Надменный любовник - Стюарт Энн. Страница 51

Он так напрягся, что в первое мгновение ей показалось, что ему больно. Он глухо застонал, его рука надавила на затылок Джессамин, прижимая ее голову к его груди. Она водила языком вокруг его соска, как он тогда, в экипаже, — с тех пор, казалось, прошла целая вечность. Он отстранился, жадно вдыхая прохладный ночной воздух, и на минуту она застыла в замешательстве. Ее глаза уже привыкли к темноте, и, окинув взглядом его обнаженное тело, она поняла, насколько ограниченны ее познания в этой области, — то, что она увидела, не имело ничего общего с ее представлениями о мужской анатомии.

Алистэйр, должно быть, почувствовал ее неуверенность. Он взял ее лицо в руки, нежно проводя большими пальцами по ее щекам. Она откинулась на кровати, закрывая глаза, готовя себя к тому, что сейчас произойдет.

Но ничего не произошло. В конце концов она открыла глаза и увидела, что он склонился над ней и смотрит на нее, улыбаясь. Она опустила глаза вниз, чтобы проверить, хочет ли он ее, как за минуту до того, но он был все так же возбужден, как и раньше. Даже больше.

— Так лучше, — промурлыкал он. — У тебя опять на лице было выражение святой мученицы.

— Ничего не получится, — тихо произнесла она.

— Доверься мне. Просто расслабься и не думай ни о чем.

Она с сомнением посмотрела на него, думая, что он снова ее разыгрывает, но сделала, как он велел:

закрыла глаза, мысленно представляя себе голубое небо, зеленые поля и прекрасное лето…

Его язык скользнул ей между ног. Она вскрикнула от страха и попыталась сесть, оттолкнуть его, но он крепко сжал ее бедра, касаясь губами самого тайного ее места. Она попыталась ударить его ногой, но он сжал ее еще крепче. Все ее попытки воспротивиться были просто пустой тратой времени. Она откинулась на кровать, задыхаясь от страха, в который привели ее прикосновения его губ и языка. Его волосы разметались по ее бедрам, она хотела дернуть за них, чтобы остановить его. Но вместо этого ее пальцы зарылись в густые пряди.

Это грех, страшнее которого трудно что-нибудь придумать! Это самая дьявольская пытка. Она заслужила пугающей боли, которая, словно костер, разгоралась в ней. Эта боль заставила ее дрожать от неизведанного доселе желания, овладевшего ее телом. Он мог бы уже не держать ее ноги — она не в состоянии была воспротивиться, даже если бы и хотела. Она дрожала и пылала, она боялась, что ее тело разлетится на тысячу кусков, боялась, что погрузится куда-то в темноту и никогда уже не вернется. Темный пылающий хаос разрастался, овладевая ее телом. Джессамин металась по постели в бессмысленной попытке освободиться.

— Не бойся, Джесс, — шептал он, касаясь губами ее живота. — Иди ко мне.

Она не понимала, о чем он говорит. Она хотела выбраться из его объятий, но он снова стал целовать ее. Она сжала в руках смятую простыню, упираясь ногами в перину, потерянная, отчаявшаяся, в безумной надежде спастись от него.

Наконец ее словно разорвало на части, и последняя надежда на спасение исчезла. Кто-то столкнул ее в темную пустоту, которой она так боялась. Джессамин чувствовала, что лишь ее тело содрогается, горит, а весь остальной мир пропал.

Она взмокла, ее сердце билось так сильно, что, казалось, вот-вот разорвется. Каждая клетка ее тела дрожала, когда он приподнялся над ней, оставаясь по-прежнему между ее ногами. Он сжал ее лицо и поцеловал.

— Уже все? — прошептал он, напряженно улыбаясь.

— Я не знаю, — слабеющим голосом ответила она.

— Я сейчас проверю.

Она не сразу поняла, что он уже вошел в нее, медленно, осторожно, боясь причинить ей боль. Она была права: ничего не получится. Он слишком велик, она слишком хрупкая.

Он был прав: все получилось. Когда он вдруг на миг остановился, она хотела еще. Требовала еще.

— Это тебе уже вряд ли понравится, — пробормотал он, но она уже ничего не понимала. Она не знала, нравится ли ей это, понравится ли все остальное.

Он вышел из нее и вошел вновь, уже с новой силой, затем вновь остановился. Она застонала, приподнимая бедра навстречу ему, и вцепилась ему в плечи. Она не знала, чего хочет, знала только, что хочет этого больше жизни.

Он снова вышел, его руки нашли ее, прижали к кровати, их пальцы переплелись. А затем он уже больше не останавливался, пока не прорвал барьер ее девственности.

Что-то разорвалось внутри Джессамин, причиняя ей острую боль. Она упивалась этой болью. Эта требовательная боль означала, что теперь она принадлежала ему, точно так же, как и он ей. На всю оставшуюся жизнь.

Он был внутри нее, он хотел, чтобы она привыкла ощущать его там. Огненное вторжение, посягавшее на ее тело и душу, — и нежная ласка, умиротворение и вопрос. Она повернула голову, поймала его руку губами и поцеловала.

Он застонал, отстранился от нее. На минуту она испугалась, что он покинет ее, что ее девственность, ее боль, ее желание могут его оттолкнуть.

Но он вошел в нее снова, теперь уже глубже, через сломленный барьер ее невинности, так глубоко, что ей показалось, что она растворится в неистовой радости.

— Еще! — прошептала она в его плечо. Его тело сотрясалось со стоном.

— Держись! — Это было предупреждение и успокоение. Он положил ее руки к себе на гладкие плечи. Они были напряжены, как железо. Джессамин захотелось поглотить его, завладеть им целиком. Она хотела сгореть вместе с ним.

Он пробирался еще глубже в нее, медленно, с причудливым ритмом, от которого почти успокоилась ее боль. Но вдруг она поняла, что хочет от него большего, изогнулась навстречу толчкам его тела, теперь уже более быстрым. Он придавил ее к кровати своей тяжестью, ее ногти вжались в его плечи, она старалась удержаться, но уносилась, уносилась куда-то вдаль. Джессамин хотела, чтобы это длилось и длилось, но что-то неожиданно ударило ее с такой силой, что она почувствовала, как лишается всякой опоры и уносится в темную бездну. Она была в огне, она сгорала от нового порыва не изведанных доселе чувств.

Он был с ней, все еще возбужденный. Но вот Джессамин услышала приглушенный стон. Алистэйр зарылся ей в волосы, затопляя ее жаром, и жизнью, и бесконечным желанием.

Она не поняла, что произошло затем. Как он смог оторваться от ее льнувшего к нему тела? Он ушел и через минуту вернулся снова с влажной тряпкой. Он вытер ее заплаканные щеки, вытер между ног, и она вновь затрепетала от желания. А потом сдавил ее в объятиях, прижимая к себе, убирая волосы с заплаканного лица.

— Ты был прав, — прошептала она, удивляясь, что не потеряла еще способности говорить.

— Я всегда прав, — спокойно сказал он. — Какой именно момент моей мудрости ты имеешь в виду? Когда я сказал, что все получится?

Она покачала головой, задев его подбородок:

— Ты сказал, что девственницы бесконечно плаксивы и лишены воображения. — Она всхлипнула. — Ты, наверное, ненавидишь меня.

— Ты просто очаровательна, Джесс, — произнес он, нежно поглаживая ее. — Можешь затопить меня слезами, если хочешь.

Джессамин посмотрела на него, не зная, до чего она трогательна в эту минуту:

— Почему?

— Потому что я люблю… — Казалось, он заставил себя замолчать. — Потому что мне нравится, когда молоденькие девушки плачут. Это моя основная особенность. Не могу устоять против соблазна помучить.

Она слабо улыбнулась:

— А я думала, ты притворяешься — специально для меня.

— Я так и делаю. Ты вдохновляешь меня на всевозможные греховные подвиги. — Вдруг его лицо исказилось от боли. — Кажется, моя рана опять начала кровоточить.

Джессамин вскочила:

— Я принесу бинт!

Он снова уложил ее:

— Ты никуда не пойдешь. Все в порядке, я просто случайно задел рану. Немного крови только прочистит ее.

— Тебе нужен покой, — с ужасом воскликнула она. — Тебе нельзя напрягаться!

— Если ты не прекратишь ерзать, мне придется снова напрячься, и тебе, боюсь, не удастся отдохнуть.

— Снова? — удивилась она.

— Да, снова, — решительно сказал Алистэир. — Но тебе надо набраться сил. Постарайся заснуть, Джесс.