Последнее волшебство - Стюарт Мэри. Страница 31

Я говорил и видел, как вырастаю в его глазах.

– Ты путешествуешь? – переспросил он меня уважительнее. – Кто же ты такой?

Я решил не объяснять, что ищу слугу не для себя.

– Лекарь, – ответил я.

Мой ответ возымел на него, как обычно, немедленное действие. Он сразу же принялся перечислять мне свои немощи и недуги, которых у него за пятьдесят лет прожитой жизни, уж конечно, скопилось изрядное количество.

– Ну что ж, – сказал я ему, когда он кончил. – Полагаю, что смогу тебе помочь, но пусть уж это будет взаимно. Если у тебя найдется работник, которого ты уступишь мне, – только смотри, много не запрашивай, ведь у тебя тут одно отребье, – то, пожалуй, и я тебе услужу. Но вот еще что: сам понимаешь, в моем деле важно соблюдать тайну, так что болтливого я не возьму, мне нужен молчун.

Разбойник задумался, вытаращив глаза, но потом шлепнул себя по ляжкам и расхохотался, словно услышал бог весть какую веселую шутку. Обернувши голову, он заорал во всю глотку:

– Эй, Кассо! А ну, топай сюда! Да поживее ты, чучело! Тут счастье тебе привалило, слышь, новый хозяин по твою душу и новая жизнь с приключениями!

Из забоя под огромной каменной плитой, которая нависала над каменотесами и грозила, на мой взгляд, с минуты на минуту обвалиться, выбрался долговязый юноша. Он медленно распрямил спину, огляделся и, отбросив кирку, зашагал в нашу сторону.

– Вот этого могу тебе уступить, господин лекарь, – кивнул на него веселый надсмотрщик. – Он как раз будет по тебе.

И снова разразился радостным хохотом. Юноша подошел и встал перед нами, свесив руки и глядя в землю. С виду лет восемнадцати-девятнадцати, он казался достаточно крепким – иначе разве он выдюжил бы целых полгода такой жизни? – но тупым до безмозглости.

– Кассо! – окликнул я его. Он поднял голову, и я понял, что это не тупость, а крайняя усталость. Когда живешь без надежды и радости, какой прок тратить силы на то, чтобы думать?

А надсмотрщик снова засмеялся.

– Его спрашивать бесполезно. Что хочешь узнать, задавай вопросы мне или смотри сам. – Он схватил и поднял кверху руку юноши. – Видал? Силен как мул, грудь как мехи, руки-ноги богатырские. А уж молчун – в самый раз по тебе. Молчун наш Кассо, каких мало. Потому как он немой.

А тот давал себя осмотреть, покорный и вправду как мул, но при последних словах надсмотрщика снова глянул на миг мне в глаза. И я понял, что ошибался. В этом взгляде была мысль, а с нею и надежда; но надежда тут же угасла.

– Но не глух, насколько я вижу. Что за причина его немоты, тебе неизвестно?

– Причина – его собственный глупый язык, так можно сказать. – Он было опять рассмеялся, но, встретив мой взгляд, только откашлялся. – Твое искусство тут не поможет, господин лекарь, потому как язык у него вырван. Как уж там по правде было дело, я толком не знаю, знаю только, что он состоял в услужении в Бремениуме и, похоже, чересчур часто рот разевал, ну и доразевался. Лорд Агвизель не из тех, кто станет терпеть дерзость... Теперь-то он урок усвоил. После починки мостов я поставил его тут на тяжелые работы, и хлопот он мне не причинял. Сдается, он был домашним слугой, и ты как раз получишь отличного молодого... Эй, вы там!

Во все время разговора он то и дело поглядывал на рабов, разбивавших камень. А теперь вдруг сорвался с места и с криками и бранью бросился к тем, кто, воспользовавшись его невниманием, попытался умерить свое усердие.

Я внимательно посмотрел на Кассо. Когда надсмотрщик произнес слово «дерзость», по лицу его пробежала тень и голова качнулась в непроизвольном отрицании.

– Ты служил в доме Агвизеля? – спросил я его. Кивок.

– Понятно.

Я и в самом деле, кажется, понимал, что произошло. Агвизель пользовался дурной славой, он был шакалом при волке Лоте и жил в своем логове на горе, на развалинах старой римской крепости, где творились дела, о которых порядочному человеку не пристало даже догадываться. До меня доходили слухи, что он держал для услужения немых и ослепленных рабов.

– Я не ошибаюсь, полагая, что ты был свидетелем того, о чем нельзя было, чтобы узнали люди?

Опять кивок. На этот раз Кассо не отвел взгляд. С ним давно уже, наверное, никто даже не пытался разговаривать.

– Так я и думал. Я и сам кое-что слышал о делах милорда Агвизеля. Ты не умеешь ни читать, ни писать, Кассо?

Он покачал головой.

– Благодари судьбу. Если бы умел, то сейчас тебя уже не было бы на свете.

Надсмотрщик поддал жару своим каменотесам и возвращался туда, где стояли мы.

Я быстро прикинул. Что юноша не способен говорить – невелика потеря для Бельтана, который сам разговаривает за двоих. Я, правда, рассчитывал, что новый раб будет «глазами» своего хозяина в Дунпелдире. Но теперь я подумал, что в этом нет нужды: обо всех событиях в королевском замке Бельтан поведает мне без чьей-либо помощи. Зрение у него слабое, зато слух прекрасный, он будет пересказывать, что услышит от людей, а как выглядит замок внутри – велика ля важность? Когда мы соберемся в обратную дорогу, золотых дел мастер, конечно, сможет, если понадобится, подыскать себе другого слугу. Теперь же нельзя терять времени, а за этого пария можно ручаться, что он лишнего не скажет, даже если бы и хотел, и будет, надо полагать, предан хотя бы из благодарности.

– Ну? – спросил надсмотрщик. Я ответил:

– У того, кто служит в Бремениуме и остался жив, уж конечно, хватит сил для службы у меня. Я его беру.

– Вот это дело!

И он пустился так громогласно хвалить мое решение и превозносить многоразличные достоинства Кассо, что я подумал, уж не сам ли он владелец этих рабов. Но, скорее всего, он просто предвкушал возможность пополнить свой карман, а хозяевам доложить о смерти очередного раба. Когда же зашла речь о цене, я отослал Кассо за скудными пожитками, приказав дожидаться меня у поворота дороги. Я считал неправильным, если человек твой пленник или достался тебе за деньги, еще и унижать его достоинство. Даже конь или пес лучше делают свое дело, когда гордятся собой.

Кассо ушел, а я снова обратился к надсмотрщику:

– Мы условились, как ты помнишь, что в счет платы за этого раба я дам тебе кое-какие целебные снадобья. Так вот, ты найдешь меня в таверне у южных ворот. Приходи нынче же вечером или пришли кого-нибудь, пусть спросит мастера Эмриса, а я успею приготовить лекарства, и они будут тебя ждать. Остальную же цену...

В конце концов мы поладили, и я вернулся в таверну, сопровождаемый новым рабом.

У Кассо лицо вытянулось, когда он узнал, что будет служить не мне, а Бельтану; но еще до наступления ночи от тепла, сытной пищи и веселого общества он распрямился, развернулся, как растение, выросшее в темноте и вдруг очутившееся среди солнца и воды. Бельтан не находил слов, чтобы выразить свою благодарность, и, не откладывая, принялся разъяснять и расхваливать перед новым слугой свое ремесло. Кажется, Кассо нарочно не мог бы сыскать себе места, где его немота была бы столь малой помехой. Мне даже подумалось, что Бельтану положительно нравится иметь бессловесного слугу. Ниниан тоже почти не говорил, но он и не слушал. А Кассо впитывал слова мастера, перебирая загрубелыми пальцами тонкие изделия, и ум его прямо на глазах пробуждался от безнадежного и бессильного оцепенения.

Таверна была слишком мала, а мы не могли показать, что у нас есть средства на отдельное помещение; но в дальнем конце общей залы имелся альков, в нем стоял стол и две лежанки, и там мы расположились достаточно уединенно. Никто не обращал на нас внимания, а мы слушали, что рассказывают захожие гости. Определенно мы ничего не узнали, а вот слухов было хоть отбавляй – например, что Артур дал и выиграл два сражения и саксы приняли его условия; что Верховный король находится в Линнуисе, где и пробудет еще некоторое время, и что Лота ждут домой со дня на день.

На самом-то деле он прибыл только через четыре дня.

Все это время я сидел в таверне, составляя письма Игрейне и Артуру, а вечерами бродил по городу и окрестностям, знакомясь с улицами и проселками. Город был невелик, на незнакомого человека глазели как на диковину, и я, чтобы не привлекать взглядов, выходил на прогулку, когда смеркалось и горожане сидели за ужином. По тем же соображениям я никого не оповещал о том, что я лекарь, людям хватало выше головы и Бельтана, в мою сторону просто не смотрели. Я думаю, меня принимали за бедного писца. Ульфин часами толкался у городских ворот, собирая слухи и дожидаясь вестей о прибытии Лота. А простодушный, ничего не подозревающий Бельтан занимался своим делом. Он установил неподалеку от таверны на рыночной площади плавильную печку и начал обучать Кассо паяльным и починочным работам. Этим он вызвал интерес, а вслед за интересом пришли заказы, и скоро у золотых дел мастера отбою не стало от покупателей.