Мистер Икс - Страуб Питер. Страница 88

– Время?

– Оно окружает нас. Ты можешь пользоваться временем, если в состоянии сделать это. Я не понимаю, отчего ты такой темный в этом отношении. По словам папы, ты все больше и больше беспокоишь его. Именно так он и сказал.

– Не понимаю, – покачал я головой. – Что значит «пользоваться временем»?

– Ты ведь видел моего папу, так? Ты был в его кабинете, и он был живой-здоровый, а живым он должен был быть для того, чтобы разговаривать с тобой.

Тут до меня дошло, о чем она.

– Ох…

– Ты перенесся в его время, вот и все, – сказала Джой. – C'estsimple [49].

Я в изумлении смотрел на нее какое-то мгновение, пытаясь сопоставить воспоминание о пережитом с моим инстинктивным отрицанием представления тети Джой о «простом».

– У меня было чувство…

– Какое? – Ее голос выдавал крайнюю степень нетерпения.

– Будто я падаю.

– Неудивительно. C'estnormal [50]. He пойму, почему я должна это тебе объяснять. Когда ты возвращаешься назад, это ощущается как падение. Как же по-другому-то? Надеюсь, ты понимаешь, как нам повезло в жизни. Вряд ли кому-то еще дано такое. Кое-кто на это способен, но лишь раз в жизни. Куинни не может, и Нетти не может, и наверняка Мэй не под силу. А вот мой папочка мог, потом научилась я, пока были силы, а теперь – и ты. Знаешь, что частенько говорил папа?

Я покачал головой.

– Он говорил, что поглощает время. Занятие было папе не по душе, однако он все равно съедал его, потому что у этого есть причина, и если ты такой способностью обладаешь, ты должен найти причину. Он рассказывал, что как-то раз увидел, как Омар и Сильвэйн Данстэны мародерствовали на поле боя, и подумал, что это явилось причиной появления способности у него.

– А какая причина была у вас?

– Причина… Может, все оттого, что Говард Данстэн сделал меня такой несчастной. Может, для того, чтобы я могла рассказать тебе обо всем Надеюсь, твоя причина благовидней моей.

– Говард сделал несчастной вашу мать, – сказал я.

– Это так, – кивнула Джой. – Глубоко несчастной.

– У него были любовницы.

– Да уж, сколько их было…

– А у тех женщин были дети от него? Джой с интересом взглянула на меня:

– Хочешь послушать смешную историю? Я кивнул.

– Как-то раз я закончила урок с учителем французского – я занималась отдельно, потому что у меня были великолепные способности к французскому. Куинни и Нетти, такими способностями не обладавшие, пошли на свой урок. Мэй болела, лежала у себя. Она даже не ела – моя сестра Мэй вообще за все свое детство съела едва ли больше крупинки. Я сидела одна, заняться было нечем. И вот, набравшись мужества, я проскользнула в папин кабинет, эта комната была моей любимой, однако заходить туда sans permission [51] я не могла. Угадай, что особенно пленяло меня в той комнате?

– Лис, – сказал я. Джой хлопнула в ладоши:

– Я обожала лиса! Мне чудилось, если я буду долго-долго на него смотреть, старый Рейнар перестанет меня замечать и завершит тот шаг, на котором замер с поднятой лапой. Как же я мечтала ипе foissettlement [52]увидеть, как он двигается. Только я опустилась на колени перед камином, как зазвонил телефон. Ох! Я чуть не упала в обморок. К двери кабинета приближались неторопливые папины шаги: бум, бум, бум. Я вскочила и спряталась за спинкой дивана. Вот он входит: бум, бум. С грохотом захлопывает дверь. Я видела снизу его ноги, приближающиеся к столу. Он снял трубку и некоторое время молчал. Затем произнес: «Элли. Прошу тебя, успокойся». Я знала, что он говорил с чужой женщиной. Он сказал: «Все будет хорошо. Он будет думать, что это его ребенок». Опустив трубку, отец проговорил: «Слишком много дыма из пушечного жерла». Затем он вышел из кабинета совсем неслышно.

– Вы так никогда и не узнали, кто была эта Элли?

– Мы никогда не встречались ни с какими Элли, – ответила Джой. – Мы вообще ни с кем не встречались.

Она вгляделась в темень коридора:

– Мне пора возвращаться к своим обязанностям. – Джой проводила меня и попрощалась неожиданно сухо и официально.

88

Когда я сел за руль, в поясницу мне уткнулось что-то металлическое. Я расстегнул кобуру и положил пистолет Тоби на пассажирское сиденье. Было около половины десятого вечера июньского понедельника. Фонари роняли желтые круги на тротуар. Вишневая улица была невероятно красивой, и весь мир, казалось, застыл в покое. Все, что мне оставалось сегодня сделать, – добраться до «Медной головы» и отоспаться. Такая перспектива представлялась мне просто восхитительной. Я решил покататься по улицам, по которым шел после моего первого визита к Джой, чтобы стереть впечатления, полученные под гнетом горя и ярости.

В конце квартала я повернул налево, и в глаза мне ударил свет фар. Серым нечетким пятном мимо пронесся пикап. Я глянул в зеркало заднего обзора и успел увидеть, как грузовик свернул на Вишневую.

На следующем перекрестке я повернул направо и в трех кварталах впереди над пересечением Пан-стрит и Кордуэйнер-авеню увидел зеленый свет. Мне было все равно – успею ли я до того, как загорится красный: я никуда не торопился, и на душе было покойно. Деревянные каркасные дома, такие же, как у Нетти, проплывали за окном машины. Когда я ехал по второму кварталу, зеленый все еще горел, и я, не удержавшись, притопил педаль. В зеркале ярко полыхнула вспышка белого света. Я поднял глаза и увидел на полквартала позади серый пикап: включив дальний свет, он набирал скорость, чтоб устремиться за мной.

Сердце едва не выпрыгнуло у меня из груди. Маунтри вновь заявилось на Вишневую. Я резко нажал на педаль газа. Фары пикапа увеличились в размере вдвое, пока моя маленькая машина, лязгнув коробкой, переключилась на пониженную передачу и рванулась вперед.

Футов за тридцать до перекрестка зеленый свет сменился желтым. Он все еще был желтым, когда я, надавив на клаксон, на полной скорости вылетел на Кордуэйнер-авеню. Бросив взгляд в зеркало, я успел заметить, что пикап продолжает преследование.

Справа за разделительной полосой две машины, дернувшись, резко остановились за мгновение до того, как я пролетел мимо. В зеркале я увидел, что пикап, вылетев на красный свет, врезался во встречную машину и ее занесло поперек проезжей части. Слепящий свет фар в моем зеркале метнулся в сторону и пропал.

Впереди были цепное ограждение и одноэтажные кирпичные здания Сосновой улицы. Вновь бросив взгляд в зеркало, я увидел, как пикап проскочил перекресток.

В поисках выхода я подался телом вперед, навалившись грудью на руль. Массивная фигура застыла под светом уличного фонаря. Тот самый громила, с которым я столкнулся в день смерти матери, смотрел на меня, когда я пронесся мимо.

И вновь меня ослепил отраженный зеркалом свет фар. Я резко нажал педаль тормоза. Заднюю часть «тауруса» занесло вправо, и я вывернул руль в ту же сторону. Улица крутанулась перед глазами. Пистолет соскользнул с пассажирского сиденья. Когда машина остановилась, мои глаза смотрели прямо в приближающиеся фары пикапа. Отпустив тормоз, я резко вдавил в пол педаль газа Машина прыгнула вперед, дернулась и замерла. Я почувствовал вонь горелой проводки. Огни на щитке приборов погасли.

Двери пикапа распахнулись, выплюнув взрыв хриплого хохота. С подножки соскочил Джо Стэджерс. Крупный мужчина вывалился из другой двери и, тяжело ступая, направился ко мне. В руке он сжимал бейсбольную биту. Джо Стэджерс затягивал на ходу ремень:

– Похоже, машинка мистера Данстэна послала его подальше, вот незадача, а?

Его приятель заржал:

– Ек-ек-ек!

Я повернул ключ зажигания, и «таурус» глухо заворчал. Джо Стэджерс шлепнул ладонью по капоту моей машины: