Ангел боли - Стэблфорд Брайан Майкл. Страница 62

— Что тут будет, когда взойдет солнце? — спросил он ровно, радуясь, что ему наконец-то удалось справиться со своим голосом.

— Во сне, — горько ответил Таллентайр, — солнце вообще не обязано вставать. Мы бодрствуем и можем быть ранены, но это в любом случае своего рода сон. Может оказаться, что вы почувствуете себя здесь более уютно, чем вы ожидаете, доктор Стерлинг. Вы прожили в снах больше, чем можете вспомнить.

Затем, не спросив совета или согласия своих спутников, баронет пошел по следам, оставленным волками. Стерлинг некоторое время размышлял, не ведут ли они в ловушку или засаду, но вскоре понял, насколько абсурдна эта мысль. Они были уже в ловушке, в самом её сердце. Он оглянулся назад, на темнеющийся лес, надеясь, что подойдет Люк, но никто не вышел, и казалось вполне вероятным, что никто уже и не выйдет. Казалось, Таллентайр с этим смирился либо перестал беспокоиться о своем друге. Он даже не взглянул в сторону темной стены леса, отправляясь в путь.

Стерлинг пожал плечами и покорно последовал за Адамом Глинном, который уже старался нагнать Таллентайра.

Через какой-то отрезок пути Стерлинг нагнал Таллентайра. Он отчаянно хотел поговорить, искал объяснений.

— Расскажите мне, что происходит, — попросил он. — Сон это или нет, нам надо решить, что делать.

Как только эти слова были произнесены, он почувствовал, что его беспокойство уступает. Как и предполагал Таллентайр, ему было легче приспособить свое отношение к ситуации, чем он мог подумать.

— Не мы тут принимаем решения, — сказал Адам Глинн. — Сомневаюсь, что нам стоит строить планы.

Таллентайр обернулся к своему попутчику.

— Нет, — сказал он, — нельзя так думать. Каким бы могуществом ни обладали наши захватчики, мы не глина, которую им вольно месить. Даже ангелов берут в плен время, пространство и материя. Они могут красть ощущения других, питаться чужим разумом и похищать чужие сны, но в конце концов каждый из них окажется лицом к лицу в борьбе с внешним миром и должен будет сам определить, что есть что, и в чем смысл всего, и какого плана следует придерживаться. Мы люди, и мы вправе сделать то же самое. Двадцать лет назад мы с Дэвидом убедили существо, которое назвали Пауком, что оно недостаточно знает о своем образе жизни, или о жизни Вселенной, чтобы определять свои цели и достигать их. Я знал уже тогда, что ему хватит сил получить ответы на все мои вопросы, я всегда знал, что он поумнеет, что однажды накопленная мудрость убедит его, что можно добиться чего-то, вновь пустившись на колдовство. Все двадцать лет я знал, что этот момент придет, и пытался приготовиться к нему. Не важно, что он властен над нашей жизнью и смертью, не важно, что он ненавидит нас, что запугивает нас ради своего удовольствия. Нам не следует уступать. Мы должны сделать все, что можем!

Таллентайр замер, теперь, когда он позволил вырваться своему гневу, казалось, он больше не мог целенаправленно идти вперед. Он словно вдруг понял, как бессмысленно было брести по песку в поисках стаи волков. Стерлинг все ещё нес пистолет в кармане, но Люка с его дробовиком рядом не было.

— Мы не в ссоре, — затаив дыхание, произнес Стерлинг. — Не стоит переходить к обвинениям и упрекам.

Таллентайр некоторое время колебался, но затем кивнул.

— Конечно, — сказал он. — Извините. — Произнеся последние слова, он кивнул Адаму Глинну, который милостиво принял извинение.

— Вы уверены, что существо, с которым вы раньше сталкивались, относится к вам с должным почтением, чтобы сообщать о результатах своих рассуждений? — спросил Стерлинг как можно рассудительнее. — Вы думаете, оно считает себя обязанным дать вам второй шанс разрушить его логические построения?

Таллентайр был нисколько не обескуражен его скептическим тоном.

— Вы ведь ученый, не так ли? — спросил он. — Вы собственными глазами видите, где мы находимся. Что бы ни противостояло нам, оно выберет время и причину для нападения по собственному усмотрению. И нам важно ответить на вызов как людям разума и рассудка. Вы согласны?

— Это непросто, — печально ответил Стерлинг.

— Да, — признал Таллентайр, — непросто. Но вы сами должны решить, встретите ли вы нашего похитителя как трус, или как смельчак. Если вы трус, то падайте на колени и молите о спасении, если нет — держитесь за силу разума. Скажите себе: если действительно существуют боги, ангелы или Демиурги, они всего лишь такие же создания, как и мы. Они сильно отличаются от нас, несомненно, более сильны, и возможно, мы кажемся им мелкими насекомыми. Но это не означает, что мы должны преклоняться перед ними и просить их о милости. Если ученый муравей, обладающий разумом, обнаружит, что его гнездо жестоко растоптано ногами человека, он не должен тратить время на бесплодные молитвы и отчаянные стенания. Вместо этого он должен сказать: «Это существо вроде меня. Оно так велико, что ему не важны существа моего рода, и оно не заботится обо мне — но это существо, с которым я могу общаться, с которым я могу спорить и с которым я, возможно, достигну договоренности, учитывая, что мы оба должны подчиняться одинаково разумным принципам». И если муравей когда-нибудь преуспеет в установлении средств сообщения с небрежным и невольным разрушителем его муравейника, как вы думаете, будет ли интересно обсуждаемому человеку — если это ученый — услышать, что скажет ему муравей?

Я отвечу на этот вопрос «да». Я верю, что существо, которое я поразил двадцать лет назад, обязано сообщить мне результаты своих размышлений. И если оно мудро, то оно сделает именно так.

— Я думаю, вы его переоцениваете, — мягко сказал Адам Глинн. — Мы нужны богам не больше, чем мухи озорным мальчишкам… Я бы хотел, чтобы это было иначе, но это так.

Лицо Таллентайра медленно разгладилось, и он снова кивнул:

— Вы легко можете оказаться правы, — согласился он. — Если хоть одна догадка братьев святого Амикуса чего-то стоит — так это, пожалуй, та, что падшие ангелы ненавидят нас, и что они видят наслаждение в страдании. Но если это так, то лишь подтверждает их глупость. Тогда они точно не заслуживают нашего страха, нашего унижения или нашего преклонения. Если все, чего они хотят, это пытать и убить нас, то они не заслуживают нашего уважения вовсе.

— Тем, кого ненавидят боги, — сказал Глиняный Человек, — редко позволяют умереть лишь раз. Я помню Век Героев, когда боги были гораздо более щедры, раздавая дар бессмертия, и талантливы в выборе наказаний.

Пока шел спор, Стерлинг серьезно задумался над притчей Таллентайра. Рой разнообразных вопросов и противоречий вился в его сознании, но он не знал, стоит ли оспаривать метафору.

— Если оно действительно принесло вас сюда, чтобы продолжить ваш спор, — спросил он, — то зачем тут ещё и я? Я — что-то вроде ещё одного муравья, чьи дерзкие идеи позволяют ему стоять рядом с вами?

— Полагаю, это так, — сказал Таллентайр. — Но дело может быть в том, что вы служили каким-то более специфическим целям. Сфинкс вербовала специалистов, которые помогли бы ей разгадать тайну мира; я был одним из них, хотя я думаю, она изучала меня с расстояния, глазами Дэвида Лидиарда. Уверен, Паук поступал так же. Я подозреваю, что вы были орудием Паука, и ваши эволюционные опыты были частью попытки Паука понять естество мира. Вы стали инструментом в собственной лаборатории.

— Тогда почему мы не стоим перед троном этого ангела-арахноида? — вопросил Стерлинг. — Почему мы бредем по бесконечному пляжу по следам стаи волков, в которой могут оказаться, а могут и не оказаться ваши внуки? Я слышал, что боги предпочитают являться, окружив себя покровом тайны, но такая извращенность вряд ли может свидетельствовать о том, что они ученые, вроде нас с вами. Если бы муравей явился ко мне и предложил обсудить мироздание, я бы принял его более искренне, чем этот Демиург.

— Как и я, — грустно сказал Таллентайр, глядя, как темные волны бьются о песок. — Может быть, Глиняный Человек и прав, говоря о странной глупости Демиургов.