Герои умирают - Стовер Мэтью Вудринг. Страница 28

Это то, что мне больше всего нравится в Кейне, по крайней мере пока – почти сексуальный прилив уверенности в себе, вера в то, что я – самый крутой парень района. Любого района.

– Хочешь попробовать кулака, псина? – скалюсь я. – Поди-ка сюда и возьми, дырявый мешок с дерьмом.

Я без запинки говорю на Западном наречии. Поставленные Студией блоки не позволили бы мне говорить по-английски, даже если б я этого захотел.

Собака решает, что со мной чересчур много возни, и проходит мимо, к более спокойной пище, лежащей в деревянном ящике. Проклятая тварь в холке достает мне до груди. Несколько рук и ног в ящике подергиваются и сжимаются, имитируя жизнь, когда собака вонзает в них клыки. Из глубины ящика доносится глухой стон: видно, какой-то лентяй-уборщик бросил туда голову вместе с туловищем. Или, может, там оказалась жертва уличного грабежа, обычного для Лабиринта.

Пора браться за работу.

Я неторопливо выхожу из аллеи и направляюсь к сердцу королевства Канта – к базару, окружающему старинный полуразрушенный остов Медного Стадиона. Здесь солнце светит ярче – оно гораздо желтее, а небо отливает глубокой голубизной. Облака здесь толще и белее, а гоняющий их ветерок пахнет зеленью и травой. Погода прекрасная. Я почти не чувствую запаха дерьма и навоза, покрывающих улицу; полчища голубых мух над кучами мусора блестят, как драгоценности.

Я протискиваюсь между ручными тележками и палатками, с улыбкой отказываясь от пахучих ломтей речной форели и фруктов, хитро разложенных таким образом, чтобы скрыть червивые места и пятна гнили; отворачиваюсь от продавцов заклинаний и амулетов, обхожу стороной ковровых мастеров и горшечников. Я у себя, я работал в этом городе и в окружающих его провинциях первые десять лет своей карьеры.

Я вернулся домой.

То тут, то там на стенах нарисована эмблемка Саймона Клоунса, точно такая, как в книге, откуда Шенна ее и стащила: кружок вместо лица, пара стилизованных рожек и волнистая линия, обозначающая кривоватую ухмылку.

Я не вижу знакомых среди нищих, не замечаю ни одного Рыцаря – да куда все подевались? Я останавливаюсь у ларька, полускрытого в тени высокой закопченной известняковой стены Стадиона.

Потный торговец нагибается над шампуром с ножками молодого барашка, висящим над черно-красными углями.

– Ножки молодого барашка! Не какая-нибудь жилистая баранина! – уныло кричит он. – Свеженькие, без червей! Ножки молодого барашка!

– Привет, Лам, – говорю я. – Что-то ты сегодня невесел. Случилось что-нибудь?

Он смотрит на меня, и все его воодушевление заметно убывает. Через секунду или две он, спохватившись, улыбается, но улыбка его держится недолго.

– Кейн? – Его голос слегка срывается. – Я ничего не знаю об этом, Кейн! Яйцами клянусь, не знаю!

Я захожу в палатку и мимоходом снимаю с одной из оттяжек остывающий кусок мяса.

– О чем ты ничего не знаешь?

Он наклоняется ко мне и понижает голос:

– Не играй со мной здесь, Кейн… Моя женщина больна, а сын – Терл, помнишь Терла? – ушел с людьми Дунджера. Может, он уже мертв. – Лам дрожит, воровато ловя мой спокойный взгляд. – Мне по горло хватает неприятностей, понимаешь? Я тебя не видел, я тебя не знаю, ладно? Иди своей дорогой, а?

– Так, – равнодушно говорю я, – что-то ты не очень дружелюбен.

– Пожалуйста, Кейн, клянусь… – Он опасливо озирается на текущую мимо безликую толпу. – Если тебя схватят, я не хочу, чтобы ты думал, будто это я тебя продал.

«Схватят…» – повторяю я про себя. Ладно-ладно. Я откусываю от ножки барашка – жесткостью она напоминает старый сапог. Я жую, чтобы выиграть время на раздумья. Не успев еще съесть мясо, я чувствую, как кто-то возникает за моим левым плечом.

– Неприятности, Лам? – говорит сей кто-то. – Этот тип тебе надоедает?

Лам округляет глаза и трясет головой. Краем глаза я могу разглядеть его собеседника: ободранные черные ботинки, красные хлопковые брюки, нижний край кольчуги по колено, выкрашенной черной краской. Вся в шрамах, однако молодая, рука лежит на рукояти палаша, покоящегося в ножнах. Один из Рыцарей Канта. Наконец-то. Где-то неподалеку должен быть и второй – они работают парами.

Я кладу мясо за щеку и отвечаю:

– Я просто гуляю. Не мечи икру. Рыцарь утробно смеется.

– Это что-то новенькое. Придется тебе заплатить за оскорбление. Пять нобилей. Плати!

Я подмигиваю Ламу, а потом резко разворачиваюсь, словно собираюсь ударить кулаком. Баранья нога бьет рыцаря по уху и валит его с ног. Тем же куском мяса я заезжаю ему в нос; брызжет кровь, и рыцарь вытягивается в грязи. Лам что-то бормочет и прячется за свою жаровню, а вокруг ларька возникает толпа любопытствующих прохожих.

Я откусываю еще от бараньей ноги. Рыцарь трясет головой и пытается встать. Запах его крови примешивается к остальным ароматам.

– Вот тебе совет, приятель, – дружески говорю ему я. – Руби дерево по себе, не то тебе же будет хуже. Тебя просто перестанет уважать толпа.

Второй рыцарь пробивается к нам сквозь бурлящую толпу. Я улыбаюсь, машу ему, и он прячет меч обратно в ножны.

– Извини, Кейн. Это у нас новенький, сам понимаешь.

– Все в порядке. Ты ведь Томми? Точно, Томми из Подземки. Как жизнь?

Он искренне радуется тому, что я помню его.

– Да, черт возьми. Со мной все нормально. Ты в курсе, что за тебя назначили цену?

– Услышал минуту назад. И сколько?

– Две сотни золотом.

Я с некоторым трудом глотаю второй кусок баранины.

– Да, немало.

Первый стражник наконец встает и пытается вытащить меч. Томми бьет его по уху, которому уже досталось от меня.

– Стой, идиот! Это Кейн, понял? Он почетный барон Канта. Даже если ты выживешь после нападения на него, в чем я лично сомневаюсь, его величество велит подать ему на завтрак твои яйца.

Первый стражник решает заняться чем-нибудь другим.

– Кстати, – говорю я, – мне нужно встретиться с королем.

Томми смотрит на меня внезапно затуманившимся взглядом.

– Сейчас он занят.

– Это жизненно важно, Томми.

Он смотрит куда-то вдаль, прикидывая реакцию короля и сравнивая возможную его ярость с его долгом мне. Наконец Томми принимает решение.

– Ладно. Пошли со мной.

– Эй, Лам! Все кончилось, – говорю я.

Лавочник высовывает голову из-за жаровни, и я кидаю ему один из своих серебряных нобилей. Я не вор. – Баранина у тебя дерьмовая. Сдачу оставь себе.

Он мигает.

– Спасибо… да…

Томми ведет меня вокруг Стадиона. Первый стражник плетется следом, прикладывая к носу грязный платок. Мы выходим с базара и попадаем в переплетение узких кривых улочек, давших Лабиринту его имя. Я почти не вижу солнца, однако и без того знаю, в каком направлении мы идем: к тройной границе королевства, Фейса и Крысиной Норы.

Банды обтяпывают сомнительные делишки в центре своих территорий. На границах весьма небезопасно, там слишком легко происходят несчастные случаи со смертельным исходом и пожары. На каждой границе есть несколько «ничейных» кварталов – обычно их бывает два, но встречаются и полосы по пять-шесть кварталов. Несчастные жители этих кварталов обычно вынуждены платить обеим сторонам. Тройные границы (всего их четыре: королевство Канта владеет центром Лабиринта и окрестностями Стадиона) являются пристанищем самого последнего сброда, изгоев беднейшей части Анханы. Как правило, кровом тамошним обитателям служит остов сгоревшего здания, а многие и вовсе спят на улице.

Здесь мне нравится. Похоже на мой дом.

Томми останавливается в четырех шагах от залитого солнцем выхода из переулка, по которому мы идем вот уже несколько минут.

– Дальше мне нельзя. – Он кивает на границу, а потом указывает на свою кольчугу, выкрашенную в черный цвет с серебристой каймой – цвета Рыцарей Канта. – Мы с новичком в форме. Сегодня его величество ведет там игру, и мы можем только помешать ему. Я киваю в знак согласия.

– Где он?

– Отсюда не видно. Знаешь переулок между улицей Мертвых Рабочих и уголком, где жили Фейдеровы шлюхи?