Течение Алкиона - Стэблфорд Брайан Майкл. Страница 13

Обо всем этом я узнал прежде, чем хоть один из них успел открыть рот.

— Вы совершенно не такой, каким я вас представлял, — сказал наконец глава семейства.

«Ладно, — подумал я, — не касайся главной темы. Поговорим лучше обо мне, если ты так хочешь».

— Жаль, — сказал я.

— В письмах Майкла вы совсем другой.

— Я провел два последних года в одиночестве на голой мертвой скале, — напомнил я ему.

— Дело гораздо серьезнее, — сказал он. — Вы не похожи на человека, которого стал бы идеализировать мой сын.

Идеализировать? Мне стало интересно, что это там Лэпторн обо мне понаписывал.

— Что касается моего сына, то для него вы были чем-то вроде героя, — пояснил он.

Для меня это было новостью.

— Вы имеете в виду его первые письма… — сказал я с сомнением. — Тогда он был молод…

— О нет, — перебил меня Лэпторн-старший. — Я имею в виду все его письма. За пятнадцать лет его мнение о вас не изменилось. Он всегда думал о вас одно и то же, отзываясь о вас одинаково. Его письма не изменились.

Его письма не изменились. Пятнадцать лет глубокого космоса — насыщения новыми знаниями, новым опытом, новым чувством, а его письма родным не изменились. Я готов поклясться, что Лэпторн, погибший на скале, и Лэпторн, покинувший дом, — не одно и то же. Ни в коем случае. А сейчас его отец сидит в своем неизменном кресле в своей неизменяющейся комнате и говорит мне, что он не мог заметить разницы.

— Не понимаю, — автоматически произнес я.

— Должно быть, было нелегко, — сказала Ив Лэпторн, — после того, как корабль сел.

— Ветер составил мне компанию, — с издевкой улыбнулся я.

— Сейчас, однако, вы, кажется, в полном порядке, — вмешалась мать.

— Прекрасно себя чувствую, — сказал я. — Все было не так уж плохо: я был немного голоден, но сейчас уже все позади. — Я излучал истинное мужество и благородство. О, все пустяки. Вы можете это сказать, когда у вас за спиной пара недель и вы сидите в чьей-нибудь гостиной.

— Вещи, которые вы привезли, — произнесла пожилая женщина, — где они?

— В моем рюкзаке, — ответил я. — Я оставил его в холле. — Я встал, но она усадила меня обратно, и Ив принесла рюкзак, открывая его на ходу. То, что она обнаружила сверху, оказалось моей грязной рубашкой. Я встал и забрал у нее рюкзак.

Я достал личную собственность Лэпторна со дна мешка. Это были его часы, документы и солнцезащитные очки. На этом набор бытовых вещей закончился.

Еще там были четыре куска камня, каждый из которых имел редкий рисунок, но никакой ценности не представлял; пара крыльев большого антропоида и несколько мелких предметов чужеродной бижутерии — подарки различных людей.

— Это все? — спросил отец.

А чего вы ждали, чуть было не сказал я, праздничные фотографии? Лэпторн не нуждался в грубых образах — его воспоминания были живыми. Все, что я привез, было всего лишь хламом.

— Мы не возим с собой много вещей, — попытался объяснить я. — Наш корабль — не лайнер, на котором полно свободного места и лишнего топлива. Это всего-навсего личные вещи — просто для того, чтобы у человека были какие-то вещи. Мне жаль, что здесь нет ничего, представляющего ценность хотя бы для ваших чувств, но у вашего сына не было ничего материального, что бы он ценил.

— Что вы имеете в виду, когда говорите «ничего материального»? — спросила Ив.

— Я хочу сказать, что он хранил все в своей памяти, — сказал я.

Не совсем так. Как я мог им объяснить все это?

— У нас есть его письма, — сказала мать. Подразумевалось: мы могли бы обойтись и без тебя. Нечего было беспокоиться.

— Да, это так, — сказал отец. — В письмах гораздо больше смысла, чем мы надеялись найти в содержимом его карманов. Вы не хотите взглянуть на них?

«Кого вы хотите надуть? — подумал я. — Вы бы не разглядели смысла даже в том случае, если бы он был шести футов в высоту». Но его предложение меня удивило.

Меня допускали к святыне чувств семьи Лэпторн в том, что касалось покойного и оплакиваемого сына.

— Нет-нет, благодарю вас, — сказал я.

Матери Лэпторна эта идея тоже не понравилась. Она была рада, что я отказался.

Семейное дело подходило к концу. Я чувствовал это. Все мы отдали свой долг погибшему. Все, что было необходимо сказать, чтобы исполнить общественный долг, было сказано, и ничего больше не осталось. Мое присутствие скоро станет навязчивым, но они и не подумали бы о том, чтобы позволить мне уйти. Они всегда искали случая узнать меня. Нам есть о чем поговорить. До черта. Они даже не заметили, что за чепуху они говорят.

Почувствовав себя в западне, я остался на обед. По крайней мере это была еще одна трапеза, которая не отразилась на моем кармане.