Роза и лев - Стюарт Элизабет. Страница 11

Долгие годы уже длится война за английскую корону и за владения в Нормандии. За это время Роберт смог отомстить и за подлое убийство старшего брата Джордана, и за гибель отца и приобрести опыт полководца. Сам король Стефан назвал его Нормандским Львом, но не прислал ни пенни денег, ни одного корабля с припасами и ни одного полка для подкрепления, когда Генрих Анжу и его наемные дьяволы загнали Роберта с шестью оставшимися уцелевшими воинами в заброшенный монастырь на пустынных землях.

Празднуя удачу, они подожгли приют монахов. Как же они плясали от радости, видя, что Нормандский Лев сгорает живьем, а черный дым, в который обратилась его бренная оболочка, разносит по небу ветер.

Однако огонь не смог пожрать его. Укрывшись на верхушке окутанной дымом колокольни, когда языки пламени лизали его подошвы, а искры поджигали волосы, Роберт наблюдал сверху их дьявольскую радость и молился. Но не о своем спасении. Он просил Господа о возмездии.

В жутком зловонии пожарища он с наступлением темноты покинул это проклятое место. Обгоревший труп одного из своих воинов Роберт выдал за свое мертвое тело и тем обманул упившихся до бессознательного состояния врагов. Два его воина уцелели после того пожара — Джеффри и Аймер. Они и сопровождали его в дальнейших странствиях по занятым врагами землям — три обугленных скелета, от которых шарахались суеверные крестьяне.

Но вскоре его разбитое войско, разбежавшееся по лесам Франции, собралось вновь, будто волчья стая, почуявшая, что вожак жив и опять готов оскалить клыки.

То было плохое время. Может быть, самое трудное в его жизни. Жестокая простуда лишила жизни его сынишку Адама. Всего четыре года прожил малыш на свете.

Два дня беспамятства, и мальчика не стало.

Когда Роберт похоронил его и припал лицом к холмику холодной земли, в то время как его охранники встревожено озирались — не выскочит ли из леса свора анжуйских гончих, — в тот день все для него было кончено в Нормандии.

С остатком своего войска он пересек Пролив, повинуясь зову родины, прозвучавшему в его душе. Роберт не отрекся от клятвы рассчитаться с Генри Анжуйским, но теперь, захватив Белавур, он хотя бы обрел в войне с ним надежный тыл.

И по каким правилам будет вестись эта война — будет решать он сам, Роберт де Ленгли, владетель Белавура.

На какой-то момент Роберту показалось, что каменные стены ожили, что от них отражаются голоса его матери и отца, слуг и друзей детства.

Образ матери представлялся ему смутно. Она отошла в мир иной, когда он был слишком мал, чтобы горевать об этой потере. Ласка и забота нянюшек заменили ему материнскую любовь. Но в их бесхитростных рассказах она представала чуть ли не святой. Да и суровые, вооруженные до зубов мужчины, охранявшие Белавур, отзывались о ней с почтением. Как бы он хотел вернуть в родной дом то теплое дыхание, тот воздух, пронизанный добротой и уютом, который запомнился ему с детства! Как доброжелательно были настроены друг к другу все живущие в поместье — и слуги, и господа. Но много воды утекло под мостом, и рана, нанесенная безжалостным временем, вряд ли когда-нибудь заживет.

Пятилетнему малышу, каким он был тогда, Англия казалась райским садом. Внутри окружавших его замковых стен всегда было мирно и солнечно, а за пределами его детского мира царила тьма. Там лилась кровь и правили дьявольские силы, но они не смели переступить заветную черту. Ему тогда ничего не было известно о грязных сговорах, о сплошных предательствах, о том, что присяга сюзерену уже стоит меньше, чем подачка нищему у церковной паперти. Он сохранял эту наивную веру в людей до зрелого возраста и осознал, сколько подлых искушений подготавливает человеку Сатана, только когда сочетался браком с женщиной, которую полюбил со всей страстью, а потом так же страстно возненавидел.

Его прекрасная жена Маргарет!

При воспоминании о Маргарет у него всякий раз перехватывало дыхание от чувства ненависти к ней и презрения к самому себе. Но видение этого омерзительного существа постоянно возникало в его воображении. Маргарет отравляла ему жизнь прежде, а сейчас, по прошествии стольких лет, ее злобная сила еще воздействовала на него, лишала способности чему-либо радоваться.

Роберт решительно тряхнул головой, отгоняя призраки прошлого. Нет пути назад. А счастливые времена существовали только в детстве и безвозвратно канули в небытие. Мертвецы не оживают вопреки легендам, уже совершенное предательство так и останется предательством, его собственные ошибки уже никак не исправить.

Он благодарен Господу, что остался в живых, а Провидение даровало ему победу в ночной схватке. Поутру он отстоит мессу, а впоследствии, как только появится возможность, украсит замковую часовню еще одной статуей Пресвятой Девы. Хоть на короткое время он получил возможность заняться мирными делами. Хозяйским оком Роберт оглядел пространство обширного холла. Теперь это его владение, и он за него в ответе.

Пленные солдаты и слуги, согнанные в угол, напоминающие стадо овец, прижимались друг к другу и боязливо поглядывали по сторонам. Воины Роберта, убедившись в их трусливой покорности, не обращали на них особого внимания.

Когда Роберт вступил в полосу света от запаленных факелов, все взгляды обратились на него. Кто-то первый выкрикнул приветствие, и одинокий возглас сразу же был поддержан общим хором, усиленным эхом. Казалось, дрогнули стены и потолки замка. Кричали не только его воины, но и пленные, слуги, служанки и смерды.

«Господи, неужели они встретили меня как мессию, как избавителя? Как я должен ответить им?»

Людские голоса слились в общую звуковую волну, которая чуть не заставила его дрогнуть. Роберт де Ленгли слегка растерялся. Под забрызганными кровью кожаными доспехами по его заскорузлой, давно не мытой коже, приученной терпеть холод и жару, вдруг пробежала нервная дрожь. Он ощутил себя вождем. Но вправе ли он поверить в свое предназначение? Сколько раз он ошибался, когда завоевывал, а потом бесславно оставлял города и замки в Нормандии и Франции! Поражение от Генриха Анжу, устроившего за ним настоящую охоту, подорвало в нем веру в себя, но, однако, люди опять надеются на него.

Он медленно приподнял вверх сначала одну руку, затем другую, требуя, чтобы в его родовом замке воцарилась тишина. И тут же тишина настала. Как будто окружающая его толпа даже перестала дышать.

— Может быть, кто-то помнит, что я бегал здесь, по этому полу, по этим ступеням, будучи мальчишкой. И может быть, кто-то помнит, что это было счастливое время, и никто тогда не голодал, а сэр Роджер, мой отец, умело вел хозяйство. С тех пор многое изменилось. Сэр Монтегью неправедно завладел моим поместьем. Сегодня я вернул себе права на владение, и теперь вы свободны от присяги на верность этому нерадивому сеньору.

Он выхватил из ножен меч, на лезвии которого еще осталась запекшаяся кровь. Сталь сверкнула в свете факелов, и некоторые в толпе зажмурились. Голос де Ленгли гремел, сотрясая каменные стены:

— Истинный хозяин Белавура вернулся! Никто из Монтегью не имеет права отдавать вам какие-либо приказы. Клянусь кровью своих соратников, пролитой сегодня ночью, и кровью своих врагов, павших от моей руки и сражавшихся за неправедное дело, что я не уйду отсюда, и теперь вы все мои подданные, а я ваш сеньор! Ваша жизнь зависит от того, как верно вы будете служить мне.

Он положил меч на дубовые доски стола, где обычно складывали подать арендаторы, и огляделся вокруг. Лица… лица… Кто из них станет верным слугой, а кто попытается вонзить новому хозяину нож в спину? Разве можно угадать, кто из этих людей радуется, кто горюет, а у кого в душе клокочет ненависть? Только что они приветственно выкликали его имя, но разве это что-нибудь значит?

— Я честен перед вами, я обещаю вам заботиться о вас. Клянусь в этом памятью моего отца и моего сына Адама, безвременно усопшего.

Странным молчанием была встречена эта его клятва. Он обнажил перед ними душу, а они вряд ли его поняли. Но вдруг он среди тупых и настороженных лиц углядел в чьих-то глазах искру понимания. На него уставился тот самый юнец, который уберег от сожжения лестницу, ведущую в цитадель. Если б не он, судьба ночного сражения решилась бы по-другому. Роберт протянул к нему руку, и мальчик, повинуясь призывному жесту, протолкался из задних рядов и приблизился к господину. Опустившись на одно колено, он с почтением склонил голову. Роберт чуть не вздрогнул. Если бы Адам был жив, ему сейчас было бы столько же лет. Роберт задал подростку вопрос, первый из положенных по ритуалу награждения за заслуги.