На берегах Горыни и Случи - Струтинский Николай. Страница 54

Пётр Трофимчук возвратился из Людвиполя и сообщил: гестапо намерено переправить из Костополя в Людвиполь группу политзаключённых.

— Кто конвоирует?

— Очевидно, жандармы и шуцманы.

— Известно время выезда машины?

— Узнали только, что завтра.

Товарищи встретили сообщение Трофимчука с воодушевлением.

— Наш арсенал пополнится! — восхищался Воробьев. — К тому же — обмундирование, документы добудем…

— Не это главное, Федор, — поправил его Леонтьев.

— Что же, по-твоему, главное?

— Освободим узников!

…Моросил дождь. Но несмотря на темень и непогоду, к рассвету партизаны были у Людвипольского тракта. Основная часть группы расположилась у самой дороги. Леонтьев и я укрылись в Озирецком лесничестве. По замыслу мы должны были преградить отход конвоиров.

В тот день был какой-то религиозный праздник, из Погориловки доносился колокольный звон. Мимо нашей засады к церкви потянулась вереница верующих из села Озирцы. Некоторые из них, проявив излишнее любопытство, заметили нас, и их пришлось задержать до определённого времени.

К зданию костопольского гестапо подкатила грузовая автомашина. Двое шуцманов вывели четырёх узников со связанными назад руками и втолкнули в открытый кузов. Распухшие лица с кровоподтёками свидетельствовали о характере той «обработки», какой подвергали узников в застенках фашистской тайной полиции.

Спустя несколько минут из здания гестапо вышел офицер, а вслед за ним шуцман — лакей нёс чёрный чемодан с личными вещами обер-лейтенанта.

У офицера — самодовольное холёное лицо с маленькими, рыскающими глазами. От шуцманов не ускользнуло приподнятое настроение обер-лейтенанта Иоганна Шюце — заместителя начальника жандармерии. Сегодня он снизошёл до того, что поделился с ними своей радостью: его представили к награде и повышению в звании. В знак благодарности Шюце отлично проведёт порученную ему акцию.

Шюце осведомился, соблюдены ли все предписанные им меры предосторожности.

— Все, господин офицер, — подобострастно ответил старший шуцман. — В Людвиполе предупреждены. Всё идёт по графику.

— Очень хорошо!

Офицер сел в кабину рядом с водителем. Грузовик поехал по узким улочкам провинциального городка. Выбравшись на широкую центральную улицу, помчался на юго-восток. Гестаповец погрузился в размышления. Он сделал вывод, что настоящие края не так уж плохи! Конечно, Горынь не Майн, но всё же именно здесь он, Шюце, делает головокружительную карьеру!

Машина оказалась в зоне засады. На дорогу выскочил Глинко. Взмахом руки он приказал шофёру остановиться. В ответ гитлеровец приоткрыл дверцу и выстрелил. Алексей успел отскочить. Из кузова машины открыли стрельбу полицейские. Тогда укрывшиеся вдоль дороги Воробьев, Бондарчук и другие бойцы дали дружный залп по машине.

На помощь нашим поспешили Леонтьев и я. Наткнувшись на заслон, шофёр резко затормозил. В тот же миг обер-лейтенант неуклюже выпрыгнул из кабины и пустился наутёк. Партизанская пуля настигла его, и он, упав в придорожный кювет, уткнулся носом в песок.

Один из полицейских прыгнул с машины и, бросив винтовку, поднял вверх руки. Другие шуцманы бешено отстреливались. Тогда Жорж ударил по ним из пулемёта.

— Кто вы? — спросил я у людей, лежавших в кузове.

— Арестованные.

Узники не понимали, что произошло.

— А вы кто будете?

— Советские партизаны.

Мы знали, какая судьба ждала арестованных. Гестаповцы намеревались публично казнить их в Людвиполе для устрашения местных жителей, сочувствовавших партизанам. И мы сердечно радовались за товарищей, спасённых от верной гибели. Отец предложил им влиться в наши ряды.

— Хотите остаться с нами — пожалуйста! Если же имеете другие планы — мы вам не препятствуем. Но мешкать нельзя. Вон, слышите, каратели спешат на выручку своим, — показал он рукой в сторону села Погориловки, откуда доносился рёв моторов.

Освобождённые оказались организаторами подпольных групп на Ровенщине. Преисполненные благодарности, они всё же предпочли возвратиться в подполье.

— Ну что ж, бейте двуногих зверей там, а мы — здесь!

…Машину с трупами полицаев партизаны подожгли.

— А с этим что делать? — спросил Лёня Ильчук, показав на шуцмана, съёжившегося в кювете.

— То же, что и с его хозяином! — раздались гневные голоса.

— Он совсем юнец. Помилуем его! — возразил я. — Говорит, что его насильно заставили надеть воронью шкуру и взять в руки оружие!

Отец поддержал меня:

— Правильно, Николай! Мы не только караем, но и воспитываем!

— Значит, отпустим? — недовольно скривил губы Василий Самокиш.

— Да! Пусть улепётывает, пока не поздно!

Молодой шуцман благодарным взглядом окинул партизан.

— Спасибо!… Больше не буду служить немцам, даже если они меня за это накажут!… — парень поклонился, и его словно ветром сдуло.

На большаке застрочил пулемёт. Партизаны бросились в заросли.

В глухую ночь, на привале у костра, подсчитали трофеи: четыре винтовки, пистолет с обоймами, полицейская форма, две офицерские формы, полевая сумка с документами.

— Давайте проверим её содержимое! — не терпелось отцу.

Из сумки вытряхнули бумаги. В одном документе прочли фамилию: Струтинский. С трудом перевели весь текст. Из Ровно начальнику Людвипольского карательного органа предписывалось принять срочные меры по ликвидации группы Струтинского и других антифашистских групп, действовавших в этих местах.

Обнаружили письмо, которое обер-лейтенант Шюце не успел отправить своей жене. Читали по слогам, но смысл хорошо поняли.

На листке, исписанном мелким почерком, привлекли внимание несколько подчёркнутых строчек:

«…Не буду скрывать от тебя, дорогая Хельга, у нас есть средства заставить человека сказать всё, что нам нужно. Это проверено на людях многих стран Европы. Но вот перед русскими, признаюсь только тебе, мы чаще всего оказываемся бессильными…»

— Не повезло бедняге! — «сожалел» Леонтьев. — Даже до места назначения не добрался.

— Да, не повезло, — продолжил отец, — не пришлось ему наслаждаться в Людвиполе муками ровенских подпольщиков. — Секунду помолчал: — И всё же нам следует уйти из этих мест. Хотя бы на время! На поиск нашей группы бросят карателей.