Хрустальный грот - Стюарт Мэри. Страница 40

— Ничего, — ответил я. — Мне известно. Продолжайте. Там никто не жил?

— Никто. Пока мы добирались туда, я впал в беспамятство. Ничего не помню. Она спрятала меня в пещере и укрыла коня. В моей седельной сумке остались еда, вино, накидка и одеяло. Наступил полдень, и она поехала домой. Там ей сказали, что найдены два убитых человека и неподалеку паслись их лошади. Отряд ускакал на север. Вряд ли кто-нибудь в городе догадывался, что должно было остаться три трупа. Поэтому мне ничего не угрожало. На следующий день она приехала к пещере снова, прихватив с собой еду и лекарства. То же повторилось на третий день. — Он помолчал. — Конец истории тебе известен.

— Когда вы сказали ей, кто вы такой?

— Когда она объяснила мне, почему не может уехать со мной из Маридунума. До этого я принимал ее за одну из дам в королевском доме. Возможно, то же самое она почувствовала во мне. Но это не имело никакого значения. Ничто не имело значения, кроме того, что я был мужчиной, а она — женщиной. С первого взгляда мы поняли друг друга.

Он снова улыбнулся, но на этот раз уже не скрывая радости воспоминания.

— Тебе придется подождать, Мерлин, прежде чем знание подобного рода станет подвластным тебе. Провидение в вопросах любви тебе не поможет.

— Вы просили ее отправиться с вами сюда?

Он кивнул.

— Я говорил ей об этом еще до того, как узнал, кто она такая. А узнав, испугался за нее, стал настаивать, но она не согласилась. Из разговора понял, что она боится и ненавидит саксов, ее страшит то, как Вортигерн расправляется с королевствами. И все же отказалась ехать со мной. Одно дело, сказала она, поступать, как она поступает, и другое — уехать за море с человеком, который, если вернется, станет врагом ее отцу. Мы должны прекратить наши встречи, говорила она мне, как прекращается в природе все, и потом забыть.

С минуту он молчал, глядя на свои руки.

— И вы никогда не знали, что у нее есть ребенок?

— Нет. Конечно, я интересовался. Следующей весной я послал письмо, но не получил ответа. И я оставил все попытки, решив, что, если я ей понадоблюсь, она знает, где найти меня. Потом, по прошествии двух лет, до меня дошли сведения, что она обручилась. Теперь-то я знаю, что это не соответствовало действительности, но тогда это послужило поводом забыть о ней.

Он посмотрел на меня.

— Ты понимаешь?

Я снова кивнул.

— Возможно, это даже правда, хотя немного в другом смысле, мой лорд. Она завещала себя церкви, после того как я достигну определенного возраста и не буду нуждаться в ней. Христиане называют это обетом.

— Да? — он задумался. — Как бы там ни было, я больше не писал писем. Когда же появились слухи о внебрачном сыне, мне даже в голову не пришло, что он мог быть моим. Однажды сюда приехал человек, глазной доктор, который до этого побывал в Уэльсе. Я послал за ним, чтобы расспросить. Он подтвердил, что во дворце есть внебрачный сын, такого же возраста, рыжий, сын самого короля.

— Диниас, — подсказал я. — Врач, возможно, даже не видел меня. А меня держали подальше от посторонних глаз. Правда, иногда мой дед в разговоре с незнакомцами называл меня своим сыном. У него имелись во дворце побочные дети.

— Так я и подумал. Поэтому следующий слух о внебрачном сыне то ли короля, то ли принцессы я уже не воспринял. История ушла в прошлое, давили заботы. К тому же я всегда думал, что если она родила бы от меня ребенка, то обязательно дала бы мне знать.

Он умолк, погрузившись в свои собственные мысли. Понимал ли я тогда его — сейчас не помню. Позже разрозненные части мозаики сложились в цельную картину. Гордость, помешавшая ей последовать за любимым, помешала ей и послать за ним, когда у нее родился ребенок. Та же гордость помогала ей держаться в последующие годы. Более того, своим побегом она выдала бы своего возлюбленного, и тогда ничто не остановило бы ее братьев от убийства Амброзиуса прямо при дворе Будека. Зная деда, можно утверждать, что были принесены страшные клятвы отомстить человеку, ставшему моим отцом. Прошло время, воспоминания стерлись, почти исчезли. Он остался для нее мифом. Потом его место заняла другая сильная любовь — священники и религия. Остался ребенок, очень похожий на своего отца. Как только ее долг перед сыном был исполнен, она решила уединиться. Уединения и покоя искала она много лет в горной долине; подобно ей, и я выбрал позже ту же тропинку, ища того же.

Когда он снова заговорил, я вздрогнул.

— Очень тяжело тебе пришлось без отца?

— Достаточно.

— Ты веришь, что я не знал?

— Я поверю любому вашему слову, мой лорд.

— Как сильно ты меня ненавидишь за это?

Уставившись на свои руки, я медленно проговорил:

— Внебрачные сыновья и ничейные дети пользуются одной привилегией. Они свободны представлять своего отца кем угодно. Можно выбрать себе худшего из худших, лучшего из лучших. В любую минуту вы можете придумать себе нового отца. К тому времени мое положение более-менее прояснилось, я видел отца в любом солдате, принце, священнослужителе. Он виделся мне и в любом мало-мальски привлекательном рабе королевства Южный Уэльс.

Амброзиус повторил свой вопрос, обращаясь ко мне очень нежно.

— Теперь ты видишь его в действительности, Мерлин Эмрис. Скажи же, ты ненавидишь меня за выпавшую тебе долю?

Я ответил, не поднимая головы и не отводя глаз от огня.

— В детстве я мог выбирать отца, имея в распоряжении весь мир. Из всех я выбрал бы вас, Аурелий Амброзиус.

Тишина. В камине пульсировало пламя.

— В конце концов, какой мальчишка не выбрал бы себе в отцы короля всей Британии? — добавил я, пытаясь свести все к шутке.

Он твердой рукой отвернул мою голову от камина.

— Что ты сказал? — спросил он резко.

— Что сказал? — заморгал я. — Я сказал, что выбрал бы вас.

Его пальцы впились мне в подбородок.

— Ты назвал меня королем всей Британии.

— Разве?

— Но это... — Он запнулся. Его глаза прожигали меня насквозь. Амброзиус отпустил руку и выпрямился.

— Ладно, пускай. Если это на самом деле так, то бог напомнит об этом еще раз. — Он улыбнулся мне. — Сказанное имеет значение лишь постольку, поскольку исходит от тебя. Не всякому человеку доведется услышать подобное от взрослого сына. Кто знает, может, оно к лучшему, встретиться взрослыми, когда у каждого есть, что предложить другому. Человеку, чьи дети всегда рядом, невозможно увидеть себя в их лице, как довелось мне.

— Я так похож?

— Говорят. Я вижу в тебе Утера и понимаю, почему говорят, что ты мой.

— Но он сам этого, похоже, не заметил. Он сильно рассердился или только испытал облегчение, узнав, что я не ваш наложник?

— Ты и об этом знаешь? — Он искренне удивился. — Если бы он думал иногда мозгами, он бы выиграл от этого. А так мы ладим довольно неплохо. Он занимается одним, я — другим. И говоря откровенно, быть ему королем после меня, если я...

Он запнулся на последнем слове. Возникла неловкая тишина.

— Извини меня. — Он разговаривал со мною на равных. — Не обдумал сказанное. Слишком привык к мысли, что у меня нет сына.

Я поднял глаза.

— То, что вы имеете в виду — правда. По-моему, так считает и сам Утер.

— Если ты смотришь на это моими глазами, тогда мне придется легче.

— Не представляю себя королем. Даже на половину, на четверть. Возможно, мы вместе с Утером заменим вас, когда вы уйдете. Он так здоров, что лучше некуда, так вы говорите?

Но Амброзиус не улыбнулся. Его глаза сузились, и взгляд стал неподвижным.

— Приблизительно так я и думал. Что-то вроде этого. Догадался?

— Нет, сэр. Откуда? — Я выпрямился. — Вы предполагали найти мне именно такое применение? Теперь-то понимаю, почему меня держали в этом доме и относились по-королевски. Хотелось верить, что вы на меня рассчитываете, что я могу быть вам полезен. Белазиус сказал, что вы используете каждого человека по его способностям. Если из меня не получится воина, я все равно вам пригожусь. Это правда?