История с привидениями - Страуб Питер. Страница 81
— И тут она сама пришла к нам, — сказал Сирс. — Туда, где тогда жил ваш дядя. Эдвард один имел свой дом, и мы собирались там поболтать и выпить.
— И поговорить о ней. Знаете эти стихи Эрнеста Доусона: «Я верен останусь тебе, Кинара!». Льюис где-то раскопал их и читал нам. «Ушедшая бледность лилий» и все такое. Это пронзало нас, как ножом. «Сильней музыки и пьяней вина». Что за идиоты! И вот, представьте, она сама приходит к нам.
— И какая, — вставил Сирс. — Она ворвалась, как тайфун. Мы просто испугались.
— Она сказала, что ей одиноко. Сказала, что устала от этого проклятого города с его лицемерием. Ей хочется выпить и потанцевать, и плевать она хотела на всех. И она проклинает этот город, и если мы мужчины, а не сосунки, то мы тоже пошлем его к черту.
— Мы не могли сказать ни слова, — сказал Сирс. — Она, наша богиня, ругалась, как матрос, и вела себя… да, как шлюха. «Сильней музыки и пьяней вина». Вот это мы и получили. У Эдварда был граммофон и пластинки, и она заставила нас поставить самый громкий джаз. Мы никогда не ожидали такого от нее — она крикнула Джону: «Потанцуй-ка со мной, маленький лягушонок!» — и он так испугался, что не смел до нее дотронуться. Ее глаза метали искры.
— Я думаю, ее главным чувством тогда была ненависть, — сказал Рики. — К нам, к городу, к Стрингеру. Настоящий циклон ненависти. Она поцеловала Льюиса, когда они танцевали, и он прямо подпрыгнул, как будто она его обожгла. Он отскочил от нее, и тогда она стала танцевать с Эдвардом. Эдвард всегда был смелее нас, но тогда и он потерялся — наш рай рушился буквально на глазах. Она была ужасна, как одержимая демоном. «Вы что, сосунки, боитесь выпить?» подзуживала она нас, и мы быстро напились.
— Это невозможно описать, — сказал Сирс. — Я знаю, к чему она вела дело, а мы были слишком невинны, чтобы сопротивляться. И больше всего она пыталась обольстить Льюиса. Он был совсем мальчиком. Может, он и целовался с кем-нибудь, но не более того. И он, конечно, любил Еву больше всех нас — ведь именно он нашел это стихотворение Доусона. И именно поэтому ее ненависть в тот вечер больше всего шокировала его.
— И она знала это. Она оттолкнула Эдварда и устремилась к Льюису, а он просто оцепенел от страха. Как будто это делал его мать.
— Мать? — переспросил Сирс. — Да, может быть. Во всяком случае, это соответствует глубине его иллюзий в отношении нее, — наших иллюзий. Ева обняла его, просто обвила руками, и стала целовать. Было похоже, что она поедает его лицо. Вообразите — вся эта ненависть входит в ваш рот и режет, как лезвие. Когда она откинула голову, лицо Льюиса было все в помаде, похожей на кровь.
Эдвард подошел к ней и сказал: «Успокойтесь, мисс Галли», — или что-то вроде того. Она прямо зашипела на него. «Ты хочешь меня, Эдвард? — спросила она. — Потерпи, он первый. Ведь мой Льюис такой красавчик».
— И потом она повернулась ко мне и сказала: «И ты, Рики, получишь свое. И ты, Сирс. Вы все. Но сперва я хочу Льюиса. Хочу показать ему то, что видел несчастный Стрингер Дедэм, когда заглянул в мое окно», — и она стала расстегивать блузку.
— Пожалуйста, мисс Галли, — сказал Эдвард, но она велела ему заткнуться и скинула блузку. Она не носила лифчика, и ее груди были маленькие и крепкие, как два яблока. Она выглядела необычайно соблазнительно. «Ну бедный мой Льюис, что ты теперь будешь делать?» — и она снова принялась поедать его лицо.
— Мы подумали, что знаем, что увидел Стрингер, заглянув к ней в окно, — сказал Рики. — Что она занималась любовью с другим. И мы испытали ужасное разочарование, глядя на ее наготу и на то, что она делала с Льюисом. Наконец мы с Сирсом взяли ее за плечи и оторвали от Льюиса. Тогда она стала в самом деле мерзко ругаться: «Вы что, подождать не можете, сопляки, так вас растак» и все такое прочее. Тут она принялась расстегивать юбку. Эдвард чуть не плакал. «Ева, — сказал он, — пожалуйста, не надо». Но она сняла юбку и сказала: «Что, трусы, боитесь увидеть меня настоящей?» — Она скинула исподнее, — сказал Сирс, — и потянулась к вашему дяде. Сказала ему: «Пожалуй, я откушу от тебя кусок, малыш Эдвард», — и потянулась к нему, к его шее. И вот тогда Льюис ее ударил.
— Сильно ударил, — сказал Рики, — и она в ответ ударила его еще сильнее. Звук был, как выстрел из ружья. Я, Джон и Сирс ничего не могли сделать, мы просто окаменели.
— А это могло бы остановить Льюиса. Но мы стояли, как оловянные солдатики, и смотрели. А он пролетел через всю комнату, как аэроплан, из глаз его текли слезы и он ударил ее ногой, как в футболе. Они упали вместе, и Ева так и не встала.
— Она ударилась головой об угол камина, — сказал Рики. — Льюис долго не мог прийти в себя, но даже он заметил, что изо рта у нее течет кровь.
— Вот так это и случилось. Она умерла. Лежала там, мертвая и обнаженная, а мы стояли вокруг, как зомби. Льюиса стошнило на пол, а остальные были близки к этому. Мы не могли поверить в то, что случилось. Мы долго молчали, и наконец Льюис сказал: «Нужно вызвать полицию».
— «Нет, — возразил Эдвард. — Тогда нас всех посадят за убийство».
Сирс и я пытались доказать, что это не умышленное убийство, но Эдвард сказал, что это ничего не меняет. Джон пощупал ей пульс, но, конечно, она была мертва.
Рики спросил, что нам делать, и Джон сказал: «Есть только одно, что мы можем сделать — спрятать тело так, чтобы его не нашли». Мы смотрели на ее тело и на ее окровавленное лицо и чувствовали, что она нас одолела. Она своей ненавистью как будто провоцировала нас на убийство и добилась своей цели.
— и куда вы дели ее тело? — спросил Дон — В шести-семи милях от города было глубокое болото. Теперь его нет, на его месте построили магазин. Там было футов двадцать глубины.
— Машина Льюиса была на ремонте, — сказал Сирс, — и мы завернули тело в простыню и пошли к Уоррену Скэйлсу просить машину. Мы собирались потом сказать, что разбили ее, и купить ему новую — у нас с Рики хватало на это денег.
— Уоррен Скэйлс — это отец того фермера, который распускает слухи про марсиан?
— Элмер — четвертый ребенок Уоррена. Тогда его еще и в помине не было. Мы нашли Уоррена, взяли у него машину, вернулись и стали выносить ее по лестнице.