Возвращение - Стругацкие Аркадий и Борис. Страница 42

«Да, были дела на Марсе, — подумал охотник. — Такое не забудешь. Полсотни лет назад эти чудовища, почти полностью истребленные, неожиданно размножились вновь и принялись, как встарь, пиратствовать на коммуникациях марсианских баз. Вот тогда-то и была проведена знаменитая глобальная облава.

…Я трясся на краулере и почти ничего не видел в тучах песка и пыли, поднятых гусеницами. Справа и слева неслись желтые песчаные танки, набитые добровольцами, и один танк, выскочив на бархан, вдруг перевернулся, и люди стремглав посыпались с него, и тут мы выскочили из пыли, и Вилли Эрмлер вцепился в мое плечо и заорал, указывая вперед. И я увидел пиявок, сотни пиявок, которые крутились на солончаке в низине между барханами. Я стал стрелять, и другие тоже начали стрелять, а Эрмлер все возился со своим самодельным ракетометателем и никак не мог привести его в действие. Все кричали и ругали его и даже грозили побить, но никто не мог оторваться от карабинов. Кольцо облавы смыкалось, мы уже видели вспышки выстрелов с краулеров, идущих навстречу, и тут Эрмлер просунул между мной и водителем ржавую трубу своей пушки, раздался ужасный рев и грохот, и я повалился, оглушенный и ослепленный, на дно краулера. Солончак заволокло густым черным дымом, все машины остановились, а люди прекратили стрельбу и только орали, размахивая карабинами. Эрмлер в пять минут растратил весь свой боезапас, машины съехали на солончак, и мы принялись добивать все живое, что здесь осталось после ракет Эрмлера. Пиявки метались между машинами, их давили гусеницами, и я все стрелял, стрелял, стрелял… Я был молод тогда и очень любил стрелять. К сожалению, я всегда был отличным стрелком, к сожалению, я никогда не промахивался. К сожалению, я стрелял не только на Марсе и не только по отвратительным хищникам. Лучше бы мне никогда в жизни не видеть карабина…»

Он встал, обошел чучело летучей пиявки и побрел вдоль галереи. Вероятно, он выглядел неважно, потому что многие останавливались и с тревогой смотрели на него. В конце концов к нему подошла одна девушка и робко осведомилась, не может ли она чем-либо помочь.

— Ну что ты, девочка! — сказал охотник. Он через силу улыбнулся, залез двумя пальцами в нагрудный карман и достал дивной красоты раковину с Яйлы. — Это тебе, — сказал он. — Я привез ее издалека.

Она слабо улыбнулась в ответ и взяла раковину.

— Вы очень дурно выглядите, — сказала она.

— Я уже не молод, детка, — ответил охотник. — Мы, старики, редко выглядим хорошо. Нам приходится слишком много таскать на душе.

Наверное, девушка не поняла его, но он и не хотел, чтобы она поняла. Он погладил ее по голове и пошел дальше. Только теперь он расправил плечи и старался держаться прямо. Люди больше не оглядывались на него.

«Не хватает еще, чтобы меня жалели девчонки! — думал он. — Совершенно расклеился. Наверное, мне больше не нужно возвращаться на Землю. Наверное, мне нужно навсегда остаться на Яйле, поселиться на краю Серых Болот и ставить западни на рубиновых угрей. Никто не знает Серых Болот лучше меня, и я был бы там как раз на месте. Там очень много дела для охотника, который никогда не стреляет…»

Он остановился. Он всегда останавливался здесь. В продолговатом стеклянном ящике на обломках серого песчаника стояло, растопырив три пары корявых ножек, чучело сморщенной невзрачной серенькой ящерицы.

У большинства неосведомленных посетителей серый шестиног не вызывал никаких эмоций. Не многие знали чудесную историю сморщенного шестинога. Но охотник знал и всегда испытывал чувство какого-то суеверного восхищения перед могучей силой жизни, когда останавливался здесь. Эта ящерица была убита в десяти парсеках от Солнечной системы, ее труп был препарирован, и сухое чучело простояло на этом самом стенде два года. И вдруг в один прекрасный день на глазах у посетителей из морщинистой серой шкуры полезли десятки крошечных юрких шестиногов. Правда, они сразу же погибли в воздухе Земли, сгорели от избытка кислорода, но шум был страшный, и зоологи гак до сих пор и не знают, как это могло произойти. Воистину жизнь — это единственное, чему стоит поклоняться в этом мире…

Охотник брел по галереям, переходя из павильона в павильон. Яркое африканское солнце — доброе горячее солнце Земли — освещало залитых в стеклопласт зверей, родившихся под другими солнцами, за сотни миллиардов километров отсюда. Почти все они были знакомы охотнику, он видел их много раз и не только в музее. Иногда он останавливался перед новыми экспонатами, читал диковинные названия диковинных животных и знакомые имена охотников. «Мальтийская шпага», «Крапчатый дзо», «Большой цзи-линь», «Малый цзи-линь», «Капуцин перепончатый», «Черное пугало», «Царевна-лебедь»… Симон Крейцер, Владимир Бабкин, Бруно Бельяр, Николас Друо, Жан Салье-младший… Он знал их всех и был теперь самым старшим из них, хотя не самым удачливым. Но он радовался, узнавая, что Салье-младший поймал наконец чешуйчатого скрытожаберника, что Володя Бабкин доставил на Землю живым слизняка-глайдера, а Бруно Бельяр подстрелил все-таки на Пандоре горбоноса с белой перепонкой, за которым охотился уже несколько лет…

Так он пришел в десятый павильон, где было много его собственных трофеев. Здесь он останавливался почти у каждого стенда, вспоминая и смакуя. Вот «ковер-самолет», он же «падающий лист». «Я выслеживал его четыре дня. Это было на Ружене, где так редко выпадают дожди, где когда-то, давным-давно, погиб замечательный зоолог Людвиг Порта. „Ковер-самолет“ передвигается очень быстро и имеет очень тонкий слух. За ним нельзя охотиться на машине, его надо выслеживать днем и ночью, отыскивая слабые маслянистые следы в листве деревьев. Я его выследил, и с тех пор больше никто его не может выследить, и гордый, самолюбивый Салье не раз говаривал, что это была случайная удача. — Охотник с гордостью потрогал буквы, врезанные в пояснительную табличку: „…Добыт и препарирован охотником И. Хариным“. — Я выстрелил в него четыре раза и ни разу не промахнулся, но он был еще жив, когда валился на землю, ломая ветки деревьев с зелеными стволами. Это было, когда я еще стрелял…