Возвращение в Арден - Страуб Питер. Страница 35

– Майлс, беги, беги! – рыдала Алисон. Чтобы не видеть его улыбки, я бросился бежать к черному автомобилю. Когда я рванул на себя дверцу, что-то выкатилось оттуда и упало в пыль. Это была старая, на восемь унций, бутылка кока-колы.

– Зачем ты это сказал? – спросила она, все еще голая, с мокрыми, потемневшими от воды волосами. Позади нее на камне стоял Зак. Я не мог ответить на ее вопрос. Я был зол на них; я побывал в месте, где погибла Алисон, и меня переполняли гнев, боль и обида на них и на самого себя. Все это вместе с пустой бутылкой из-под коки, о которой говорил мне Белый Медведь, навело меня на подозрения и заставило сказать то, что я сказал. Бросив взгляд внутрь машины, я увидел на заднем сиденье среди всякого хлама одну из граненых стеклянных ручек, отвинченных мною от моего стола.

– Элли, уйди отсюда, – тихо сказал Зак.

– А почему?

– Алисон, – сказал я. – Зак в беде. Я прошу тебя держаться от него подальше.

– Вы просто не понимаете его. Никто не понимает. – Ты, главное, помни, что я сказал, – попросил я, слишком поглощенный созерцанием ее обнаженной майолевской фигуры.

В ту ночь мне снова снился синий туман, но теперь это был пруд, глубокие воды пруда, где я убил ее, позволил ей умереть, совершил грех, которому не было прощения. Во сне я плакал и кричал, и я видел убийц – их фигуры без лиц, крадущиеся к пруду. Я вернулся туда и опять вышел оттуда живым – страшная вина, избавить меня от которой могло лишь ее возвращение.

В воскресную ночь я проснулся около двух, дрожа и нюхая воздух, как дикий зверь, и спустился вниз как раз вовремя, чтобы успеть выключить газ. Повторение случая, казалось бы, доказывало механический характер неисправности. Разбудил меня и тем самым спас телефонный звонок. Я говорил Алисон, что не буду отвечать на ночные звонки, но, закрутив ручки на плите и открыв окно, я был как раз в настроении поговорить с Луковым Дыханием.

– Вонючий, ползучий, ебучий козел, – начал я декламировать и продолжал, сочетая хромающий синтаксис с обилием прилагательных, пока он (она) не повесил трубку. После этого я пошел в кухню, холодную, как могила, помахал газетами, выгоняя газ, и закрыл окно. Завернувшись в одеяло, взятое в нижней спальне, я вернулся на кухню, зажег керосиновую лампу и приготовил любимый мартини Алисон из джина, вермута, лимонного сока и льда. Потягивая напиток, я сидел возле телефона и ждал другогозвонка.

Через полчаса, когда я уже хотел отправиться спать, телефон зазвонил снова. Я позволил ему прозвонить восемь раз, потом снял трубку. Вместо Лукового Дыхания до меня донесся звук, который я уже однажды слышал – свистящий, нечеловеческий, как шелест совиных крыльев в воздухе. Трубка была холодной, как мой бокал с мартини, и я не мог сказать ни слова – мой язык словно примерз к гортани. Я положил трубку и поднялся наверх. На следующую ночь мне снова приснился туман, но звонков больше не было – ни от живых, ни от мертвых.

В день – это был понедельник – между двумя этими безумными ночами я спустился на ленч и спросил каменнолицую Туту Сандерсон, как выключить газ. Она ткнула обвиняющим перстом в вентиль на трубе.

– Вот здесь. А что?

– Буду отключать его на ночь.

– Хватит меня дурачить, – прошептала она еле слышно, отворачиваясь и засовывая руки в карманы кофты. И громче. – Вы устроили в церкви целый спектакль.

– Я просто ушел. Думаю, без меня там вполне обошлись.

– Вы испугались того, что сказал пастор?

– Насколько я понял, он похвалил мой костюм. Я откусил от гамбургера и обнаружил, что у меня нет аппетита. Отношения с Тутой Сандерсон понемногу превращались в пародию на мою семейную жизнь.

– Подождите, – окликнул я ее, когда она направилась к двери. – Вы знаете парня по имени Зак? Он живет в Ардене. Высокий, весь в веснушках, с волосами как у Элвиса Пресли. Он дружит с Алисон, зовет ее Элли.

– Я его не знаю. Если вы собираетесь даром переводить еду, уходите и дайте мне закончить работу.

– О Боже, – я вылез из-за стола и отправился на крыльцо. Там было так же холодно, как на всех двадцати квадратных ярдах этого дома, и это в очередной раз наполнило меня уверенностью, что Алисон исполнит свое обещание и явится в назначенный срок. Ее спасение будет и моим спасением. В мечтах об этом я забыл о словах Туты Сандерсон, означавших, скорее всего, что она знает этого парня, но не желает его знать.

Но чтобы спасение было полным, мне нужно было кое-что узнать, и звуки, доносящиеся из сарая, говорили, что я могу сделать это именно там. Я отвернулся от Туты Сандерсон, вышел из дома и пошел по тропинке.

Лязг и грохот становились громче по мере моего приближения, и скоро я мог различить среди них даже сопение Дуэйна. Пробравшись между ржавыми механизмами, стоящими и лежащими перед входом, я ступил под металлическую крышу сарая, где Дуэйн орудовал разводным ключом над непокорным сцеплением трактора. Его кепка упала с головы и лежала в пыли рядом с ним.

– Дуэйн.

Он не слышал. Лицо его было сердитым, но это могло быть и реакцией на мое появление и часто встречающимся выражением работающего человека.

Я повторил его имя, и он повернул ко мне голову. Потом молча отвернулся и снова принялся за сцепление.

– Дуэйн, мне надо с тобой поговорить.

– Иди отсюда. Просто иди отсюда, – он по-прежнему не смотрел на меня. Я пошел к нему.

– Черт побери! – выругался он, когда я был от него в пяти шагах.

– Что случилось?

– Чертово сцепление, вот что, – буркнул он. На рубашке у него виднелись пятна пота, а на лбу красовалась черная полоса. – С горы старый М еще едет, а вот в гору... впрочем, какое тебе до этого дело? Ты, должно быть, думаешь, что сцепление – это что-то из Шекспира.

– Должно быть.

– Так вот, мне пришлось разобрать всю эту дрянь по винтику и смазать как следует, а от одного этого уже можно свихнуться.

– Да уж.

– И все равно батареи уже почти сели, провода сгорели к черту, еще когда я ездил с ними на пикапе, и вообще все скоро накроется.

– Да, наверно.

– Так почему бы тебе не пойти поломать еще какую-нибудь мебель и не оставить меня в покое? – он привстал и начал регулировать ключ.

– Мне нужно кое о чем с тобой поговорить.

– Нам не о чем говорить. После того, как ты вел себя в церкви, тут никому не о чем говорить с тобой. Во всяком случае сейчас.

Я молча стоял и смотрел, как он откручивает какую-то гайку, кладет ее рядом с собой на газету, опять лезет с ключом в сцепление и разражается руганью.

– Что там еще?

– Все забилось грязью, не вижу резьбы, – его сердитое лицо снова повернулось ко мне. – И то же самое будет через неделю. Опять придется его чинить, – он принялся счищать грязь длинной отверткой. – Ну может хоть грязи будет поменьше.

– Я хочу спросить тебя... – я хотел спросить про Зака, но он меня прервал:

– Только не о том, что ты говорил в церкви. Тут не о чем говорить.

– Алисон Грининг?

Его лицо посуровело.

– Ты ведь не спал с ней? – это казалось невероятным при виде его, скорчившегося возле трактора, как громадная жаба. – Так?

– Ладно, – он бросил отвертку и встал. – А что, если и так? Кому от этого было хуже, кроме меня самого? Эта маленькая сучка относилась к этому, как к новому комиксу. Только один раз. Потом, когда я просил ее об этом, она смеялась надо мной, – он поглядел на меня в упор. – Ты-то был ее любимчиком. А надо мной она смеялась. Мешала меня с дерьмом. Ей это нравилось.

– Почему же ты назвал в ее честь дочь?

Он стал вытаскивать что-то из механизма трактора.

Руки у него дрожали.

Конечно. Я знал это уже вчера, когда стоял возле пожухлых кустов и вспоминал белую рубашку, мелькнувшую между ними.

– Ты поехал за нами к пруду, так? Я знаю, это вранье, что кто-то услышал крики. Никакие крики от пруда не слышны на дороге.

Его лицо все больше багровело.