня есть работа, дети. Это моя жизнь. И она мне нравится. Мне некогда сидеть без дела.

— О Джесс, нам здесь так вас не хватает! Вы столько всегда делали на благотворительных мероприятиях… А знаете, та мерзкая шлюха, на которой теперь женат Чарльз, не удостаивает нас своим посещением даже днем.

Бабочки сильнее захлопали крыльями.

— Месяц назад я позвонила ей и попросила нанести вместо меня шесть визитов. Шесть, представляете? Так нет, она слишком занята. Они, видите ли, собираются на Багамы, чтобы купить яхту для путешествий. Прямо-таки поселились на море. Как вы это терпите?

Да кто сказал, что Джесс терпит это?

— Ну, — поспешно ответила она, — у каждого свои вкусы. Извините, пожалуйста, у меня назначена одна встреча, и я уже опаздываю.

И Джесс выскользнула из зала, не дожидаясь начала долгой церемонии прощания. Открыв дверцу машины, она швырнула на заднее сиденье сумку с образцами тканей. Теперь Джесс решила вернуться в этот клуб не иначе как в сопровождении толпы своих помощниц, которые никому не дадут к ней приблизиться.

А до этого у нее еще есть время.

Прежде чем отправиться в мастерскую, Джесс решила заехать домой и переодеться в брюки и свитер — так удобнее работать. К тому же она ясно сознавала, что не хочет показываться своим мастерицам в эти минуты — слишком сильно глаза пылали яростью. Всякий раз, когда Джесс заставляли думать про Чарльза, напоминали, что его жизнь сложилась так, как он хотел, и рядом с ним женщина, полностью соответствующая его идеалу, она выходила из себя.

Порой Джесс не верилось, что когда-то она жили, столь отвратительной жизнью. А теперь жизнь Джесс действительно свелась к работе и детям. И ничего больше не осталось. Ни любви, ни мужчин. В сорок пять она страдала от того, что любовь обходит ее стороной, а позже стала удивляться, почему прежде этот вопрос имел для нее какое-то значение. Одного Чарльза Джесс хватило на всю жизнь.

Поставив машину в гараж, она прошла на кухню и порадовалась чистоте и порядку. Слава Богу, что ей не приходится делить свой кров с каким-нибудь самодовольным болваном.

Внимание Джесс привлекла мигающая красная лампочка на автоответчике.

Она решила не прослушивать сообщение. А вдруг это снова?.. Но потом ей пришло в голову, что, возможно, звонил Филип.

Джесс нажала на кнопку.

«Мама!»

Ох! Мора!

«Я хотела тебе сообщить, что с весенними каникулами все получилось отлично. Эдди будет со мной».

Мора усмехнулась, но от Джесс не укрылось, что ее голос дрожит.

«Только не рви и не мечи. Мы проводим каникулы с папой. Плывем вдоль Багам на катамаране. У Эдди едет крыша от счастья. Я тебе потом позвоню. Привет, мам».

Молча таращась на автоответчик, Джесс чувствовала, как жизнь вытекает из нее.

Филип сбросил туфлю и помассировал рукой ноющую ступню. Было два часа пятнадцать минут, и он впервые за день присел в зале для посетителей дома для престарелых на Лонг-Айленде. Если повезет, Филип еще успеет встретиться с Джозефом — тот настаивал, чтобы брат вместе с ним отправился смотреть облюбованный им офис на углу Парк-авеню и Семьдесят третьей улицы.

Он оглядел стены, выкрашенные под слоновую кость, развешанные на них фотографии с изображениями побережья Атлантики, синие стулья, расставленные по периметру небольшого помещения, которое лишь условно называлось залом.

Вдруг именно этот человек знает ответ на вопрос, мучающий Джесс?

Наконец-то ему повезло. В пятницу Филип позвонил в Вествуд, где ему сообщили, что шериф Бад Уилсон (он же почтмейстер) уже переселился в другой мир. Поэтому Филип вычеркнул его имя из списка тех, кто знал тайну раннего материнства Джесс.

В воскресенье он торчал в библиотеке вместо того, чтобы мирно обедать у матери, и тогда-то ему выпала удача: Уильям Ларриби. Старый доктор давно ушел на покой, но его имя все еще значилось в списках членов Американской медицинской ассоциации. А в понедельник Филип с удивлением обнаружил, что самый обыкновенный юрисконсульт в состоянии отыскать адрес члена АМА. Как оказалось, доктор Ларриби проживал в доме престарелых на Лонг-Айленде. Не слишком долгие поиски и привели Филипа сюда, на один из этих синих пластмассовых стульев.