Мадам, вы будете говорить? - Стюарт Мэри. Страница 9

Мы поднялись по крутой улочке к огромному овалу арены и обошли почти половину ее периметра, пока не нашли вход под массивными мрачными арками. Я купила билеты, и мы вошли в тень нижнего коридора. Здесь было еще несколько туристов. Они озирались, болтали, крутили в руках фотоаппараты. Мы последовали за небольшой группой англичан вверх по главной лестнице к залитой солнцем арене и вышли к рядам сидений, спускающихся вниз к огромному овалу, где звери и первые христиане встречались когда-то с кровавой смертью под безжалостным солнцем. Я подошла к краю и посмотрела вниз, на отвесные стены, окружающие арену, такие высокие, что даже охваченный ужасом смерти человек не смог бы перепрыгнуть через них. Дэвид подошел ко мне. Его, во всяком случае, не преследовали мысли о творившихся здесь в давние времена преступлениях. Он был взволнован, его лицо раскраснелось, глаза сияли.

– О миссис Селборн, что за место! Я видел дверь с надписью TORIL. Как вы думаете, это означает «бык»? Они здесь пользуются испанскими названиями? Интересно, откуда быки выходят на бой?

Я вернулась в тень лестницы. Жара, отражаемая камнями, была почти непереносима. Внизу и позади меня слышался монотонный голос контролера, выдающего билеты новой кучке туристов. Двое или трое поднялись по ступенькам позади меня, еще одна группа прошла у подножия лестницы через дверь, явно ведущую на саму арену.

Прислонившись спиной к прохладной каменной стене в тени, я лениво наблюдала, как Дэвид прогуливался вдоль поднимающихся ярусов сидений, время от времени наклоняясь к арене, очевидно, в поисках следов крови. Что же, по крайней мере можно отбросить мысль о том, что мальчик невротик – здоровое желание увидеть пятна крови, насколько я знаю, признак нормальной ребячьей психики.

Я закрыла глаза. Голос контролера поднимался и падал. Доносились обрывки разговоров на французском, немецком, итальянском. Где-то рядом щелкал фотоаппарат. Группа туристов поднималась по ступенькам мимо меня, оживленно беседуя по-немецки. На секунду мне показалось, что мы с Дэвидом единственные здесь англичане. Но едва эта мысль промелькнула, как я получила доказательство ее ошибочности: внизу, на самой арене, заговорили по-английски. Мужской голос резко, отчетливо и с раздражением произнес:

– А я вам говорю, этот проклятый билет правильный. Мне продали его в Квадратном доме [16].

Кто-то проходивший по ступеням задел меня, и сумочка выскользнула из моих расслабленных пальцев. Я испуганно открыла глаза и попыталась подхватить ее. Виновница – приятного вида женщина лет сорока – наклонилась за сумочкой и, мягко извинившись, протянула ее мне. Я заметила, что она очаровательно растягивает по-американски слова.

– Это моя вина, я почти заснула.

– Все это от ужасной жары, – заметила она. – Вам лучше побыть в тени. Малыш, за мной.

Когда они повернулись уходить, до меня дошло, что рядом стоит Дэвид. Он произнес задыхающимся голосом:

– Миссис Селборн!

И вцепился в мой рукав. Лицо у него побледнело, глаза казались в тени огромными.

– Тебе плохо?

– Нет… я… то есть…– Его рука, державшаяся за меня, дрожала. – Можно нам уехать сейчас? Я не хочу здесь оставаться. Вы не против?

– Конечно, мы уходим немедленно. Я ждала только тебя.

Не дожидаясь моего ответа, он бросился вниз по ступенькам так, словно на ногах у него выросли крылья, а затем выскочил через ворота на раскаленную улицу. Роммель мчался за ним по пятам.

Я последовала за Дэвидом и обнаружила, что он возвращается тем же путем, каким мы пришли к арене.

– Дэвид, ты больше ничего не хочешь здесь смотреть? Это дорога к машине.

Он задержался на секунду на углу улицы.

– Мне… мне нехорошо, миссис Селборн. Наверное, от жары. Вы не против, если я не пойду с вами осматривать все остальное? Я… Я мог бы подождать вас где-нибудь.

Я взяла его за руку.

– Я не возражаю. Конечно же нет. Мне жаль, что ты плохо себя чувствуешь. Может, вернемся к машине?

Мы вышли на площадь, но тут он остановился и повернулся ко мне. Он выглядел лучше; все еще бледный, но дрожать перестал и даже улыбнулся мне.

– Со мной уже все в порядке, миссис Селборн. Я посижу в церкви, пока вы не вернетесь. Там прохладно и хорошо. Пожалуйста, не волнуйтесь из-за меня.

– Может быть, ты что-нибудь выпьешь? Лимонаду со льдом? Тут рядом кафе.

Но он покачал головой.

– Я просто посижу в церкви.

– А собака?

– О…– Он посмотрел с сомнением на дверь церкви. – О-о. Думаю, все будет в порядке. Я сяду возле двери, сейчас нет службы. И он может остаться на крыльце в любом случае…

Я посмотрела, как он вошел в прохладную тень через западные двери, и отправилась осматривать храм и сады. По крайней мере, никто не запретил Роммелю зайти, и церковь была самым лучшим местом для Дэвида, чтобы спрятаться от жары. Очевидно, мальчик будет очень смущен, если подумает, что испортил мне день. Поэтому я решила продолжить изучение достопримечательностей Нима, но закончить его как можно быстрее.

Я осмотрела прелестный Квадратный дом с колоннами, затем прошла по вонючей улочке вдоль канала к великолепным регулярным садам, гордости Нима. Жара стояла невыносимая, и, когда я добралась до садов, так чудесно раскинувшихся вокруг стоячих гниющих прудов, даже мой восторг по поводу римских древностей стал рассеиваться.

Я постояла минуту, глядя на ряды сосен, поднимающихся по склону к римской крепости. Склон был очень крутой. Цикады стрекотали в ветвях как сумасшедшие. Жара волнами подымалась от земли.

– Нет, – сказала я твердо.

Повернувшись спиной к крепости, я отправилась, как пчела в улей, к маленькому разрушенному храму Дианы. Рядом с храмом находилось кафе, где, усевшись под липами, можно было выпить что-нибудь со льдом.

После двух стаканов очень холодного сока я почувствовала себя гораздо лучше. Отправиться в Tour Magne – Большой обход – я все же не осмелилась, но из туристского самоуважения решила использовать часть билета, относящуюся к храму Дианы. С трудом оторвавшись от стула, я вошла через разрушенную арку на крошечную площадь храма.

И словно оказалась в затерянном мире. Позади, за аркой, остался залитый светом город с людскими голосами; здесь, внутри, был маленький пятачок спокойствия и зеленой прохлады. Деревья склонялись над обрушившимися стенами, тени драпировали углы возле колонн, листья папоротника придавали мягкость каждой нише и расщелине. И тишина. Тишина умиротворяющая, а не просто отсутствие звуков. Тишина как музыка.

Я села на отвалившуюся от стены глыбу резного камня, прислонилась к колонне и закрыла глаза. И постаралась не думать о Джонни… мысли о Джонни не приносят добра… Надо думать о том, как тихо здесь и как хорошо побыть одной…

– Вам нездоровится?

Вздрогнув, я открыла глаза.

В храм вошел мужчина, двигаясь так тихо, что я не услышала его приближения. Слегка хмурясь, он стоял надо мной.

– Что случилось? Жара?

Он проявлял ко мне внимание явно нехотя, словно чувствовал себя обязанным предложить помощь, но всей душой надеялся, что я в ней не нуждаюсь.

Зная, что на ресницах у меня висят слезы, я почувствовала себя глупо.

– Со мной все в порядке, благодарю, – сказала я отрывисто. – Я просто отдыхала и наслаждалась одиночеством.

Он поднял брови и саркастически скривил губы:

– Простите.

Я встала, чувствуя себя еще большей дурой.

– Извините меня. Я не хотела… я была груба. Я… это правда. У меня нечаянно вырвалось, но вы застигли меня врасплох.

Не отвечая, он продолжал стоять и смотреть на меня. Я почувствовала, что краснею как школьница, и по какой-то идиотской причине слезы снова навернулись мне на глаза.

– Обычно я не грублю незнакомцам, – сказала я, – особенно когда они настолько добры, что интересуются моим здоровьем. Пожалуйста, простите меня.

Он не улыбнулся, но довольно мягко заметил:

– Это я виноват, что застал вас врасплох. Может, вам закурить сигарету, чтобы собраться с силами, прежде чем выйти отсюда?