Страх разоблачения - Стэнтон Лорейн. Страница 21

10

Гасси лениво ковыряла вилкой котлету, раздраженная пустыми разговорами за столом. Ее родители просто зациклились на деталях приема, который они долго и тщательно организовывали. Элизабет еще можно было понять: от успеха приема зависела ее репутация идеальной хозяйки. Но Гасси с удивлением отметила, что и ее отец занимается какими-то совершенно женскими делами.

Она едва не расхохоталась, когда он стал интересоваться, кто с кем будет сидеть и сколько сделали канапе. Очевидно, в этом приеме было что-то особенное, но она подавила любопытство, боясь быть втянутой еще в один скучный разговор.

Она задумалась, когда Элизабет вдруг спросила:

— А ты как считаешь, дорогая?

— По поводу чего?

— Ну что ты, Огаста, нельзя же быть такой невнимательной! Ты хотя бы представляешь себе, какая это честь — принимать у себя президента?

Гасси вытаращила глаза, но тут же попыталась скрыть свое удивление под маской безразличия.

— Я не знала, что Никсон приедет.

— Только на коктейли, но и это много значит. Конечно, люди слишком нервничают в присутствии президента, чтобы получать удовольствие от вечеринки. Но зато у нас будет о чем поговорить за ужином — после того, как он уедет.

— Жаль, что я не смогу с ним встретиться. Роберт тут же насторожился:

— Что это значит, черт возьми?! Разумеется, сможешь!

— У меня другие планы.

— Так измени их!

Гасси положила вилку и задумалась: стоит ли спорить с отцом. Куда легче завтра улизнуть, а уж о последствиях позаботиться потом. Но ей хотелось настоять на своей независимости, поэтому она сказала:

— Я в самом деле не могу. Мои друзья на меня рассчитывают.

Роберт грохнул кулаком по столу, от чего тонкий розенталевский фарфор жалобно зазвенел.

— Ты что, рехнулась?! Да плевать я хотел…

— Роберт, пожалуйста! — вмешалась Элизабет. — Ты же не хочешь, чтобы прислуга начала сплетничать.

Роберт выглядел так, будто вот-вот взорвется, но сумел сдержаться и несколько понизил голос:

— Я настаиваю, чтобы ты была здесь завтра. Ты поняла, Огаста? Никаких отговорок!

— Ладно, но я не понимаю, почему это так важно. Никсон и не заметит, что меня нет. Он ведь даже не знает о моем существований.

Элизабет вздохнула:

— Никогда не думала, что ты вырастешь такой эгоисткой. Это одно из самых важных событий в нашей жизни, а ты думаешь только о себе. Разве могут твои планы быть важнее, чем преданность семье?

Сообразив, что потерпела сокрушительное поражение, Гасси опустила глаза, но Элизабет не так легко было остановить.

— И куда же ты собиралась?

— Поужинать с друзьями.

— С какими друзьями? Ты все еще встречаешься с тем студентом-юристом, о котором рассказывала?

Гасси чуть не подавилась вином.

— Иногда.

— Тогда почему бы тебе не пригласить его в воскресенье на обед, чтобы мы с отцом могли с ним познакомиться? Ты слишком давно его прячешь.

— Почему прячу? Мы всего лишь друзья…

Роберт все еще не мог успокоиться и всячески стремился утвердить свою власть:

— Кто он? Может, с ним что-то не так, раз ты боишься привести его домой?

— Это смешно. Я просто не хочу, чтобы он думал, будто я рвусь за него замуж.

Элизабет поморщилась:

— Какое грубое выражение! Я надеюсь, ты не разговариваешь так в обществе? — Она повернулась к Роберту за поддержкой, и тот энергично кивнул: — Так или иначе, мы ждем твоего молодого человека в воскресенье.

— А ты будешь здесь завтра, — добавил Роберт. — Твоя мать позаботилась о партнере для тебя.

Гасси застонала:

— Господи, кто?

— Сенатор Чандлер. Его жена умерла в прошлом году, — сказала Элизабет. — Он очаровательный человек. Я уверена, тебе будет с ним весело.

Гасси покорно кивнула, чувствуя себя в ловушке, потом извинилась и ушла в свою комнату, где немедленно плюхнулась на кровать. Голова разламывалась, каждый удар сердца болезненно отдавался в висках. Она представила себе вечер в обществе Ричарда Чандлера, и голова заболела еще сильнее. Хуже того, она подозревала, что этот прием и был задуман, чтобы свести ее с подходящим женихом!

Для Элизабет только Чандлер мог показаться подходящим. Ему было по меньшей мере сорок, он рано поседел, а от его улыбки бросало в дрожь. Гасси всегда казалось, что в его педантичной аккуратности есть что-то отталкивающее. В нем даже было нечто женственное. Как могла Элизабет решить, что он годится ей в мужья?!

Впрочем, за ответом далеко ходить не приходилось. Деньги и положение! У него было все, чтобы стать достойным спутником наследницы Тремейнов. Гасси всегда знала, что родители хотели бы выдать ее замуж за известного общественного деятеля, но при одной мысли о том, что придется лечь в постель с Ричардом Чандлером, ее бросало в дрожь. Затем она подумала о Тони, и на глаза навернулись слезы. Больше не имело смысла притворяться перед собой, и Гасси вынуждена была признать, что по уши влюблена в него. Но ее родители никогда не примут Тони, и, как только она приведет его в дом, со всеми ее прекрасными мечтами будет покончено.

Гасси провалялась так целый час, уставившись в потолок, затем села и взяла телефонную трубку. Тони ответил после первого же звонка.

— Я не смогу встретиться с тобой завтра, — сказала она. — У родителей прием, я должна быть здесь.

— А ты не могла бы пригласить своего гостя?

В его голосе слышалась решимость, и Гасси знала, что за этим последует. Он уже несколько раз просил, чтобы она познакомила его со своими родителями, и ее отказ всегда приводил к ссоре.

— Не в этот раз. Это формальный ужин, и я…

— Ты опасаешься, что я стану есть руками или ущипну твою мать за задницу?

Гасси так крепко сжала трубку, что костяшки пальцев побелели.

— Зачем ты говоришь такие ужасные вещи? Ты же знаешь, что это неправда!

— Тогда какого черта мы уже полгода от всех прячемся? Признайся, Гасси, заигрывать с итальянцем позволительно, но и речи не может быть, чтобы пригласить его домой.

— Тони… пожалуйста! — Она с трудом выговаривала слова. В его голосе слышалась такая горечь! К тому же где-то в глубине души она понимала, что он прав, и ей было стыдно. — Ты можешь хоть минуту меня послушать? Я как раз собиралась пригласить тебя на обед в воскресенье. Мои родители хотели бы с тобой познакомиться. Тони шумно выдохнул воздух и сказал:

— Я люблю тебя, сага.

— И я тебя люблю. Может быть, теперь ты мне поверишь.

Сказав это, Гасси почувствовала, как сердце сжалось от стыда и боли. Ее любовь была бесполезной, потому что с самого начала основывалась на обмане…

Элизабет сделала все возможное, чтобы превратить своей прием в общественное событие, о котором в Вашингтоне будут говорить много месяцев спустя. Изысканная пища, достаточное количество самых дорогих спиртных напитков, , чтобы создать настроение, но избежать неприятных инцидентов, великолепно вышколенный персонал, которого практически не видно. Но это была только внешняя сторона. Элизабет продумала все до мелочей, чтобы вечер прошел идеально. Она тщательно подбирала каждого гостя, избегая приглашать людей агрессивных или просто обладающих дурным характером. Она знала: чтобы испортить прием, достаточно одного неприятного гостя.

Стоя в дверях веранды с бокалом вина, Гасси невольно восхищалась матерью. На ней было черное платье от Диора, и она явно чувствовала себя в своей стихии, успевая уделять внимание каждому гостю, — идеальная хозяйка идеальной вечеринки.

Тут в противоположном конце зала возникла суета, и Гасси увидела, как несколько секретных агентов сопровождают в дом президента и миссис Никсон. Все разговоры немедленно стихли, а присутствующие всеми правдами и неправдами стали пытаться пробраться поближе к главному гостю. Никто не хотел привлекать к себе внимания, но оказаться в первых рядах стремились все.

Гасси дождалась, когда схлынула первая волна возбуждения, и присоединилась к родителям и чете Никсон в гостиной. Роберт торжественно ее представил, и она впервые смогла разглядеть Никсона, найдя его еще менее привлекательным, чем на экране телевизора. Глаза у него бегали, а рука оказалась сухой и холодной, как рептилия. Пэт Никсон, наоборот, вызвала у нее симпатию. Под искусным фасадом она разглядела не слишком счастливую женщину, которая чувствовала себя неловко. Гасси сама испытывала нечто подобное, когда ее действиями пытались руководить. Она хорошо знала, как это трудно — быть постоянно на виду.