Коко - Страуб Питер. Страница 79

– Пэтпонг-3. Через две улицы. Гомосексуалисты. А ты не такой?

Пул покачал головой.

– Возвращайся ко мне. Я тебе тоже покурю. – Проститутка обвила руками шею Майкла. От кожи ее исходил какой-то странный запах, напоминавший одновременно о яблоках, начищенной кожаной обуви и гвоздике.

Когда Майкл и Конор выходили из бара, на сцене артистка дорисовывала пейзаж, на котором были уже горы, пляж, пальмы, лодки и солнце с лучами.

В том же квартале, где находился “Монпарнас”, друзья и наткнулись на магазин “Пэтпонг Букс”. Пока Майкл стоял перед полкой с произведениями Андерхилла, Конор изучал журналы. Пул спросил дежурного продавца, а затем администратора, доводилось ли им когда-нибудь видеть Тима Андерхилла собственной персоной, но ни тот, ни другой даже не знали этого имени. Пул купил “Расколотый надвое” в жесткой обложке, с которой подходил к продавцу, чтобы справиться об Андерхилле, и друзья вышли на улицу.

– Черт, а ведь я и сам подписал одну из карточек “Коко”, – сказал Конор, когда они сидели за пивом в баре “Миссисипи Квин”.

– Я тоже, – сказал Пул. – Ты когда?

Он никогда и не думал, что только один человек в отряде отрезал уши и подписывал полковые карты, но сейчас признание Конора вызвало у него смешанное чувство удивления и удовлетворения.

– После дня рождения Хо Ши Мина. На другой день. Помнишь, мы тогда совершали вылазку вместе со вторым взводом, как и в сам день рождения? Только в этот раз нарвались на мины. И один из танков подорвался на осколочной мине. Помнишь, как мы ползли плечом к плечу, боясь нарваться на еще одну мину? А после этого Андерхилл снял в кустах их часового, и мы накрыли всех остальных?

– Помню, – сказал Майкл.

Перед глазами стояли темные тени вьетнамских солдат, как призраки скользящие вдоль дороги. Это были не мальчишки – им было лет по тридцать-сорок. Они служили в армии пожизненно. И Майклу очень хотелось убивать их.

– А когда все закончилось, – продолжал Конор, – я вернулся и обработал часового.

Низенькая девушка в черном кожаном лифчике и коротенькой кожаной юбочке уселась на табурет у стойки рядом с Конором и облокотилась о бар, зазывающе улыбаясь и стараясь привлечь к себе внимание.

– То есть я отрезал ему уши. Это не легко было сделать. Я отхватил только верхнюю часть, это и на ухо-то не было похоже. Я как будто бы не понимал, что делаю, как будто вовсе не был собой в тот момент. Я пилил, пилил и пилил, пока ухо не осталось наконец у меня в руках, а голова не шлепнулась в грязь. Тогда пришлось перевернуть его и начать все с начала.

Девушка, которая прослушала весь разговор, встала, прошла через бар и стала что-то шептать на ухо другой местной девице.

– И что ты сделал с этими ушами?

– Закинул подальше в лес. Я не извращенец.

– Да, – согласился Пул. – Надо действительно быть извращенцем, чтобы держать такую гадость у себя.

– Хорошо сказано, – отозвался Конор.

Телефон, издававший перед этим какие-то странные жужжащие звуки, затих, затем вновь включился. Конор Линклейтер оторвался от журнала с голыми девицами, купленного в “Пэтпонге”, и спросил Майкла:

– А ты когда?

– Что когда?

– Подписал карту.

– Примерно через месяц после того, как объявили о том, что будет трибунал. После вылазки в Долину А-Шу.

– В конце сентября, – сказал Конор. – Я хорошо помню этого парня. Я тогда собирал трупы.

– Да, точно.

– В тоннеле, где хранились запасы риса.

– Именно этот.

– Старина Мики! Ну ты даешь!

– Не знаю, как я мог это сделать. Мне до сих пор все это снится в ночных кошмарах.

Сквозь шуршание телефона пробился наконец голос телефонистки, сообщившей, что Майкла соединяют. Пул взял трубку, чтобы оговорить с женой, но перед глазами его все еще стояла картина трупа, лежащего на мешке риса, от которого он отпиливает мачете уши выкалывает ему ножом глаза.

Первым тело увидел Виктор Спитални, который вышел из тоннеля, довольно улыбаясь и бормоча что-то одобрительное.

Тишину в трубке нарушали коротенькие попискивания, как будто на огромном пространстве от Бангкока до Уэстерхолма соединялись в воздухе, позвякивая друг о друга, какие-то невидимые цепочки.

Пул взглянул на часы. Семь часов вечера в Бангкоке, семь утра в Уэстерхолме.

Наконец он услышал хорошо знакомые звуки гудков американской линии, которые тут же резко прервались, вновь уступив место каким-то странным звукам. Затем послышались гудки, видимо, уже его домашнего телефона.

Раздался щелчок, означавший, что работает автоответчик. Видимо, Джуди либо еще в постели, либо внизу, на кухне. Майкл прослушал послание Джуди. Когда прогудел сигнал, он сказал:

– Джуди? Ты дома? Это Майкл.

Он подождал и позвал еще раз:

– Джуди?

Майкл уже приготовился повесить трубку, когда услышал наконец голос жены:

– Так это ты... – произнесла Джуди безо всякого выражения.

– Здравствуй. Я рад, что ты ответила.

– Я, наверное, тоже. Ну что, детишки резвятся на солнышке?

– Джуди...

– Так да или нет?

Пул вдруг почувствовал себя виноватым, вспомнив девицу, поглаживающую его по бедру.

– Наверное, ты бы назвала это развлечением, – признался он. – Мы все еще ищем Тима Андерхилла.

– Как вам повезло.

– Мы узнали, что он уехал из Сингапура, поэтому Биверс отправился искать в Тайпей, а мы с Конором – в Бангкок. Думаю, еще несколько дней – и мы найдем Тима.

– Великолепно. Ты в Бангкоке вспоминаешь свою боевую юность, а я работаю тут, в Уэстерхолме, который по случаю является и твоим домом, а также местом твоей медицинской практики. Я надеюсь, ты помнишь, если только твоя услужливая память уже не стерла это, что я не была в восторге, когда ты объявил мне об этой поездке.

– Я говорил о совсем другой цели, Джуди.

– Ну что я говорила? У тебя плохо с кратковременной памятью.

– Я думал, мой звонок будет тебе приятен.

– Что бы ты там не думал, я не желаю тебе провала.

– Да мне и в голову не пришло такое.

– В каком-то смысле я даже рада, что ты уехал, потому что теперь у меня есть время сделать то, что я так долго откладывала, – подумать о наших отношениях. Сомневаюсь, что в последнее время нам было хорошо друг с другом.