Святая Русь. Книга 2 - Балашов Дмитрий Михайлович. Страница 66

Прогуливаясь по галерее, высокий, мощного сложения Бодзанта наклонялся, начиная семенить, приникал ухом, дабы не пропустить негромких слов спутника своего, просто и даже бедно облаченного, в сандалиях на босу ногу, с сухим востроносым лицом, прочерченным твердыми морщинами, лицом человека, уверенного в себе и, паче того, преданного идее до растворения своего «я» в категориях долженствования. Под каменными сводами монастыря в этот час было пустынно, но и невзирая на то, сухощавый прелат говорил нарочито негромко, ибо беседа не предназначалась ни для чьих посторонних ушей.

— …Католическая церковь больна, серьезно больна! — говорил незнакомый нам приезжий минорит. — Немыслимое наличие двух пап, вносящее соблазн в сердца черни, роскошь епископов, увы, и ваша, святой отец, излишняя, скажем так, забота о земном и суетном, все это, да! Да! Ведомо и разорение ваших поместий нищею шляхтой, и прочее, в чем выразилось непочтение к сану архиепископа гнезненского, верховного архипастыря Польши, прискорбное непочтение!

Увы, и похождения покойного Завиши, соблазнительные тем более, что сей был близким поверенным старой королевы Елизаветы. Да! Да! Знаю и это! Николай из Оссолина мертв, и с него уже не спросить! Но кто заставил архиепископа гнезненского, ослабнув духом и поддавшись велениям едва ли не черни, венчать на польский престол Мазовецкого князя? Токмо постыдное малодушие! Постыдное! Найдись в ту пору на месте корона Болеславов, и что тогда? Верю! Но и все же, как пастырь Польши, вы, ваше преосвященство, проявили в ту пору опасное шатание мыслей, едва не разрушившее замыслы святой апостольской церкви.

Опаснейшее! Святая церковь верит, повторю, верит вашему раскаянью, но будьте осторожны, святой отец, умоляю вас, будьте осторожны! И не говорите про рыцарей с их тевтонской твердолобостью! Меченосцы своим неистовством уже истощили терпение святой церкви! Обратить в истинную веру Литву они не только не могут, но и не хотят! Кроме того, по нашим сведениям, в самой сердцевине, так сказать, в самом руководстве Ордена поселилась опаснейшая ересь, родственная тайному учению тамплиеров, отрицающая божественность Иисуса Христа. Откуда недалеко и до полного ниспровержения церкви, а с нею и папского престола! Так что рассчитывать на рыцарей как на крестителей язычников-литвинов в наши дни, когда Орден, того и гляди, возглавит новую борьбу германских императоров с папами… гм, гм, скажем так: несколько легкомысленно!

Меж тем Литва — это не только жалкие язычники, умирающие от голода в болотах Жемайтии, это прежде всего и паки русские схизматики! И в первую очередь — схизматики Червонной Руси! Малопольские паны хотят присоединения Галичины к своим владениям? Что ж! Надобно и эту кость бросить им во славу веры!

Вы сомневаетесь, святой отец, и раздосадованы совершившимся ныне умалением королевской власти в Польше? Пусть это вас не тревожит. Святая церковь ревнует не об укреплении мирской власти, но о небесном! Опять же власть римских первосвященников, замещающих престол святого Петра, должна быть превыше власти земных владетелей! Прискорбный спор императоров с папами расшатывает все здание церкви! Спаси нас Господь от владык, ревнующих о собственной земной власти в ущерб делу церкви! Особенно таких, как Бернабо Висконти, приказывавший подковывать братьев нашего ордена!

И этому язычнику-варвару, Владиславу-Ягайле, не стоит вручать слишком много королевских прав! Так что пусть это вас не тревожит! Лучше подумайте и погордитесь тем, что именно Польше и польской церкви ныне предстоит исполнить великое дело приобщения к истине упрямых схизматиков! Дело воссоединения церкви Христовой под единственно законною властью римского первосвященника!

Подумайте о том, какое истинно великое дело, какой подвиг предстоит народу польскому на Востоке! Помыслите о том времени, когда, быть может, даже на престол Рима именно Польша сможет выставить своего кандидата! Да! Да! Да! Вся преграда чему — лишь эти непросвещенные светом истины восточные упрямцы, закосневшие в заблуждениях своих, которые даже здесь дерзают возносить хулы на наместника Святого Петра! Впрочем, русичи, как и литвины, очень послушны своим повелителям, и ежели нам удастся поставить на митрополичий престол Руссии своего кандидата… Говорю, ежели удастся, ибо…

Две фигуры, большая и маленькая, уже удалились довольно далеко, и того, что объясняет маленький сухощавый клирик большому и тучному, который слушает, радостно кивая головой, уже не слыхать, только одно слово «Константинополь» доносится до нас, когда тот и другой заворачивают за угол галереи, скрываясь из глаз.

Свое и очень неприятное для Витовта отражение получил этот вечер и во дворце. Утром, до начала городских торжеств (Краков должен был получить из рук самого Ягайлы привилегию вольностей и освобождение от податей во время войны и бескоролевья: «в какое время краковские мещане довольно делают, когда защищают столицу», должен был последовать торжественный объезд рынка, сидение на престоле перед ратушей, присяга городских ратманов и прочая, и прочая), так вот, до всего того Ягайло-Владислав вызвал к себе Александра-Витовта и с легкою улыбкой (которую Витовт про себя называл «блудливой») стал выговаривать ему за наделавшее шуму вчерашнее сходбище русичей, которые должны во всем полагаться на милость короля, то есть его, Ягайлы, а отнюдь не Витовта — тем паче, — тут Ягайло отвел глаза, внимательно разглядывая замысловатый витраж парадного покоя, — тем паче, что возможная женитьба русского княжича на дочери Витовта, к сожалению, э, э, э… весьма нежелательна…

— Предстоят…

— Да, да! Предстоят браки дочери Владислава Опольчика с Вигундом, Семке Мазовецкому я как король отдаю в жены свою родную сестру, Александру, князь Януш женится на племяннице короля, дочери Корибута, Елене… Но все эти браки католические! И заключаются с целью объединения Польши с Литвой. Спытко из Мельштына берет в жены дочь Эмерика Вейдафи, Елисавету, и этот брак также надобен Польше, ибо облегчит грядущую передачу Червонной Руси из венгерских рук в руки польской шляхты. Но брак Софьи, которой, конечно, придется принять православие, послужит, ну… соблазном, да, соблазном для многих, и я…

— И ты, поскольку не женился на дочери Дмитрия Донского…

— Брат, не напоминай об этом! Молю Бога, указавшего мне правый путь!

«С каких пор ты стал таким верующим, братец?» Это Витовт произносит про себя. Но по его потемневшему, словно осенняя ночь, лицу Ягайло понимает и несказанное.

— А ежели я не послушаюсь?

— Ты забыл, Александр, что находишься в залоге и лишен права покинуть Польшу! И потом ты забыл, что мне, как королю Польши и Литвы, единственно принадлежит право допускать или не допускать браки моих вельмож!

Ягайло теперь глядит, продолжая улыбаться, прямо в глаза Витовту. А тот молчит, трудно переводя дыхание.

(К рыцарям! Сейчас же к рыцарям! Может, простят… Да простят, конечно! Им это объединение как нож в спину! Но ведь и не уедешь, следить будут, псы! Как тогда, в Вильне! Поди и не выберешься! Обыграл ты меня, братец, ох, и обыграл! Не так оказался прост! А я, как всегда, недооценил тебя, подлеца и убийцу!) И все-таки Витовт находит в себе силы для улыбки. Улыбки высокомерно-вымученной, но все же улыбки.

— Ты все перепутал, братец! На волю польского короля Владислава я не покушался, отнюдь! И крещение твое приму без спора. Да и не думал я о браке этих детей! Попросту хотел приветить русичей для нашей же общей пользы! Или тебе война с Москвою нужна? (А может, и нужна? — пугается Витовт, видя, что улыбка не сходит с Ягайлова лица.) — Да еще прикинь, как посмотрит Тохтамыш на наши затеи! Не пошел бы часом на Краков, как давеча на Москву!

Улыбка наконец стала покидать длинное лицо Ягайлы. За пышными торжествами местными он попросту позабыл про Орду.

Оправившийся Витовт свел разговор на шутку и уже уходил, когда ему вслед пустил Ягайло ядовитую стрелу:

— А жениха Соне мы беспременно найдем! Тут, среди магнатов, а то и князей польских!