Светлая полночь - Стоун Кэтрин. Страница 12

Джейс не был уверен, что она ему ответит. С какой стати ей это делать? Однако она ответила, эта неистовая балерина, причем с неожиданной поспешностью:

— Я думала о том, что вам не следует пить, когда вы подавлены. Ведь алкоголь — депрессант, правда же? Может им быть, во всяком случае.

— Да, верно. Может им быть. Но кто подавлен? Я? — В его темно-зеленых глазах блеснула искорка удивления. И быстро исчезла. Однако глаза продолжали смотреть на Джулию серьезно и пристально. — Или вы?

«Вы, — подумала Джулия. — Вы обижены, угнетены, подавлены». Правда, сейчас она не видела этих признаков. Но раньше-то она их видела, разве не так? Когда он оторвался от созерцания снежных хлопьев. Разве не боль в темно-зеленых глазах прочитала она тогда?

Да, именно так. Джулия хорошо понимала, что он делает сейчас — пытается скрыть горечь и боль за сверкающим фасадом. Все чудесно, утверждал его фасад. Он собирается всего лишь немного выпить, чтобы отпраздновать открытие сезона.

Фасад был великолепный и весьма убедительный, словно Джейс Коултон на самом деле задавался вопросом, уж не она ли чувствует себя подавленной. И беспокоился по этому поводу.

— Я не подавлен, — проговорил он. — И это означает, что скорее всего подавлены вы. Хотели бы вы поговорить об этом?

«Разговорите его», — попросила ее Алексис. И вот сейчас этот мужчина с ледяным взором, проморозившим ее до костей, давал ей такую возможность.

— Наверное, — пробормотала она. — Да. Спасибо.

— Вот и хорошо. Кстати, меня зовут Джейс. А вас?

— Джулия.

— Приветствую вас, Джулия. А это кто? — Джейс жестом указал на кролика.

— Это Флоппи, — прошептала она.

— Привет, Флоппи, — тихо произнес Джейс, почувствовав, как печальная улыбка Джулии резанула его по сердцу. По его сердцу, которое он готов был сжигать каждое Рождество и которое в промежутках между ними оставалось ледяным. Таково сердце Джейса Коултона, лед и пламя — две необитаемые крайности. Но сейчас появилось нечто другое, нечто новое, что заставило его снова задать вопрос:

— Может, вы расскажете мне, Джулия, почему вы подавлены?

Это было необыкновенное предложение. Как будто он и в самом деле хотел это знать, а у Джулии было ощущение, как будто она и в самом деле хочет ему рассказать, почему она когда-то совсем упала духом и алкоголь казался ей единственным средством сохранить рассудок.

— Джулия?

— Мой возлюбленный и я должны были лететь в Лондон вместе. — Произнесенные слова поразили ее, но не его, в особенности то, как она произнесла слово «возлюбленный». — Однако он встретил кого-то еще.

— Другую женщину?

«Женщина», как и «возлюбленный», — это слово Джулия никогда не употребляла применительно к себе. Хотя за семь лет жизни Уинни и семь лет, прошедшие после ее смерти, Джулия перешла из категории подростков в категорию вполне зрелых женщин.

— Да. Другую женщину. Он встретил ее три недели назад. Наша женитьба не отменяется, сказал он, просто откладывается.

— У вас были свадебные планы?

— Мы должны были обвенчаться в Чикаго вчера вечером, а сегодня лететь в Лондон, чтобы провести медовый месяц.

Вот так, подумала Джулия. Это должно подействовать. Джейс поймет, что она говорит о нем, а не о себе, и, несмотря на предупреждения Алексис, они смогут поговорить без лжи.

Джулия была несколько удивлена, что Джейс не разгадал ее замысла. И это было вовсе не потому, что он слушал невнимательно. Наоборот, он слушал напряженно, с полным вниманием. И тогда у нее появились проблески догадки.

— Вы его любите, Джулия? Все еще любите?

Вопрос Джейса был точно такой, какой вертелся у нее на языке, когда она слушала Алексис на аэровокзале. «Любит ли вас еще Джейс, Алексис?» Джулия не задала этого вопроса. Это было справедливо, рассуждала она, честно со стороны Алексис признаться Джейсу, что она ошеломлена его любовью и ей требуется некоторое время, чтобы во всем разобраться. Справедливо, честно. И это вовсе не было предательством любви, в которую Джулия верила.

Однако сейчас Джейс задал вопрос, который не задала в свое время Джулия, и в голосе его послышалась хрипотца, которая хорошо гармонировала с тлеющей печалью в его глазах.

— Еще? — переспросила она. — Что вы имеете в виду?

— Ничего. Забудьте о моем вопросе. Это не мое дело. — «Хотя почему-то меня это дьявольски интересует».

— Нет, Джейс. Пожалуйста, ответьте. Возможно, это поможет. Разговоры помогают, не правда ли?

Помогают ли разговоры? Откуда ему знать? Джейс Коултон держал совет с собой. Всегда. Но этот вопрос задала она, словно сама этого не знала, словно была так же одинока, как и он. Одинока? Вероятно. До тех пор, пока не влюбилась. И тут же столкнулась с предательством.

Одинокая балерина хотела поговорить. С ним. Кажется, ей нужно было поговорить с мужчиной, который не хотел разговаривать, но тем не менее сам начал эту беседу. Мягко, поощряюще Джейс произнес:

— Да, так говорят.

— Я думаю, это правда. Когда говоришь вслух, это помогает. И если бы я знала, что вы имеете в виду под словом «еще»…

— Я скажу вам, Джулия. Но только обещайте принять в расчет источник.

— Вы имеете в виду себя?

— Да. Это ведь не моя специальность.

— Вы имеете в виду любовь?

Любовь, подумал Джейс. Она произнесла это слово так бесстрашно, словно любовь все еще оставалась сокровищем, несмотря на боль, вызванную ее потерей.

— Да, Джулия, я имею в виду именно это.

— Вы никогда не любили?

— Нет. Никогда.

Джулия поняла, что это правда. Она могла судить об этом по чистому блеску его глаз. Джейс Коултон никогда не любил. Это означало, что лгала Алексис, а теперь и она сама.

Алексис Аллен находилась в аэропорту, в котором было множество людей, и она могла отдать свой билет первого класса до Лондона любому. Но почему-то она выбрала Джулию. Хотела помочь отчаявшемуся Джейсу? Проследить, чтобы он не упился до смерти на пути в Хитроу?

Нет. Джейс Коултон не пребывал в угнетенном состоянии. А как же выражение муки, которое она заметила в его глазах, когда он оторвался от окна и посмотрел на Флоппи и на нее? Скорее всего ей показалось. Или же преданный своему делу доктор думал о пациенте, которого потерял, о жертве, которую не смог спасти.

А темные круги под темно-зелеными глазами? Результат бессонных ночей и тоски по женщине, которую он любил? Нет. Этот человек не относится к тем, кто не спит ночами и караулит женщин, он не может быть таковым и никогда не был. Он просто работал, спасая жизни людей.

И все, чего Джейс хотел и на что имел полное право, — это возможность изгнать мучившие его мысли о жизнях, которые он не сумел спасти, и с этой целью выпить немножко виски и отпраздновать в одиночестве тот факт, что Алексис ушла из самолета и из его жизни.

Джейс вздохнул с облегчением, когда Алексис ушла. Вот она правда, которую Джулия видела в зеркале из снежных кристаллов. А какие чувства испытывала Алексис, потеряв Джейса? Ярость. Джулия поняла это, стоило лишь Алексис появиться в зале ожидания.

Выражение ярости исчезло так быстро, что Джулия забыла о нем и вспомнила лишь сейчас. Но оно явно было до того, как Алексис принялась разглядывать толпу измученных ожиданием пассажиров и наконец с удовлетворением остановила свой выбор на ней.

Ибо в этом заключался замысел мести Алексис.

— Я только сейчас поняла, что вы имели в виду, говоря «еще». Вы удивляетесь, как я могу любить человека, который так безжалостно растоптал мою любовь.

Это было, конечно, правильно. Однако отвращение, которое он испытывал к себе, затмило презрение к жениху, который оставил на Рождество симпатичную балерину, мечтающую о свадьбе, подавленной, опустошенной, одинокой.

Впрочем, Джулия не выглядела столь уж опустошенной. Скорее, она испытала потрясение сейчас благодаря ему.

— Вы правы, — кивнула Джулия. — Я не могла бы его больше любить. И не должна.

— Это сказано несколько поспешно, Джулия. Слишком поспешно. Тем более что мы уже определили — и вы с этим согласились, — что я не эксперт в этой области.