Земля без людей - Стюарт Джордж. Страница 8

— Ах — барл — ел — лоу! — раздалось в ответ. Пока Иш пытался понять, что должны означать эти звуки, на испитом лице снова появилась жалкая гримаса — улыбка, и вновь зазвучали загадочные звуки:

— М — не з — ат Барл — ло — у! На этот раз Иш понял.

— Тебя зовут Барелло? — спросил он. — Нет, Барлоу? При звуках второго имени человек закивал, радостно осклабился в дурной гримасе и, прежде чем Иш смог что-то сделать, снова прижался губами к горлышку. Иш готов был заплакать, и не было более ни капли злобы в его душе. Зачем ему имя? Кому теперь интересно имя этого человека? Звучит жалко, но даже в состоянии полной невменяемости мистер Барлоу пытался сделать то, что, непонятно зачем, во всем цивилизованном мире считалось первым проявлением доброй воли. А потом очень мягко и аккуратно тело мистера Барлоу снова откинулось на спинку сиденья, глаза закатились, откупоренная бутылка выпала из ослабевших пальцев, и желтая, пахучая жидкость полилась на дно машины. Иш не знал, что делать. Должен ли он остаться рядом с мистером Барлоу, помочь, отрезвить, привести хотя бы в подобие нормального человеческого состояния и вместе делить уготованную им обоим судьбу? Но то, что он знал об алкоголиках, лишало его веры даже в слабый успех и перспективность усилий. И оставаясь здесь, он может разойтись, не встретить другого, более похожего на человека.

— Не уходи никуда, — попросил он обмякшее тело. Попросил на всякий случай, если тело это не потеряло способность слышать. — Обещаю вернуться. Он обещал вернуться, наверное, потому, что чувствовал за собой нечто вроде маленького долга, который сейчас этим обещанием вернул. Еще он знал — надежды нет. Глаза мистера Барлоу говорили, что тот слишком многое видел, а пульс, что зашел слишком далеко. Иш тронул машину, но, отъезжая, все же окинул взглядом улицу, запоминая.

Что касается кошек, то эти милые домашние существа более пяти тысяч лет, хотя и не без оговорок, мирились с господствующим положением человеческой расы. Те несчастные, которым повезло остаться запертыми в домах, весьма скоро умерли от жажды. Те, что оставались на воле, к борьбе за существование и хлеб насущный приспособились гораздо лучше, чем собаки. Охота на мышей из забавы вскоре превратилась в серьезный профессиональный труд. И еще были птицы, к которым, в надежде удовлетворить приступы голода, кошки научились подкрадываться по всем правилам искусства. Они сидели в засадах у кротовых туннелей на заросших высокой травой городских лужайках, у нор сусликов на пустырях. Мародерствовали на улицах в поисках мусорных бачков, еще не обворованных крысами. Осмелев, выходили за город, где разоряли гнезда перепелов и душили только что родившихся маленьких крольчат. Вот где они встречались с настоящими дикими кошками, и тогда наступала быстрая и неожиданная развязка — более сильные обитатели лесов разрывали городских кошек на части.

В звуке этого автомобильного гудка чувствовалась настоящая жизнь. «Туу — ту — ту — туу-у — звучал он. — Ту-у — та — ту — ту-у — у…» У пьяного так бы не получилось. Когда Иш подъехал к источнику этого замечательного звука, то увидел стоящих рядом мужчину и женщину. Они смеялись и призывно махали руками. Иш остановил машину и вышел. Не сходя с места, они ждали его — здоровенный лоб в аляповато-пестрой спортивной куртке и довольно молодая, можно было сказать привлекательная, если бы не начинающее расплываться тело и ощущение какой-то неряшливости, женщина. В глаза бросились кроваво-красное от губной помады пятно рта и унизанные кольцами толстые пальцы. Иш быстро шагнул вперед и внезапно остановился. «Там, где двое, третий лишний». А лицо мужчины уже не улыбалось, и еще Иш увидел, как рука его медленно поползла вниз и застыла в оттопыривающемся кармане куртки.

— Как поживаете? — спросил Иш, замирая.

— О, мы поживаем очень хорошо, — ответил мужчина. Женщина лишь раздвинула в улыбке красные губы, но это была не простая улыбка. Иш ясно видел, что она звала его, и почувствовал опасность. — Да, — продолжал мужчина, — у нас все просто отлично. Много еды, много выпивки и есть кого… — Он подтвердил свою мысль красноречивым жестом, глянул на женщину и ухмыльнулся. А та молчала, лишь улыбаясь — раз, другой, — а Иш видел, что его зовут, и чувствовал опасность. Зачем-то он стал думать, кем могла быть эта женщина в прежней жизни. Сейчас она походила на обыкновенную шлюху — невысокого полета шлюху, у которой внезапно и неожиданно пошли дела. Бриллиантовых колец на ее пальцах хватило бы на хороший ювелирный магазин.

— Кого-нибудь из живых поблизости еще знаете? А те переглянулись. Женщина снова улыбнулась, кажется, она умела только улыбаться.

— Нет, — наконец сказал мужчина. — Думаю, никого здесь больше нет. — Он немного помедлил и снова взглянул на женщину. — Во всяком случае, сейчас нет. Иш бросил короткий, настороженный взгляд на его руку, все еще продолжавшую лежать в кармане куртки. И еще увидел, как призывно колыхнулись бедра женщины, как повела она слегка прищуренным взглядом, словно говорила: «Победишь — и я буду твоя». В глазах этой пары Иш не увидел того, что недавно испугало в застывших глазах алкаша. Нет, эти вряд ли имели нежное, чувствительное сердце, но ведь и они прошли через такие муки, которые не вынести ни одному мужчине, ни одной женщине, но муки эти и страдания человеческие сделали их только еще более жестокими. И в ту же секунду, с предельной ясностью понял Иш, что сейчас он так близок к смерти, как никогда ранее.

— Куда путь держишь? — спросил мужчина, и предельно ясен был смысл этой небрежно брошенной фразы.

— Да так, езжу кругом, — ответил Иш, а женщина улыбнулась. И тогда Иш повернулся, пошел к машине и уже наверняка знал, что сейчас услышит звук выстрела в свою спину. Но все-таки дошел, сел за руль и уехал… В этот раз Иш не слышал призывных, звуков автомобильных гудков, но когда свернул на перекрестке, увидел ее, застывшую посередине улицы длинноногую девушку-подростка, с коротко подстриженным ежиком светлых волос. Она застыла на этой грязной улице, как пугливая, грациозная лань застывает на открытой поляне темного леса. Быстрым движением привыкшего к опасности преследуемого животного она подалась вперед и, щурясь от слепящего солнца, пыталась разглядеть, что прячется за ветровым стеклом. А потом повернулась и побежала — побежала легко и быстро, и снова Иш подумал о грациозной лани. А лань нырнула в проем дощатого забора и исчезла. Он подошел к забору, отодвинул доски и звал ее — звал долго и настойчиво. Ответа не было. А он так надеялся, что услышит из какого-нибудь окна звуки с трудом сдерживаемого смеха или из-за угла дома, словно невзначай, мелькнет край юбочки, и если он увидит такой знак, то все поймет, и тогда у него хватит смелости продолжить преследование. Но кажется, его олененок не собирался заигрывать. Наверное, у девочки уже был свой маленький опыт и она знала — безопасность молоденькой девушки заключена в таланте исчезать быстро и насовсем. Иш побродил кругами еще несколько минут, а когда понял, что уже ничего не случится, уехал… И снова были ответные гудки, правда на этот раз затихшие раньше, чем Иш смог добраться до их источника. Он безнадежно петлял по соседним улицам, как вдруг в дверях бакалейной лавки увидел древнего старика, с трудом выталкивающего на улицу детскую коляску, доверху заваленную разноцветными коробками и консервными банками. А когда Иш вышел из машины и подошел ближе, он понял, что старик вовсе не такой и древний. Если сбрить эту неряшливую седую бороду, вполне потянет на нормальные шестьдесят лет — никак не больше. Но не только борода, а весь старик был какой-то грязный, неухоженный и, судя по одежде, спал ее не снимая. Из всех, кого встретил сегодня Иш, старик оказался самым приветливым и общительным. Наверное, потому, что жил один и не искал ни с кем встречи. И может быть, поэтому привел он Иша в свой дом, куда свозил и сносил самые разнообразные вещи — одни полезные, другие — совсем никому не нужные. Мания накопительства в чистом виде овладела стариком, захватила его в свои цепкие объятия, и теперь, свободный от каких-либо ограничений и условностей, он катился к типичному образу скряги-отшельника. А в прошлой жизни старик был женат. И еще был старшим продавцом в скобяной лавке. Возможно, он всегда был несчастен, одинок и, испытывая сложности в общении с другими людьми, замкнут. Сейчас, скорее всего, он был счастливее, чем в прежней жизни, теперь никто не мешал ему, не вмешивался в его жизнь, и он мог свободно предаваться своей страсти, воздвигая вокруг горы материальных богатств. У него были консервы — в аккуратно запечатанных коробках и просто наваленные в бесформенные кучи. А еще дюжина коробок с апельсинами — гораздо больше, чем он сможет съесть, пока все эти апельсины не сгниют. У него была фасоль в прозрачных пакетах; один пакет развалился, и фасолины катались по полу и хрустели под ногами. А кроме еды у него были коробки — коробки с электролампами, коробки с радиодеталями, виолончель (он не умел играть на виолончели), высокая стопка журналов одного тиража, дюжина будильников и великое множество всякой прочей всячины, которую он собирал без видимой Практической цели, а ради ощущения покоя и безопасности, которое приходило к нему всякий раз, когда новая вещь занимала законное место в коллекции его личной собственности. Старик улыбался, был любезен, оживлен, но Иш чувствовал — перед ним сидит уже мертвец. Потрясение, которое испытал этот человек с неустойчивой психикой, кажется, привело его к черте, переступив которую сходят с ума. Теперь он будет собирать вокруг себя вещи, жить только ради вещей и опускаться все ниже и ниже. Но когда Иш собирался уходить, старик в сильном страхе схватил его за руку.