Накануне - Кузнецов Николай Герасимович. Страница 57

– Лучше сыграть три ложные тревоги, чем прозевать одну действительную.

Ложная тревога – это лишнее беспокойство, но зато и учеба, проверка. Д тревога запоздалая может привести к непоправимой беде. В масштабе флота это особенно опасно.

Объявив тревогу отдельным частям, я выехал на командный пункт ПВО. Командующего ВВС флота С.Ф. Жаворонкова застал уже там. Он поднимал части ПВО и истребительную авиацию. С высокой сопки мы видели затемненный город и многочисленные бухты. Соединения кораблей покидали обычные стоянки и расходились по местам рассредоточения.

Когда наступил рассвет и опасность миновала, мы вздохнули с облегчением. Но тревога показала, что для повышения боевой готовности сделано еще мало.

В середине августа бои у озера Хасан закончились. Границы были восстановлены, агрессор получил хороший урок. Но опыт боев не позволял нам успокаиваться. Мы твердо знали теперь, что система оперативных готовностей необходима. Знали также, что для ее детальной разработки и введения в жизнь нужно немалое время и только постоянные тренировки могут обеспечить быстрое выполнение всех предусмотренных мер.

Затемнение базы, прием боеприпасов, рассредоточение кораблей и выполнение первых боевых операций – все это отрабатывалось непрерывно.

Вспоминаю об этом потому, что система оперативных готовностей, начало которой положили на Тихом океане, позднее была введена на всех флотах и сыграла важную роль, когда разразилась Отечественная война. Сначала наше начинание встретили недоверчиво: ведь мы вели работу, что называется, на собственный страх и риск. Из наркомата потребовали подробных сведений, что и как делается. Правда, возражений на наши доклады не последовало.

Вскоре после хасанских событий маршал В.К. Блюхер покинул Дальний Восток. Мы и не думали тогда, что больше его не увидим…

Командование армией принял Г.М. Штерн. На первых порах меня беспокоило, как сложатся наши отношения на работе, выдержит ли наша дружба это испытание. Но и здесь работать со Штерном оказалось так же просто и легко, как в Испании.

Надо было детально обсудить ваши совместные планы. Григорий Михайлович приехал во Владивосток. У меня в кабинете мы развернули карту, на которой были дислоцированы части и корабли. Для нас было ясно, что в любую минуту может возникнуть новый инцидент, и, кто знает, не станет ли он еще более крупным, чем хасанский! Особенно подробно мы обсудили план обороны Владивостока. Атаку на него в лоб по-прежнему считали маловероятной: мощная береговая артиллерия надежно прикрывала подходы с моря. Слабее были укреплены тогда фланги – Посьет и Сучан. Мы решили, что моряки должны ускорить строительство батарей в этих районах, а армейцы примут меры, чтобы там было достаточно сухопутных войск.

Штерн частенько приезжал ко мне во Владивосток. Его обычно сопровождали начальник штаба армии комбриг М.М. Попов и мой друг командующий ВВС П.В. Рычагов. К флоту Штерн проявлял живой интерес.

– Хочу побывать на кораблях, познакомиться с их боевыми качествами и все увидеть своими глазами, – сказал он мне однажды.

Вскоре он так и сделал. Знакомство с флотом помогало ему потом составлять согласованные планы совместных действий сухопутных частей и моряков.

На протяжении всей службы я, бывало, наблюдал споры, даже осложнения между общевойсковыми и флотскими начальниками из-за того, кто кому должен подчиняться. В подобных бесплодных пререканиях напрасно терялось драгоценное время. Со Штерном у меня таких споров не возникало. Позднее, когда мы оба оказались в Москве, я часто бывал в семье Штерна. Григорий Михайлович знакомил меня, еще тогда молодого москвича, со столицей. Если в Москве оказывался Рычагов, он тоже присоединялся к нам и тащил всех в театр. Достать билеты в то время было нелегко, но для Рычагова подобная трудность не существовала. Случалось, он приглашал нас на «гвоздь» сезона.

– А билеты? – спрашивали мы.

– Будут, – уверенно отвечал Рычагов и действительно умудрялся их доставать. Кажется, ему помогали ордена. Грудь его, украшенная Золотой Звездой и многими орденами, выглядела в самом деле внушительно.

В начале апреля 1938 года стало известно, что на Тихий океан выезжает нарком П.А. Смирнов. Мы очень обрадовались этому. В первые месяцы работы вновь организованного Наркомата ВМФ возникло много проблем. Мы думали, что нарком поможет нам разрешить все эти вопросы. Но приезд Смирнова разочаровал всех: он считал своей главной задачей «очистить флот от врагов народа». В результате мы потеряли немало ценных работников.

О беззакониях, порожденных культом личности, уже много написано. Однако слишком просто и легко объяснять все лишь культом личности Сталина. Многие из нас повинны хотя бы в том, что молчали там, где положение требовало высказать свое мнение. За такую пассивность многие расплачивались сами, когда доходила до них очередь.

Аресты на флоте

В ноябре 1937 года командующий Тихоокеанским флотом Г.П. Киреев был вызван в Москву. Помнится, как я провожал его на вокзале. Давая мне указания, он был несколько рассеян и взволнован. А когда собрались в его вагоне, он показался мне даже печальным. Не с таким настроением обычно выезжали в Москву. Но до Киреева так же уехали М.В. Викторов и Г.С. Окунев и… не вернулись. Предчувствие не обмануло Киреева. Вскоре до меня дошли слухи, что он арестован.

Я ожидал нового командующего, считая себя еще недостаточно опытным для такого огромного морского театра. В конце декабря получил телеграмму, в которой сообщалось о моем назначении командующим с присвоением очередного звания, и без рассуждений, хотя и с некоторой опаской, занял этот пост. Молодость, избыток сил в какой-то степени компенсировали недостаток опыта. По мере того как я вникал в обязанности командующего флотом, возникали все новые и новые проблемы. Хлопот и беспокойств было много. Впрочем, вступая в командование флотом, я не ждал легкой жизни. Однако трудности, связанные с быстрым ростом морских сил, с необходимостью надежно укрепить рубежи страны, осложнялись и усугублялись ударами, которые мы получали, казалось бы, с совсем неожиданной стороны, – арестами командных кадров. Я впервые столкнулся с репрессиями против подчиненных мне людей. Хотя я их еще близко не знал, все равно происходящее вызывало недоумение и тревогу.

В памяти вставали события минувшего года, которым я сразу не придал должного значения. Моя работа в Испании была, очевидно, тому причиной. Издалека все выглядит иначе. Вспомнилось, как главный военный советник Г.М. Штерн вызвал меня из Картахены в Валенсию. Я вошел к нему в кабинет и не услышал обычных шуток. Григорий Михайлович не сказал даже своего излюбленного «Салуд, амиго», только молча протянул мне телеграмму из Москвы. В ней сообщалось об аресте М.Н. Тухачевского, И.П. Уборевича, И.Э. Якира и других крупных военачальников. То были люди, стоявшие у руля Вооруженных Сил. Что могло толкнуть их на чудовищные преступления, в которых они обвинялись?

Из арестованных я знал одного Якира, да и то видел лишь однажды, когда он посетил в 1933 году крейсер «Красный Кавказ». Григорий Михайлович Штерн был хорошо знаком со всеми, кто упоминался в телеграмме. Он долгое время работал в Москве, встречался с ними и на службе, и во внеслужебной обстановке. Я видел, что он поражен не менее меня.

Мы были в кабинете вдвоем. Штерн рассказывал о Тухачевском и Якире, которых знал особенно хорошо. Он высоко оценивал их деятельность в годы гражданской войны, их роль в строительстве Вооруженных Сил. Так что же произошло? Штерн только пожимал плечами, но не высказывал никаких сомнений в правильности ареста. Тем меньше мог в этом сомневаться я. Вернувшись в Картахену, я информировал товарищей-добровольцев о телеграмме, прочитанной в Валенсии. Не могли мы себе представить тогда, что никакого преступления не было, что арестованные военачальники – жертвы страшного произвола.

Вернувшись в Москву из Испании, я узнал о новых арестах. В первый день, еще по дороге в наркомат, я встретился на Гоголевском бульваре с К.А. Мерецковым. Мы познакомились с ним еще в Испании. – Куда спешишь? – остановил он меня. – Да вот, надо доложиться своему начальству. – Если Орлову, то можешь не торопиться, он вчера арестован.