Обитель теней - Страуб Питер. Страница 7

Скрестив руки на груди, он сделал шаг назад и облокотился о темный книжный шкаф. Директор носил очки в тяжелой роговой оправе. Сорочка на нем была тщательно выстиранной и отутюженной. Вообще все, что касалось директора, было безукоризненным: от внешнего вида самого мистера Брума до его кабинета, обставленного несколько старомодно, но со вкусом.

– Конечно, – продолжал он, – гораздо более вероятно то, что вас будут приглашать в сей кабинет по необходимости, причем отнюдь не всегда для вас приятной. – Рот его слегка скривился. – Надеюсь, однако, что это относится лишь к немногим. Большинство наших учеников прилежны и трудолюбивы, а потому проблем у них не возникает. Тем не менее должен предупредить вас: те, у кого они в самом деле появляются, в нашей школе не задерживаются. Если вы хотите пользоваться сполна теми преимуществами и благами, которые дает учеба в школе Карсона, вы обязаны усердно заниматься, быть послушными, достойно вести себя и не отлынивать от занятий спортом. Учитывая отмеченные мною преимущества и блага, требования эти не столь уж обременительны. – Он снова одарил нас улыбкой. – Настаивать на их строжайшем исполнении не только наше право, но и долг.

Я, как и весь педагогический коллектив, имею твердое намерение работать так, чтобы в каждом из вас школа оставила добрый след, чтобы, кем бы вы впоследствии ни стали, люди говорили бы о вас с гордостью как о выпускниках школы Карсона. Вот так.

Он посмотрел поверх наших голов на учителей, и большинство из нас обернулись. Мистер Уиппл листал заполненные нами анкеты. Мистер Ридпэт стоял, как солдат по команде "вольно": расставив ноги и заложив руки за спину.

Двое остальных вперили взгляд в пол, словно не желая встречаться глазами с директором.

– Бумаги у вас, мистер Уиппл? – осведомился тот. – Дайте их мне, пожалуйста.

Уиппл, быстро обойдя нас, подошел к директорскому столу и положил стопку анкет прямо перед кожаным креслом.

– Сэр, обратите внимание на две верхние анкеты, – сказал он, отходя.

– Что? А, понятно. – Директор шагнул к столу, при этом оправа его очков блеснула в отблеске свечей красноватым светом. Он взял два верхних листка. – Так, Найтингейл и Шерман, попрошу вас остаться на минутку. Остальные пройдите в библиотеку, там получите учебники и расписание занятий. Мистер Ридпэт, проводите их.

Минут через пятнадцать Найтингейл и Шерман вошли в библиотеку и будто сомнамбулы двинулись к столам, на которых теперь были разложены учебники. У Шермана горели щеки.

– Ну что? – шепнул я ему. – Что ему от вас понадобилось?

Шерман изобразил усмешку:

– Да это просто старый вонючий пердун…

Затем нам показали наши шкафчики в коридоре второго этажа новой пристройки. Стены здесь были из стекла, сквозь которое виднелся мощенный гравием школьный двор с единственным растением – лимонным деревом.

Спустя несколько недель Том Фланаген поведал мне, почему директор задержал Боба Шермана и Дэла Найтингейла. Оказывается, Найтингейл не указал в анкете имена родителей. Родители его умерли, а жил он с крестными отцом и матерью, которые только что переехали из Бостона и поселились на Сансет-лейн, в четырех или пяти кварталах от школы. Случай с Шерманом был сложнее: мистер Брум устроил ему настоящую головомойку.

Глава 4

НЬЮ-ЙОРК, АВГУСТ 1969-ГО: БОБ ШЕРМАН

– Что я тут делаю? – допытывался у меня Шерман. – Ты можешь объяснить, за каким дьяволом я торчу здесь, вместо того чтобы балдеть где-нибудь на Гавайях, потягивая "Коорс" и таращась на океан?

Мы сидели в его офисе, и говорил он громко, стараясь перекричать рок-музыку, несущуюся из стереосистемы. Офис занимал ряд комнат в здании, где раньше располагалось немецкое посольство. На потолках в двенадцать футов высотой сохранилась лепнина. Один диван, обитый натуральной кожей, стоял возле длинного письменного стола, другой такой же – у стены. Громадный бостонский папоротник в кадушке рядом с колонками фирмы "Боуз" выглядел так, словно его накачали витаминами. На полу по всему ковру с длиннющим ворсом были раскиданы пластинки.

– У тебя ведь на любой вопрос был всегда готов ответ, – продолжал бесноваться Шерман. – Так поведай мне: что я забыл в этой занюханной дыре? Ты-то здесь потому, что я здесь, но я-то здесь зачем? Молчишь? Один из проклятых сакраментальных вопросов, да? Слушай, тебе эта музыка не осточертела? Пожалуй, сменю пластинку, если ты не возражаешь.

Зазвонил телефон, уже в шестой раз с тех пор, как я вошел в офис. Произнеся: "О Господи!", Шерман поднял трубку, одновременно показав знаком, чтобы я поставил новую пластинку.

Сделав это, я уселся на диван и вытянул ноги. По телефону Шерман разливался соловьем. Это он умел – недаром получил диплом юриста. А еще заработал язву, да и нервы у него были ни к черту. Такую вот цену пришлось заплатить за то, что зарабатывал он, пожалуй, больше всех наших бывших одноклассников. В одежде он теперь стал исключительно разборчив, вот и сейчас на нем был щегольской рыжевато-коричневый пиджак, желтоватые очки-хамелеоны и того же цвета туфли из мягчайшей натуральной кожи. Зажав трубку плечом и скрестив на груди руки, он облокотился о подоконник и кисло улыбнулся мне.

– Вот что я тебе скажу, – начал он, положив наконец трубку. – Филдингу следует возблагодарить Господа за то, что не подался в музыкальный бизнес, хоть он и был в сто раз талантливее большинства этих лабухов, с которыми мне приходится иметь дело. Как он, кстати? Все еще пытается получить диплом доктора философии?

Я кивнул. Вдруг мне пришло в голову:

– Знаешь, когда ты стоишь вот так, облокотившись о подоконник, то чертовски напоминаешь Змеюку Лейкера.

– Ну, теперь меня еще больше потянуло на Гавайи, – расхохотался он. – Да, Змеюка Лейкер, Лейкер Брум… Что это тебе напомнило о нем?

– Да просто твоя поза.

Он опустился на диван и взгромоздил ноги на стол.

– Его давным-давно следовало запереть под замок. Надеюсь, теперь он уже не директорствует?

– Он много лет назад ушел на пенсию, точнее, разумеется, его "ушли". Никогда бы я не согласился с ним работать. – Вообще-то, я и сам только что ушел из школы, где в течение трех лет преподавал английский. – Кстати, я никогда не спрашивал, а если и спрашивал, то забыл, что ты ответил: о чем это вы беседовали со Змеюкой в первый день?

Ну, помнишь, когда он оставил тебя и Найтингейла в кабинете.

– А, когда мы заполняли регистрационные анкеты? – ухмыльнулся он. – Старая задница, я же рассказывал, ты просто все забыл. Между прочим, это мой коронный номер на вечеринках. Если ты еще не передумал и зайдешь в субботу вечером, там мне и задай этот вопрос.

Ну конечно же, теперь я вспомнил! В один неимоверно жаркий вечер (хотя дело и было поздней осенью) мы сидели в "берлоге" его отца и пили охлажденный чай из высоких бокалов с надписью "На здоровье!".

– Приду всенепременнейше, хотя бы ради того, чтобы еще раз услышать это, – заверил я его.

В Нью-Йорке я оказался проездом, по пути в Европу, и, кроме Шермана и Филдинга, мне в этом городе видеть не хотелось никого. К тому же Шерман умел отлично готовить, а его вечеринки отличались типично холостяцкой расточительностью.

– Ну и отлично, – заключил он как-то отстраненно.

Похоже, мысли его снова принялись витать вокруг забот, в избытке доставляемых ему двадцатилетними гениями, с которыми Шерману приходилось работать. – Да, – вдруг вспомнил он, – я тут случайно встретил Тома Фланагена. Представляешь, он выглядит по меньшей мере лет на сорок!

Вообще-то, этот парень – полный придурок. Подвизается в каком-то бруклинском притоне под названием "Красная Шапочка". Это с его-то талантом! Да, магия деградирует…

Я помню удивительные вечеринки у Шермана еще по временам, предшествовавшим его переезду в Лос-Анджелес, и эта, субботняя, соответствовала лучшим традициям. Сидевший слева от меня знаменитый фолк-певец, смахнув со своей пышной бороды остатки пищи, принялся рассказывать о миллионном деле с наркотиками, в которое были замешаны двое его не менее знаменитых коллег. Блондинка рядом с Бобом, похожая на англичанку, причем жительницу сельской местности (к этому типу старина Боб был всегда неравнодушен), откупорила бутылку коньяка. Шерман выковыривал вилкой кусочки ветчины из остатков салата.