На зоне - Сухов Евгений Евгеньевич. Страница 15

Да, Вилли был гением, и терять его было жалко. Но игра шла по-крупному, и надо было делать то, что велено. Мистер Локхид небрежно подхватил синий портплед Вилли, а Вилли взял его портплед.

– В махровой простыне, как всегда? – весело осведомился Вилли.

Мистер Локхид кивнул.

– Как всегда. Среди рубашек, носков и журналов...

– Ну, ладно. – Вилли махнул рукой и двинулся к стойке регистрации парижского рейса.

Мужчина в сером пальто внимательно смотрел, как он предъявил паспорт и билет, поставил портплед на ленту транспортера. Портплед медленно двинулся вниз, в черные недра багажного отделения аэропорта. Там егос тысячами чемоданов пропустят через короткий тоннель рентгеноскопа, и на белом экране высветятся невинные носки, рубашки и свернутый махровый халат...

Вилли прошел за турникет и бодро направился к окнам паспортного контроля.

Итак, этот тоже на месте, подумал мужчина в сером пальто. Он пошел в дальний конец аэровокзала, вошел в телефон-автомат и набрал номер.

Соединение произошло не сразу – он звонил далеко. Наконец на другом конце провода сняли трубку и послышалось отрывистое: «Да».

Мужчина в сером пальто приложил ладонь к микрофону и тихо заговорил по-русски:

– Валентин Семенович! Это Василий из Сан-Франциско. Передайте, что старик благополучно прошел регистрацию. Мой человек с подарком – тоже. Рейс «Эр Франс» 2345, Сан-Франциско – Париж. Это должно случиться над северной Канадой. Слушайте радио. Смотрите телевизор. Передайте немедленно.

Он, не прощаясь, повесил трубку и глубоко вздохнул. Вилли жалко. Толковый был курьер. Таких сейчас днем с огнем не сыщешь.

У Валентина Семеновича дрожали руки. Этот звонок из Сан-Франциско совершенно выбил его из колеи. Он встал из-за стола и нервно прошелся по кабинету. Подошел к окну и встал за тюлевой занавеской, точно опасался, что кто-нибудь снизу, с улицы, его заметит. Он смотрел на знакомую площадь с дурацкой клумбой посередине, где когда-то темнел гранитный памятник. Потом перевел взгляд на магазин детской игрушки. Огромная новогодняя елка сияла разноцветными огнями. От Нее к окнам тянулись гигантские гирлянды картонного лапника.

Он надеялся в глубине души, что этого звонка не будет, что там, в Америке, все сорвется. И от Него отстанут. Хотя бы сейчас, когда вообще ничего не понятно, не известно, «не прощупывается», как любил говорить его покойный босс. Сейчас, когда в Кремле все переполошились из-за болезни «Деда», все было настолько хрупко, неустойчиво, что на что-то надеяться, на что-то рассчитывать мог только идиот. Или человек, который стоял вплотную к невидимым нитям, контролировавшим все телодвижения московских марионеток. Валентин Семенович вспомнил, как мудро он поступил тогда, в 1991-м. Как он тихо отошел в сторонку, дав возможность другим кричать и принимать решения. Он остался в стороне и в октябре 1993-го. И, как кое-кто из дальновидных генералов, тоже сказал: «Мы вне политики». Потом ему это припомнили, но, во всяком случае, он не подрубил сук, на котором сидел, не сунул голову в самое пекло. И остался на свободе. Остался жив. А теперь его втянуло в страшный водоворот. Втянуло против его воли, но он был бессилен что-либо сделать. Теперь оставаться в стороне было никак не возможно. И он отлично понимал, что ситуация тупиковая. Любой расклад ему выходил боком. Если «Дед» оклемается – на что надежда ничтожно мала, – ему припомнят все, и этот звонок из Сан-Франциско тоже. Валентин Семенович ни секунды не сомневался в том, что у него на линии сидит «слухач». Он и сам был большой дока по этой части и в свое время кому только не понаставил «жучков» – да половине членов Политбюро...

А если «Дед» окочурится и придут эти, ему не простят того, что он, почитай, десять лет верой и правдой прислуживал Нестеренко и его команде. Многие ему, конечно, прислуживали, но в этом доме, на этом этаже он, Валентин Семенович, был единственной опорой старого академика в законе. И его не простят даже при том, что если бы не он, то не улетел бы старик в Америку и не летел бы сейчас рейсом «Эр Франс» из Сан-Франциско...

Валентин Семенович снял трубку и приложил указательный палец к кнопкам с цифрами. Палец заметно дрожал. Он нажал семь кнопок.

– Алло, я только что получил сигнал... Оттуда... Наш старый знакомый сел в самолет. Все идет по плану. Подарок тоже находится на борту... – Он помолчал, внимательно слушая собеседника. – Да, это должно произойти примерно через час над северной Канадой. Вероятно, будут сообщения... и в прессе тоже... Не за что.

Он положил трубку и задумался.

ГЛАВА 14

Не задерживаясь в шумном зале ожидания, Нестеренко отправился на поиски мужского туалета и почти сразу натолкнулся на дверь с искомым символом...

Войдя в кабинку и закрыв дверь на щеколду, он достал конверт, вытащил записку и снова прочитал короткий текст:

«Приговор вашему протеже вынесен в Москве».

Егор Сергеевич словно окаменел, глядя на листок бумаги. Четверть часа назад он торжествовал победу над одураченным противником, а сейчас чувствовал себя загнанным в ловушку, из которой нет выхода.

Спокойно! Без паники! – одернул он себя. Безвыходных положений не бывает. Если неведомая структура в Москве объявила ему войну и заварится каша, то он не опустит руки. У него и в столице, и по всей России есть верные солдаты – они незаметно и почти бескровно выполнят нужную работу. Но только к чему все это приведет?

Егор Сергеевич разорвал записку и конверт на мелкие кусочки, бросил в унитаз и спустил воду.

«Ни хрена, – подумал он в несвойственной ему манере. – На каждую гайку найдется свой болт с резьбой. Надо будет прямо из парижского аэропорта позвонить генералу Артамонову. Пускай примет первые самые экстренные меры...»

Пассажиры заняли места в самолете. Егор Сергеевич отыскал свое место в двенадцатом ряду, сел, пристегнул ремни и только теперь почувствовал, как устал. Слева от него через ряд бойкая француженка достала из сумки компьютер – «ноутбук» и, включив, застучала по клавишам. Журналистка, решил он и закрыл глаза, попробовав погрузиться в свои мысли, но не получилось – за иллюминатором взревели двигатели.

Ну что ж, гудбай, Америка! Счастливо оставаться! Нестеренко покосился на своих соседей справа: двое русских раскованных парней, особо не выбирающих выражения, громко беседовали между собой и, налегая на жевательные резинки, яростно двигали челюстями. Весь мир ходит в американских джинсах и кроссовках, поет по-английски, смотрит американское кино, жует поп-корн, а Россия из самой читающей страны превратилась в самую жующую. Нет, нельзя сейчас раздражаться, наоборот, нужно все спокойно и трезво взвесить. На раздумья осталось слишком мало времени. Уже из Парижа следует по телефону дать необходимые распоряжения. Нестеренко достал из специальной коробочки две таблетки швейцарского невросала и положил под язык.

Самолет вырулил на взлетную полосу.

Журналистка вставила в уши поролоновые пробки. По проходу, покачивая бедрами и стреляя глазами направо-налево, шла стюардесса. Чем-то она напоминала Егору Сергеевичу дочь, и его сердце сжалось и заныло. Удивительная вещь – женская душа! У Виктории растет дочка, его внучка, от кого – она никому не говорит. «Папа, никогда не заводи разговор об этом. Я так хочу. Так нужно. Танин отец ни в чем не виноват, и он не знает о существовании дочери. Я это скрыла от него», – вспомнил Егор Сергеевич разговор с Викой перед самым отлетом в Америку. Может, она и права: к чему все усложнять, жизнь и так непроста. Но до чего же приятно иметь внуков. Чувство, не сравнимое ни с чем. Собственные дети не радуют так родителей, как внуки. Егор Сергеевич очень ясно представил себе свою замечательную, единственную внучку Таточку. Надо будет ей подарок привезти из Парижа.

Самолет мягко оторвался от бетонной дорожки.

Нестеренко прильнул к иллюминатору. Внизу проносились пригороды Сан-Франциско, множество частных кварталов и особняков, притулившихся у залива. Вдали виднелся знаменитый мост Золотые ворота, ползли букашки-автомобили. Он представил себе сумрачно-холодную Москву и сразу же потерял всякий интерес к красивейшему городу солнечной Калифорнии.