Карнавал разрушения - Стэблфорд Брайан Майкл. Страница 42

— Нечто высосало из тебя силу, верно? — предположил Анатоль, стараясь, чтобы в голосе звучало сочувствие, а не радость.

— Можно сказать и так, — согласилась она, считая бесполезным отрицать. — Мир как будто начал яростно сопротивляться любому виду магических воздействий. Если с какими и стало легче — в порядке компенсации — так только с теми, которые я никогда не использовала. Пожалуй, я всегда оставалась слабее, чем думала, и то, что принимала за собственную силу, на самом деле — сила моего создателя.

— Так почему же твой создатель сейчас лишил тебя своей силы?

Она пожала плечами, показывая, что не в ее правилах обсуждать дела творца. Но Анатолю любопытство не давало покоя.

— Ты и я — лишь инструменты, — проговорил он. — И ты — даже больше, чем я. Так почему же существа, которые держат наши жизни и умы в качестве заложников желают нам слабости или позволяют нам ослабнуть?

— Разница между нами меньше, чем ты мог представить, — отозвалась она. — Твоя человеческая жизнь едва не подошла к концу, когда твой хранитель принял тебя под свою защиту, а я с момента своего создания — пленница моего творца. Но я прожила и человеческую жизнь — почти такую же, как твоя. Я обнаружила свою истинную сущность в момент рождения, но остаюсь, подобно тебе, наследницей своего немагического прошлого в той же мере, как и продуктом некоего сотворенного чуда. Я принадлежу себе точно так же, как и кошачьей лапе своего творца — со всеми своими идеями, мировоззрением и…

Она остановилась. Было ли это его собственной догадкой или магической вспышкой, Анатоль не знал, но вдруг понял, что знает ее следующие слова. — Твоими собственными мотивами, — закончил он за нее. — Но в этом-то и состоит наша трудность, верно? Мы не знаем, каковы наши мотивы и какими должны стать. Принимая во внимание, что мы существуем в результате страдания наших таинственных хранителей и не обладаем силой, чтобы выставить против них или отказаться выполнять их команды, поэтому невозможно строить собственные планы. Как мы можем знать, что разрешено делать, а что — запрещено?

— Мы не простые марионетки, — упрямо возразила Геката. — Мы вольны выбирать. Я не понимаю, почему вольны, но так оно и есть. Пожалуй, решись мы восстать и отказаться выполнять волю наших хранителей, нас просто исключат из игры — позволят умереть — но и в этом я не уверена. Подозреваю, что наши ангелы-хранители не знают точно, чего хотят от нас, и что мы можем сделать для них в дополнение к миссии, которую они на нас возложили. Дэвид Лидиард более разумен и знающ, чем мы с тобой, и менее одержимый, чем Джейсон Стерлинг, не такой надменный, как Джейкоб Харкендер; он лучше всех сумеет найти причину, чтобы справиться с ситуацией, чем любой из нас, включая даже самих ангелов. Будем на это надеяться.

— Что бы он ни сказал, факт остается фактом: нам не дано знать мотивов, которые мы сами могли бы выбрать и которые двигали бы нас вперед.

— Когда ты был простым человеком, ты находился в лучшем положении? — спросила Геката.

— Чаще всего, — ответил Анатоль. — Я был солдатом, играл свою роль в войне, и еще я был коммунистом, и играл свою роль в трансформации общества. Мои цели были мне понятны.

— Я была уродливой шлюхой, — просто сообщила она. — И у меня была очень маленькая роль в разных мерзких и зловещих драмах, не считая того, что меня использовали и унижали всевозможными способами. Мои цели были совершенно непонятны.

Они уже отошли далеко от деревенской изгороди, и Геката сошла с дороги на тропинку, ведущую в лес. Анатоль не знал, ведет ли тропа к коттеджу Лидиарду, или в обратную сторону, но это не казалось ему важным. Солнце ярко светило, хотя кучевые облака то и дело скрывали его лик, и температура воздуха оставалась вполне приемлемой, даже в тени деревьев. Многие из них выглядели очень старыми, буквально древними, их тяжелые ветви пригибались к земле под тяжестью собственной листвы и паразитирующих на них лиан. В основном, здесь росли дубы, как и положено в Англии, но встречались также буки и березы. Пригорки и поляны заросли травами и папоротниками, нависающими над тропой, но не скрывающими ее полностью.

Геката наслаждалась тишиной леса; лицо ее уже не казалось таким заурядным, но ведьму она тоже сейчас не напоминала. Вся ее внешность располагала к откровенности, и Анатоль решился на вопрос, который не осмеливался задать прежде. — Почему ты попросила меня пообещать выполнить твое желание, когда помогла бежать от Асмодея? Что за службу мог я выполнить для тебя?

Она не смотрела ему в глаза с момента, когда они покинули гостевой дом, но сейчас обернулась и встретилась с ним взглядом. Ее уродливость странным образом беспокоила Анатоля, ибо она знал: это всего лишь маска, за которой прячется иной лик. Она улыбнулась, едва заметно, но ее черты всегда делали любую улыбку ироничной и невеселой.

— Я хотела освободить тебя, — произнесла она, снова отворачиваясь и продолжая путь. — Я знала, что твой хранитель мог прийти тебе на выручку, если бы собрался, но мне показалось, жест вежливого дружелюбия никогда не будет лишним. Появилась возможность попросить о награде, и я попросила то, что ты мог обещать, не более. И я понятия не имела, какую службу ты можешь сослужить для меня, если я попрошу, но была счастлива получить твое обещание, просто так, на всякий случай. Разумеется, ничего не изменилось — я ожидаю, что твоя честь поможет тебе заплатить долг, если я попрошу.

— Пожалуй, я должен быть благодарен за то, что твои мотивы и цели столь туманны, — с сарказмом изрек он. — Пока тебе не известны держащие тебя узы, вряд ли ты станешь требовать от меня самопожертвования.

— Верно, — согласилась Геката. — Но я очень сильно желала бы обнаружить эту цель и смысл, ради которого стоило бы идти вперед. Я уж точно смогу спросить Дэвида Лидиарда, каковы его цели и как он пытается их достичь. Я уважаю его мнение.

— Это не обязательно сработает, — произнес второй женский голос, вклиниваясь в их разговор. — У меня были прежде ясные цели и страсть достичь их во имя великого смысла — но, как только я начала слушать Дэвида Лидиарда и научилась уважать его мнение, все для меня смешалось и утратило ясность.

Анатоль обернулся быстрее, чем Геката, чтобы увидеть говорившую. Он прикрыл ладонью глаза от яркого солнца. И увидел высокую женщину со светлыми, как серебро, волосами и фиолетовыми глазами, одетую в черный плащ — пожалуй, слишком теплый для нынешней погоды. На вид ей было лет сорок пять-пятьдесят, но для своего возраста она отличалась потрясающей красотой. Она остановился, как только разглядел ее. Геката тоже остановилась.

— Извините меня, — снова заговорила незнакомка. — Не думала, что подойду так тихо, что вы не услышите меня, ведь я обречена постоянно носить это неповоротливое тело. Даже странно, как это я вас обнаружила сейчас, когда ни чутье, ни инстинкты мне не помогают.

Анатоль гадал, кто бы это мог быть. Он прочел книгу, которую доставил в дом в Бромли-бай-Бау, и обнаружил в ней имя, которое вервольф Сири произнесла перед смертью. И не знал, насколько точна оказалась вспышка озарения, но в собственной интуиции не сомневался.

— Вы Мандорла Сулье? — спросил он.

Ее светлые брови поднялись в изумлении — или, скорее, в насмешливом изумлении.

— У вас явное преимущество передо мной, сэр, — протянула она. — Помню, Нелл называла вас по имени, но я успела позабыть его.

— Меня зовут Анатоль Домье, — жестко ответил он, чувствуя себя уязвленным ее бесцеремонностью. — Я встречался в Париже с одной из ваших сестер, хотя встреча получилась короткой.

Манеры высокой женщины мгновенно изменились. Она уже не забавлялась, как вначале, когда подслушала их с Гекатой разговор.

— С какой сестрой? — спросила она озадаченно.

— Ее звали Сири. Она попросила меня передать вам, если представится возможность, где лежит ее тело. Я в то время не понял, о чем речь, но сейчас понимаю. Ее смертельно ранили во время нападения на людей, которые преследовали меня, и она спасла меня от гибели. Я в долгу перед ней — как и перед Гекатой, а значит, и перед вами. Если я могу что-нибудь сделать для вас, сейчас или в будущем, только попросите, — произнося свою тираду, он глядел прямо перед собой.