Юрий (незаконченный роман) - Балашов Дмитрий Михайлович. Страница 17

Юрий глянул сердито: — Не ведаю нужды! Да и до ханского суда надо нам обоим дожить!

Братья промолчали: благо, что Юрий не отверг враз предложения о мирном договоре с Василием.

Издали по-за окошками донеслось, словно с иного света, звонкоголосое детское пение.

— Со звездою пришли! — чуть улыбнувшись, заметил Андрей.

Ключник сунул голову в палати, вращая глазами, всем видом своим заранее винясь, сказал: — Выгнать?! — разумея, что негоже селянам нарушать княжую беседу.

— Пряники раздай! — окоротил холопа Юрий — И глянь там, ежели голодные — жаркого со стола! От нас не убудет!

Холоп понятливо кивнул, просунулся весь, ухватил блюдо, указанное ему Юрием, и исчез. Там, на дворе, вскоре запели радостно и озорно.

— Скоро шелюпаны пойдут! — сказал Константин.

— В хоромы не пускаю! — возразил Юрий. — А так вот — высылаю и закусь и питье. Бочка с пивом завсегда у крыльца стоит!

Ряженые разрядили сгустившуюся было ссору. Братьям Юрий молвил просто: — Потолкую с боярами! Да и с детьми тоже!

Последнее было уже почти согласием, и братья так и поняли Юрия, не рискуя настаивать на скором решении.

С детьми, впрочем, оставшись своей семьей, поругались, сидя за столом. Василий Косой кричал, что отец-де зря цепляется за завещание деда, поскольку ни один из дядей не перешел на его сторону, а что там говорят купцы да ремесленники в торгу, это еще отнюдь не мнение земли, и что у Витовта пока руки связаны делами на Западе, а что будет впредь — один Бог знает, и в Орде у Юрия нет надобной защиты, ибо Улу-Мехмет держит руку Витовта и не допустит… А ежели и всем тем пренебречь, так какого шута горохового надобно брать власть над Василием, чтобы опосля снова ее ему же и отдать, как надлежит по лествичному счету. Надобно брать власть полную и уже не делиться ею ни с кем!

— И ты мыслишь стать великим князем владимирским после меня?! — вопросил Юрий, спрямляя разговор. И взорвалось! Юрий кричал, Василий Косой кричал, Дмитрий Шемяка кричал, Иван пытался умолить братьев, даже в ноги валился, но его уже не слушали. Один Дмитрий Красный, то бледнея, то краснея, продолжал хранить молчание. Юрий, хлопнув дверью, вышел из столовой палаты. Крупно шагая, миновал повалушу (все свежерубленное, вот-вот сотворенное, еще крепко пахнущее смолой и деревом), ворвался в нутро смотрильной вышки. Поднялся, борясь с одышкою (расходилось сердце), наверх. Тут и стоял, чуя, как холодный ветер стягивает кожу и обвевает чело, шевеля чуть влажную бороду и примораживая волосы на голове. Спустя недолгое время поднялся на башню и стал рядом Дмитрий Красный. Стоял молча, зная, как опасно начать утешать батюшку.

— Они там, на Москве, — выговорил Юрий глухо, — готовы и родину продать, дали бы цену добрую! А здесь — Север! Здешние мужики отстоят независимость — и от Литвы, и от татар, и от свеев — и от кого угодно.

Дмитрий молчал. Потом, поняв, что отец ждет его слова, молвил осторожно:

— Боятся за свои места в думе. Да и Семена Федорыча не все любят! А Софья Витовтовна дарит направо и налево — служили бы ей только! И Витовт серебро ей прислал в дар. А так мыслю — для подкупа! И с Ордой — стараются изо всех сил Улу-Мехмета задобрить!

— Уже начали! — зло произнес Юрий.

— Давно уже начали! — поправил Дмитрий Красный, чуть пожав плечами.

Оба смотрели безотрывно в раскрывающуюся отсюда, с вершины холма, даль.

— Слушай, Дмитрий! — произнес Юрий, не оборачиваясь. — Иван уходит в монахи, настоял на своем! Так я Галич оставляю тебе! С волостью! У Васьки с Шемякой хватает своих волостей и добра хватает! Ежели что… грамоту я уже подписал, выдам тебе сегодня же, но братьям не говори, до времени. Понял?

Дмитрий молча кивнул. У самого прошло по сердцу страхом — неужто батюшка хвор и чует свой предел? Юрий понял сына, невесело усмехнулся: — Нет, сын, умирать еще не собираюсь! Поеду в Орду, буду спорить о вышней власти! Так надобно!

Ничего не ответил Дмитрий, даже и того, что старшие братья не согласны с отцом и вряд ли помогут ему… Не хотел огорчать родителя. И Юрий понял правильно молчание сына. Глянул заботно, вздохнул еще раз, взглянув в знакомые, такие родные дали. — Пойдем вниз! — и первый, твердо ступая со ступени на ступень, начал спускаться.

В руках сыновей была немалая воинская сила, и без их помощи, сам понимал, выступить против власти Софьи и Василия, поддержанной его братьями, Фотием и всем боярским синклитом, — невозможно.

Сейчас он воротится в столовую палату и будет, тщательно избегая новой ссоры, расспрашивать о походе Витовта под Псков, о том, что творится в Литве, о Свидригайле, своем родиче, всячески утесненном Витовтом, о Казанском разбойничьем царстве, в свою пору укрощенном им, Юрием, а ныне вновь набирающем силу, о том, кого еще увела в небытие черная смерть… Будет говорить и думать, что несчастный Иван по-своему прав, но что он, Юрий, не отступит от своих замыслов, что бы ни совершилось в окружающем мире, что земли под Рузой надо передать по духовной грамоте Дмитрию Шемяке, а не Василью Косому! А с Васькой сейчас, избегая излишней ссоры, поговорить о семейных делах, о молодой жене, о сыне, не так давно рожденном; пожалиться детям на разбои поганой черемисы [10], ради которой на Вятку приходится ездить кружным путем, аж через Вологду и Устюг. А в голове уже складывалось: Иван Всеволожский, видно, крепко ухватил зятя и вертит Косым как ему нравится. А Всеволожский Софье Витовтовне — друг, а значит, ему, Юрию, поперечник! Да, у него тут, в Галиче, соль, меха, дорогая рыба, закамское серебро. А у них — ратная сила и — несносным наваждением — Витовтова помочь! Не шевельнись! Юрий со зла крепко ударил кулаком по перилам лестничным. Боль в суставах пальцев остудила пожар души. В Орде все покупается и продается, но кто ему взаправдашний друг из ордынских вельмож? Ширин Тегиня? Сестрин Тохтамышев, истинный хозяин Крыма? Лишь бы он был на ту пору, как им ехать, в Орде! Улу-Мехмет будет скорее держать руку Витовта. Сколько же у злого мальчишки Василия нашлось покровителей и защитников! И братья, братья! Конечно, ничто не мешало Косте перейти Суру и навязать ему, Юрию, с неясным исходом бой. Но не захотел. «Хотя и перейти на мою сторону не захотел тоже!» — одернул Юрий сам себя. Нет, среди тех, у кого власть, ему, Юрию, споспешников… мало! Быть может, и надобно заключить мир — пора! И все-таки он будет Драться! Будет! Посад, многие города да земли — за него! А в Орде… В Орду, невзирая на мор, он уже шлет и дары, и обещания… Впрочем, Софья от имени Василия тоже шлет.

Юрий толкнул тяжелую кленовую дверь, вошел. Василий склонил голову, Шемяка поднялся. Юрий поднял воспрещающую руку — не хватало еще взаимных извинений и прочей пустопорожней толковни.

— Как сын? — вопросил Василия. Василий сперва с неохотою, потом все более увлекаясь, стал сказывать. Юрий глядел на него и думал: «Красивый! (И Митя Шемяка красив, да не так.) Красив Васька и талант имеет ратный, и всем бы хорош… В конце концов не он первый и не он последний недружен с родителем своим. Это римляне древние имели право убить своего взрослого сына, ежели он, по мнению отца, заслуживал смерти. И никто не волен был стать вопреки. А у русичей такого не было даже в те давние, языческие, времена. Женок убивали. Кровная месть, как на Кавказе, кое-где, сказывают, была. А в доме… В доме, скорее, госпожою была мать. И все-таки Косому чего-то не хватало. Терпения? Мудрости? В их юные годы какая мудрость! Скорее задор, нетерпение, лихость. И это, почитай, у всех. Нет, сын, чего-то недостает в тебе, а чего — не могу понять! Сейчас ты готов служить Софье с ее чадом, отступив от родителя своего, а потом? Ведаешь ли ты на деле, что значит вышняя власть и почему за нее дерутся, — да что дерутся, головы кладут! Ведаешь ли искус и ужас верховной власти того звания, в коем будучи, человек может и волен изменить закон, быть владыкою живота и смерти, назначать и отменять подати, объявлять мир и войну, полнее сказать — править народом и знатью, править, отдавая отчет Богу одному! И ведаешь ли ты, уведаешь ли когда, как это трудно, какой искус всевластия обязан преодолеть тот, кто протянет длань к шапке Мономаха, кто решится на власть, чего не понимает и никогда не поймет Софьин поздний звереныш, по слухам, уже теперь, на тринадцатом году ни за что ни про что убивший старого слугу своего, виноватого в какой-то сущей мелочи?»