Хрустальный грот - Стюарт Мэри. Страница 35

Я подождал, испытывая лишь усталость и желая напиться чистой воды и оказаться в своей теплой и тихой комнате. В воздухе не пахло волшебством. Ночь была безвкусна, как старое кислое вино. Через какое-то время он снова показался в лунном свете на дороге. Теперь он был одет в темное. Белую одежду он нес в руке.

Последняя лодка превратилась в пятнышко и исчезла в ночи. Одинокий человек быстро шел по дороге. Я выступил из леса встретить его.

Белазиус заметил меня, прежде чем я вышел из тени деревьев. Он ничем не показал этого, кроме того, что свернул ко мне. Он не спеша подошел ко мне и встал, глядя на меня сверху вниз.

— А... — без всякого удивления сказал он. — Я так и знал. Сколько времени ты здесь находишься?

— Не знаю. Оно так быстро прошло. Я увлекся.

Он промолчал. Яркий лунный свет отражался у него на щеке. Под длинными ресницами у него не было видно глаз. Его голос звучал спокойно, почти сонно. Точно так же я почувствовал себя, услышав в лесу крик. Стрела вылетела, и тетива ослабла.

Белазиус не обратил внимания на мое провокационное замечание и лишь спросил:

— Как ты здесь оказался?

— Я ехал мимо, когда услышал крик.

— А... — снова протянул он. — Откуда?

— Из сосновой рощи, где вы оставили свою лошадь.

— Зачем же ты сюда приехал? Я же приказал держаться дороги.

— Помню, но мне хотелось пустить лошадь галопом. Мы свернули с основной дороги, но потом с Астером приключилось несчастье. Он вывихнул ногу. Обратно нам пришлось его вести. Это заняло бы много времени, и мы опоздали бы. Поэтому решили срезать путь.

— Ясно. А где Кадал?

— Мне кажется, что он подумал, что я поскакал домой, и направился следом. В любом случае он не пошел бы за мной сюда.

— Разумно с его стороны, — заметил Белазиус. Его голос по-прежнему был размеренным и безразличным. Однако эта сонливость походила на кошачью, на бархат, скрывавший под собою острие клинка.

— Но, несмотря на услышанное, тебе не пришла мысль броситься домой?

— Конечно, нет.

Его глаза блеснули под прикрытыми веками.

— Конечно, нет?

— Я должен был узнать, что происходит.

— Ага. А знал ли ты, что я буду здесь?

— Только после того, как встретил Ульфина с лошадьми. Я знал, что сегодня ночью в лесу будет происходить что-то, что мне надо знать.

Он смерил меня продолжительным спокойным взглядом и кивнул.

— Пойдем. Холодно. Надо надеть накидку.

Я направился следом по скрипящему гравию.

— Я так понимаю, — бросил он через плечо, — что Ульфин еще там?

— По-моему, да. Вы довольно умело его запугали.

— Ему нечего бояться, покуда он не лезет не в свои дела.

— Получается, он вправду ничего не знает?

— Знает он или не знает, — сказал Белазиус с безразличием, — у него хватает разума молчать. Я пообещал ему, что, если он будет меня слушать и не задавать лишних вопросов, освобожу его, чтобы он имел возможность спастись.

— Спастись? От чего?

— От смерти, когда я умру. Существует обычай посылать со жрецами после смерти их слуг.

Мы шли по тропинке рядом. Я взглянул на него. Темная одежда, элегантнее которой я не видел даже на Камлаке. Пояс из чудесно обработанной кожи, наверное итальянской. На плече блестела большая круглая брошь. Луна высветила на ней исполненные золотом кружки из сплетенных змей. Несмотря даже на случившееся сегодня ночью, он выглядел довольно интеллигентно, по-городски и в то же время романизированно.

— Извини, Белазиус, разве это носили не египтяне? Даже в Уэльсе она показалась бы старомодной.

— Возможно. Но тогда и сама богиня старомодна, поскольку желает, чтобы ей поклонялись только так, как ей угодно. Наше поклонение так же старо, как она сама, старше, чем людская память, отраженная в песнях и камнях. Задолго до того, как в Персии начали убивать быков, задолго до появления быков на Крите, еще раньше, чем здесь появились небесные боги из Африки и в их честь поставили эти изваяния. Богиня жила в священной роще. Теперь лес для нее закрыт, и мы поклоняемся ей, где можно это делать. Но где бы она ни обитала, будь то камень, дерево или пещера — везде найдется роща под названием Немет, где мы совершаем свои приношения. Ты, я вижу, понимаешь меня.

— Очень хорошо понимаю. Меня учили этому в Уэльсе. Но жертвы, подобные сделанной сегодня ночью, приносили много сотен лет назад.

Его голос сделался вкрадчивым.

— Его убили за святотатство. Разве тебя не учили?.. — Он внезапно остановился и начал оглядываться, как охотничья собака. Его тон изменился: — Это лошадь Кадала.

— Ее привел я. Моя лошадь захромала, и он дал мне свою, а сам пошел домой. Может быть, он взял одну из ваших лошадей.

Я отвязал кобылу и вывел на залитую лунным светом дорогу. Белазиус положил кинжал обратно в ножны. Мы продолжили свой путь. Кобыла пошла следом, тычась носом мне в плечо. Нога почти перестала болеть.

— Значит, Кадала тоже ожидает смерть? — спросил я. — Это не просто святотатство, получается? Ваши обряды настолько секретны? Это простая тайна или противозаконность?

— Это и тайна, и противозаконность. Мы встречаемся, где можем. Сегодня ночью это был остров. На нем достаточно безопасно. Ни единая душа не осмелится приблизиться к нему в ночь равноденствия. Но если слухи дойдут до Будека, то могут быть неприятности. Убитый сегодня — человек короля. Он находился здесь восемь дней, пока разведчики Будека повсюду искали его. Но он должен был умереть.

— Теперь его найдут?

— Да, далеко отсюда, в лесу. Они подумают, что его задрал вепрь. — Снова косой взгляд. — Можно сказать, что он легко отделался. В прежние времена ему вырезали бы пупок, а кишки, как шерсть на веретено, намотали бы на ствол священного дерева.

— А Амброзиус знает?

— Амброзиус тоже является человеком короля.

Мы прошли несколько шагов в молчании.

— Ну, а что же со мной, Белазиус?

— Ничего.

— Разве это не святотатство, подглядывать за твоими тайнами?

— Тебе ничего не грозит, — сухо сказал он. — У Амброзиуса длинные руки. Почему ты так смотришь?

Я покачал головой. Даже для самого себя затруднялся выразить мысль.

— Ты не испугался? — спросил он.

— Нет.

— Клянусь богиней. По-моему, Амброзиус был прав, сказав, что ты смел.

— Если у меня и есть смелость, то не та, которой надо восхищаться. Как-то мне пришло в голову, что от остальных детей меня отличало то, что я не понимал их многих страхов. Но у меня имелись свои, которые я научился сдерживать, это стало предметом моей гордости. Но теперь-то я начинаю осознавать, что, даже если на пути меня будут ждать опасность и смерть, я твердо пойду им навстречу.

Он остановился. Мы почти дошли до рощи.

— Скажи мне, почему.

— Они мне не грозят. Я переживаю за других, но не за себя. Пока. Мне кажется, что люди боятся неизвестного. Они боятся боли и смерти, потому что последние могут поджидать за любым углом. Но иногда я чувствую, что сокрыто от моего взора, но тем не менее ожидает меня. А иногда ясно вижу боль и опасность прямо перед собой. Но смерть пока далеко. Поэтому не боюсь. Это не смелость.

— Да. Я знал, что ты обладаешь провидением, — медленно сказал он.

— Оно приходит ко мне лишь иногда, по воле бога, а не по моей воле, — увлекшись, я наговорил слишком много. А он не относился к людям, перед которыми можно раскрывать душу.

— Послушай, Белазиус, — быстро сказал я, чтобы сменить тему, — Ульфин не виноват. Он отказался что-либо говорить нам и остановил бы меня, если бы смог.

— Ты имеешь в виду, что если требуется понести наказание, то ты готов это сделать?

— Это будет честно с моей стороны, тем более, что могу себе это позволить. — Я посмеялся про себя над ним, чувствуя себя в полной безопасности за невидимым щитом.

— Что меня ждет? Ваша древняя религия, наверное, имеет в запасе несколько второстепенных наказаний. Суждено ли мне умереть во сне от колик или в следующий раз меня задерет вепрь, когда я окажусь в лесу без моей «черной собаки»?