Невеста колдуна - Сухомизская Светлана. Страница 32

— А она только посмотрит и не отвечает. Он как-то хотел запереть ее, а она в окно вылезла. Он все кричал: из дому выгоню. Только я так ему сказала: если ты дочку мою из дома выгонишь, я вместе с ней уйду, потому что без нее мне с тобой рядом делать нечего. Ну, он поругался-поругался и утих. Иногда только скажет пару слов и замолчит… Да и что ему — он-то на пенсии, работали мы с Анечкой. Анечка-то хорошо последний год зарабатывать стала, и на себя ей хватало, и нам с отцом помогала…

Она всхлипнула и полезла в карман халата за платком.

— А в тот, последний, вечер что произошло? — сочувственно глядя на нее, спросила я.

Ирина Николаевна высморкалась, вытерла глаза и задумалась, припоминая.

— Да ничего вроде бы особенного. Вечер как вечер… Если б я знала, что он последний…

Она покачала головой, еле слышно бормоча что-то дрожащими губами. Я испугалась новых слез, но слез больше не было. Еще раз тяжело вздохнув, она продолжила:

— …Анечка с работы пришла. Невеселая такая… Она в те последние дни все какая-то с лица печальная ходила. Я спрашиваю: ты, дочка, что такая? Не улыбнешься лишний раз, может, случилось что? Она говорит: «Ничего, просто нечего мне веселиться». Ну вот… Пришла, значит… Я ее покормила. Она в комнате у себя порядок навела и собираться стала. А Валентин как раз от друга вернулся. Праздник они какой-то отмечали, что ли… «Ага! Праздник! Столетие граненого стакана!» — злобно подумала я.

— Видит, что она уходит, и начал придираться: мол, ты матери совсем не помогаешь, дома не ночуешь, от рук совсем отбилась, да каково это ему с такой дочерью жить, и словами всякими на нее… Я стала заступаться, а она говорит: «Не надо, мама, пусть говорит. Ты же знаешь: мужчины, они только говорить и умеют, больше ни на что не пригодны». И ушла. Больше мы ее живой не видели.

— А вы не встревожились, когда она домой ночевать не вернулась?

— Нет, потому что такое часто случалось. Правда, обычно она звонила, что не придет, а в тот раз нет, но я подумала — может, закрутилась да и забыла, чего не бывает, дело молодое. А следующий день был рабочий, так что я ее только вечером ждала. А днем ко мне соседка Тонька прибежала и давай кричать: Аньку-то в озере нашли… А дальше я плохо помню, что было. Как в тумане. Словно это и не со мной.

— Можно мне посмотреть на ее вещи? — спросила я. — Если что-нибудь осталось…

— Осталось кое-что. — Ирина Николаевна торопливо вскочила с табуретки. — Одежды только нет почти — она у нее хорошая была, новая. Вот Валентин ее нашел и продал… Говорит, что добру зря пропадать. Я, конечно, расстроилась, но делать нечего. Да и прав он, наверное.

Мерзавец, подумала я с отвращением.

— Вот ее комната, — сказала Ирина Николаевна, открывая передо мной дверь. — Здесь почти все как при ее жизни. Ну, не совсем, конечно, потому что я теперь живу здесь. Знаете, как будто немножко к ней поближе.

У меня защипало в носу.

Самая обычная обстановка. Платяной шкаф, трюмо, диванчик. Телевизор на низенькой этажерке. На стене — репродукция шишкинского «Утра в сосновом бору» и прошлогодний календарь с видом ночной Москвы и логотипом какой-то компании.

— Самое ценное я убрала. — Ирина Николаевна нырнула в шкаф и, вернувшись, протянула мне коробку из-под обуви.

Я открыла коробку. Документы, несколько писем от подружек десятилетней давности. Солнцезащитные очки в фирменном футляре «Эскада». Дорогие очки…

— Простите, а сколько зарабатывала Аня? — спросила я.

Ирина Николаевна смутилась:

— Да я так точно и не знаю. Долларов триста и месяц, наверное.

Триста долларов. А такие очки стоят не меньше ста. Истратить треть зарплаты на дорогие очки? Конечно, женщины способны на такие безумства… Но обычно только в том случае, если за безумства платит мужчина. Или я чего-то не понимаю в этой жизни.

— Сколько она вам обычно отдавала из зарплаты?

— Ну… Долларов сто пятьдесят. Иногда двести. Но я их все не тратила. Я откладывала помаленьку. Чтобы Ане обновку какую-нибудь купить к празднику.

Аня была девушка с характером. Независимая. Если у нее оставалось на себя сто — сто пятьдесят долларов, могла ли она пожертвовать такой большой суммой, чтобы купить очки? А может, ее зарплата была гораздо больше, чем триста долларов, а мать об этом просто не знала? Но почему мне мерещится богатый мужчина в этой истории?

Ага, очень интересно — коробочка с украшениями. Их совсем немного — бусы и браслет из янтаря, пара серебряных колечек, деревянный кулон на кожаном ремешке. Назвать все это ценным можно было только с большой натяжкой.

И вдруг на дне коробочки что-то блеснуло.

Кольцо из белого металла, украшенное мелкими белыми камешками по всей длине. Я не большой эксперт по ювелирным изделиям, но то, что это настоящие бриллианты, а само кольцо сделано то ли из белого золота, то ли из платины, мне стало понятно сразу, как и то, что такое кольцо изготовлено какой-нибудь всемирно известной фирмой и стоит немалых денег — уж побольше пятисот долларов.

Я посмотрела на внутреннюю сторону кольца. И увидела клеймо — «Cartier». И номер. Ничего себе! Картье! Да этому колечку цены нет! На такую роскошь у Анны точно не могло быть денег.

— А это у нее откуда? — спросила я, показывая кольцо Ирине Николаевне.

— Не знаю. Оно у нее в начале прошлого лета появилось. Все носила его, не снимая. А потом вдруг сняла и спрятала. Где-то дней за десять до… до смерти.

Наверняка подарок. И очень щедрый… Видимо, не просто так, а в честь чего-нибудь.

— Не напомните мне, когда у Анны день рождения?

— Пятого декабря… А что… Но я перебила ее:

— Ирина Николаевна, а крестик, в котором ее нашли, где он сейчас?

— Похоронили ее в нем, — ответила она, как-то странно глядя на меня. — Что это все о нем стали спрашивать год спустя?

Я так и подпрыгнула:

— Разве кто-то им интересовался?

— Я сутками работаю, сегодня вот выходная, а позавчера, когда меня дома не было, вечером приходил какой-то парень, спрашивал про крестик… Это мне Валентин потом рассказал. Ну, он с этим парнем и говорить не стал, прогнал его, да и все…

— Как этот парень выглядел? — надеясь на чудо, спросила я.

Но чуда не произошло.

— Да Валентин его толком не разглядел — они в тот день с друзьями выпили немного, он домой пришел и спать лег, а парень его разбудил… Ой!

Она испуганно посмотрела на меня, схватившись за щеку, и произнесла:

— Уж не ОН ли это был?

— Кто «он»?

— Да тот… Отец ее ребенка!

— Может, и отец, — задумчиво ответила я. — Или ее убийца, если моя версия верна… А может, отец и убийца одно и то же лицо… Ирина Николаевна, у вас наверняка остались какие-нибудь Анины фотографии. Можно мне посмотреть?

Она кивнула и ушла из комнаты. Через минуту вернулась с двумя большими альбомами. Первый, старомодный, в потертом плюшевом переплете, с детскими и школьными фотографиями я сразу отложила и взялась за второй — со стандартными пластиковыми страницами, разделенными на карманы для фотографий формата десять на пятнадцать.

И открыла сразу на последней странице. И едва не выронила альбом из рук: с фотографий на меня смотрела, улыбаясь, девушка из моего лесного сна.