История с привидениями - Страуб Питер. Страница 85

Милберн в этом декабре походил уже не на деревню на рождественской открытке, а на город в осаде. Лошади сестер Дедэм, всеми забытые, околели от голода в своих стойлах. Люди же все больше сидели по домам. Филипп Нейглер, один из недавних жителей города, зверски избил свою жену после того, как сломалась его машина. Ронни Байрем, племянник Харлана Баутца, отставной моряк, сломал нос какому-то человеку в баре в ответ на совершенно безобидную реплику. Двое юнцов, Билли Байрем (брат Ронни) и Энтони Ортега, избили у кинотеатра мальчишку, который разговаривал во время фильма «Ночь живых мертвецов». Все молодые пары, запершись в домах, ругались из-за детей, из-за денег, из-за того, какую программу смотреть по телевизору. Священник пресвитерианской церкви Святого Духа, где когда-то служил отец Льюиса, однажды всю ночь просидел в храме, плакал и молился, потому что ему показалось, что он теряет рассудок — он видел в окно младенца Иисуса в лохмотьях, который взывал к нему и просил выйти.

А в магазине «Лавр» Рада Флэглер вцепилась в волосы Битси Андервуд из-за последних трех банок тыквенного пюре; машины не могли подвести заказы и продукты поступали с перебоями. В Холлоу безработный бармен Джим Блазек зарезал мулата-повара по имени Вашингтон де Соуза из-за того, что бритый парень, одетый, как моряк, сказал ему, что де Соуза спал с его женой.

За шестьдесят два дня, с 1 декабря по 31 января, в городе естественной смертью умерли десять человек: Джордж Флейшнер (62), сердечный приступ; Уйти Рудд (70), недоедание; Гэбриел Фиш (58), разрыв сердца; Омар Норрис (61), разрыв сердца; Мэрион Лесаж (73), удар; Этель Берт (76), болезнь Ходжкина; Дилан Гриф-фен (5 месяцев), переохлаждение; Харлан Баутц (55), сердечный приступ; Нетти Дедэм (81), удар; Пенни Дрэгер (18), шок. Большинство из этих смертей пришлось на период самых сильных снегопадов, и тела умерших складывали в камерах тюрьмы — машина из морга не могла пробиться в Милберн.

Город замер, прекратилось даже катание на коньках. Сперва дети и подростки еще выходили на лед замерзшей реки: они, конечно, вряд ли заметили смерть семерых стариков и старух, но другая потеря не могла пройти незамеченной. Раньше лучше всех на льду выглядели Джим Харди и Пенни Дрэгер. Питер Берне тоже был неплох, но в этом году и он не выходил кататься на коньках. Пенни тоже не было видно, и остальные, устав каждое утро очищать лед от выпавшего за ночь снега, оставили это занятие. Джим Харди не возвращался, и все больше людей думали, что он совсем не в Нью-Йорке.

Однажды утром Билл Уэбб достал из чулана свою старую хоккейную клюшку, вышел к реке и тупо уставился на двухфутовый слой снега. Хоккей в эту зиму тоже умер.

Кларк Маллиген так и не достал из коробки новые диснеевские мультфильмы, а всю зиму крутил фильмы ужасов.

По вечерам в «Риальто» ходили по два-три зрителя, а иногда он сидел и смотрел «Ночь живых Мертвецов» в одиночку. По субботам зрителей было больше — в основном, школьников, которые смотрели этот фильм не первый раз. Скоро он начал пускать их бесплатно и нес убытки, но это было лучше, чем сидеть дома. Как-то он вышел из своей будки и увидел Пенни Дрэгер рядом с высоким наголо выбритым мужчиной в темных очках. Тот улыбнулся Кларку волчьим оскалом, и он поспешно вернулся в операторскую, смертельно испугавшись.

Многие горожане впервые видели такую злую погоду — казалось, она так и ждет случая убить их. Если не сбивать снег с крыш, они грозили обвалиться и превратить дом в вымороженную скорлупу, непригодную для жилья; ветер завывал вокруг домов, забирался в машины, свистел в ушах, пытаясь добраться до редких прохожих и повалить их в сугроб. А после того как Уолт Хардести опознал тела Джима Харди и Кристины Берне и все узнали, в каком состоянии их нашли, горожане вообще почти перестали выходить из домов, предпочитая смотреть телевизор и гадать, какой зверь задрал красавца Льюиса Бенедикта. Город закрылся, заперся и не желал ничего знать. Только четверо его жителей понимали, что имеют дело с врагом, куда более опасным, чем плохая погода.

—  Судя по новостям, в Буффало еще хуже, — сказал Рики, скорее для того, чтобы просто что-то сказать. Сирс вел машину в своем стиле: от дома Эдварда, где они подобрали Дона, они ехали со скоростью пятнадцать миль в час. На каждом повороте он отчаянно гудел, хотя прохожих почти не попадалось.

— Хватит болтать, Рики, — сказал он, в очередной раз нажимая гудок и поворачивая на север от Уит-роу.

— Что ты гудишь, все равно никого нет.

— Когда кто-нибудь выскочит, будет уже поздно.

Дон сидел сзади, моля о том, чтобы светофор на другом конце площади зажег зеленый свет, когда Сирс подъедет к нему — иначе они потеряют еще немного времени. Зеленые огни вспыхнули у них перед носом, и длинная машина, как галеон, всплыла на Мэйн-стрит.

Даже с включенными фарами они видели только светофоры и праздничные огни на елке. Все остальное тонуло в зыбкой белизне. Несколько встречных машин, которые Сирс встречал оглушительным гудением, напоминали больших бесформенных животных.

— И что мы там будем делать? — спросил Сирс.

— Просто посмотрим. Это может оказаться полезным, — Рики посмотрел на Дона, и тот кивнул. — Думаю, ее там нет.

— Ты взял оружие?

— У меня его нет. А ты?

Рики показал кухонный нож.

— Глупо, я знаю, но…

Дон не думал, что это так уж глупо — он пожалел, что не взял с собой нож, раз уж нет огнемета с парочкой гранат.

— Интересно, о чем вы сейчас думаете? — спросил Сирс.

— Я? — встрепенулся Дон.

— Да-да.

— Я вспомнил окончание школы. Когда мы выбирали колледж, учителя много говорили нам о Востоке. Для школы считалось престижным, если ее выпускники уезжали учиться в Гарвард, или Принстон, или даже Корнелл. Эти названия произносили так, как мусульмане произносят «Мекка». И вот мы здесь.

— Так вы тоже уехали на Восток?

— Нет. Я жил в Калифорнии, где верят в мистицизм. Они не сжигают ведьм, а приглашают их на телевидение.

— Омар не проезжал по Монтгомери-стрит, — сказал Сирс; Дон повернулся к окну и увидел, что они уже доехали до улицы, где жила Анна Мостин. Сирс был прав. На Мэйпл, где они ехали, снег был всего в два дюйма глубиной — белая река меж двух высоких берегов. На Монтгомери сугробы были глубиной не менее четырех футов.