Амулет Самарканда - Страуд Джонатан. Страница 36

Как обычно, от грандиозности всего окружающего у Натаниэля перехватило дыхание — от великого множества улиц и переулков, от причудливо изгибающихся полос света… Большинство домов были совсем не такими, как на той улице, где проживал мистер Андервуд, — поменьше и поплоше. И они жались друг к другу, или теснились вокруг больших зданий без окон, с плоскими крышами и высокими трубами; наверное, это были те самые фабрики, на которых зачем-то собирались простолюдины. Впрочем, фабрики мало интересовали Натаниэля.

Кстати, самих простолюдинов тоже хватало. Натаниэль всегда поражался, до чего же их много. Несмотря на темноту и моросящий дождик, они кишели вокруг, словно муравьи в саду, спешили куда-то, втянув головы в плечи, входили в магазины и выходили оттуда, а иногда скрывались в ветхих трактирах; трактиры ютились в боковых улочках, и сквозь матовые стекла сиял тёплый оранжевый свет. У каждого такого дома над дверью, не скрываясь, висел следящий шар.

Когда под ним проходили, шар дергался, будто поплавок, и пульсировал тёмно-красным.

Машина как раз проезжала мимо одного такого трактира — очень большого, расположенного прямо напротив станции метрополитена, — когда мистер Андервуд стукнул кулаком по приборной доске. Натаниэль аж подскочил.

— Вот он, Марта! — воскликнул мистер Андервуд. — Будь моя воля, туда сегодня же наведалась бы ночная полиция и забрала бы с собою всех, кто там есть.

— Как можно, Артур! Только не ночная полиция! — страдальчески отозвалась его жена. — Наверняка существуют более приемлемые способы перевоспитать их.

— Ты не понимаешь, о чём говоришь, Марта. Ткни пальцем в любой лондонский трактир, и я отыщу в нем помещение для тайных сборищ простолюдинов. На чердаке, в подвале, в потайной комнате за баром… Я этого добра навидался — министерство внутренних дел частенько проводит такие облавы. Но нам никогда не удаётся никого застукать, так же как не удаётся раздобыть доказательства — просто пустые комнаты, несколько столов да стульев… Уж поверь мне на слово: из этих мерзких дыр берут начало все наши неприятности такого рода. Премьер-министру вскоре придётся принять меры — но кто знает, что ещё к тому времени успеют натворить смутьяны? Следящих шаров недостаточно! Необходимо выжечь эти язвы каленым железом, сровнять их с землей — я так сегодня и сказал Дювалю. Но меня, конечно же, никто не слушает.

Натаниэль давным-давно научился не задавать наставнику вопросов, как бы его ни интересовала обсуждаемая тема. Он просто извернулся и посмотрел ещё раз на тающие позади оранжевые огни трактира.

Они въехали в центральную часть Лондона; здешние дома были большими и величественными, в лучших традициях империи. На дорогах стало попадаться больше частных автомобилей, витрины магазинов увеличились и сделались более кричащими, а на тротуарах помимо простолюдинов стали попадаться и волшебники.

— Как ты там, милый? — спросила миссис Андервуд.

— Спасибо, миссис Андервуд, хорошо. А нам ещё далеко?

— Еще несколько минут, Джон. — Наставник снова взглянул на Натаниэля в зеркало.

— Вполне достаточно времени, чтобы предупредить тебя, — сказал он. — Сегодня вечером ты представляешь меня. Мы будем находиться в одном зале с величайшими волшебниками страны, с людьми, наделенными такой властью, что ты даже представить себе не можешь. Один неверный шаг — и ты погубишь мою репутацию. Ты слышал, что случилось с учеником Дизраэли?

— Нет, сэр.

— Это произошло на собрании наподобие сегодняшнего. В тот момент, когда Дизраэли представляли собранию, его ученик споткнулся об ступеньку. Он врезался в своего наставника, и тот кубарем полетел по лестнице. И упал на герцогиню Аргайлскую — к счастью, весьма объемистую даму.

— Да, сэр.

— Дизраэли встал и чрезвычайно любезно извинился перед герцогиней. Потом он повернулся к ученику — тот так и скулил на лестнице — и хлопнул в ладоши. На пятнадцать секунд зал окутала тьма. А когда она развеялась, ученика не было. На его месте стояла железная статуя зловредного мальчишки. В руках статуя держала обувную щетку, так что в последние сто пятьдесят лет всякий, кто входит в этот зал, может навести блеск на свою обувь.

— Правда, сэр?! А я увижу эту статую?

— Суть этой истории в том, мальчик, что если ты хоть в чем-то меня подведёшь, я позабочусь, чтобы рядом с этой статуей появилась вешалка для шляп, ей в пару. Ты понял?

— Да, сэр. Понял, сэр.

Натаниэль мысленно сделал пометку: взглянуть на формулу Окаменения. Похоже, тут был задействован весьма могущественный африт. Судя по всему, что Натаниэлю было известно о способностях своего наставника, мистеру Андервуду было не по плечу провернуть такую сложную операцию. Мальчик едва заметно усмехнулся, пользуясь тем, что в темноте его не видно.

— Не отходи от меня ни на шаг, — продолжал наставлять его мистер Андервуд. — Пока я не велю тебе говорить — помалкивай. И не смей глазеть на волшебников, как бы они ни выглядели. А теперь тихо — мы приехали, и мне нужно сосредоточиться.

Машина замедлила ход и пристроилась к процессии таких же чёрных автомобилей, двигавшейся по широкой серой дороге — подъезду к Уайтхоллу. Они проехали мимо ряда гранитных монументов — памятников волшебникам-воителям викторианской эпохи и павшим героям Великой войны, потом — мимо нескольких монолитных скульптур, представляющих собою Идеальные Добродетели (Патриотизм, Почтение к Власти, Послушная Жена). За монументами вздымались многооконные фасады зданий, в которых размещалось правительство империи.

Теперь их машина еле ползла. Натаниэль заметил, что на тротуаре стоят группки зрителей и молча смотрят на проезжающие автомобили. Насколько он мог судить, настроены эти люди были мрачно, если не сказать враждебно. Большинство из них выглядели худыми и осунувшимися. На некотором расстоянии от них стояли рослые мужчины в серых мундирах и внимательно наблюдали за толпой. Все они, и полицейские, и простолюдины, явно страдали от холода.

А Натаниэль сидел в машине, в уюте и тепле; и постепенно в душе его начало подниматься самодовольство. Он был частью существующего порядка вещей. Он наконец-то ехал в Парламент. Он был важной персоной, не чета прочим — и это доставляло ему удовольствие. Впервые в жизни Натаниэль познал праздное наслаждение легко доставшейся властью.

Машина въехала на Парламентскую площадь и свернула налево, в ажурные железные ворота. Мистер Андервуд показал пропуск. Кто-то подал ему знак — «проезжайте!». Машина проехала по мощенному булыжником двору и спустилась по пандусу в подземный гараж, освещённый неоновыми лампами. Мистер Андервуд поставил машину на свободное место и выключил зажигание.

Натаниэль крепко вцепился в кожаное сиденье. Его трясло от сдерживаемого возбуждения.

Они приехали.

Мимо бесконечного ряда сверкающих чёрных машин они прошли к двустворчатым металлическим дверям. Обуреваемый предвкушением, Натаниэль не мог ни на чем сосредоточиться. Он был настолько не в себе, что почти не обратил внимания на двух подтянутых охранников, преградивших им путь в дверях, и не заметил, что его наставник предъявил охранникам три пластиковые карточки. Те проверили пропуска и вернули обратно. Он едва разглядел лифт, обшитый дубовыми панелями, и крохотный красный шарик, наблюдавший за ними с потолка. Лишь когда двери лифта разошлись и Андервуды вышли в великолепный Вестминстер-Холл, чувства вновь вернулись к нему, а с ними — способность воспринимать окружающее.

Вестминстер-Холл оказался огромным: просторное помещение с высоким сводчатым потолком и потемневшими от времени балками. Стены и пол были сделаны из огромных полированных каменных блоков. В стрельчатых окнах красовались причудливые витражи. В дальнем конце зала окна и двери открывались на террасу, ведущую к реке. Жёлтые люстры свисали с потолка, другие светильники были закреплены на стенах как бра. В зале уже находилось человек двести, но для такого гигантского помещения это была капля в море, и он казался почти пустым. У Натаниэля пересохло во рту. Он вдруг почувствовал себя маленьким и незначительным.