Оборотень - Сухов Евгений Евгеньевич. Страница 24

– Через колючую проволоку пропустить ток, – распорядился Беспалый, обращаясь к капитану. – И такой силы, чтобы разил наповал. Пусть и не помышляют о побеге. Я эту публику знаю отлично: заметят где лазейку, так непременно захотят выскользнуть.

– Будет сделано, товарищ полковник, – подобострастно отозвался капитан. Он уже успел убедиться, что перечить начальнику неразумно и опасно.

Несколько дней назад Беспалый за невыполнение приказа собственноручно выбил командиру второго взвода два зуба, а старшего лейтенанта Гивина заставил лично выгребать парашу в казарме за то, что тот явился на развод в пьяном виде. Сам начальник лагеря презирал спиртное и даже не курил. Того же самого он требовал от всех своих подчиненных, лишая их и без того серое существование последних маленьких радостей. Поведением, жестами и манерой вести разговор товарищ полковник напоминал самого настоящего блатного. Но каково же было удивление молодого капитана, когда он узнал, что Тимофей Беспалый и в самом деле был в прошлом настоящим вором в законе.

– У меня большие планы, капитан! – мечтательно заметил Беспалый. – Здесь я устрою фабрику по производству мебели. Вот увидишь, наша продукция будет пользоваться спросом не только в наших краях.

Капитан молча шагал, ставя сапожищи в липкую грязь и стараясь не отставать от полковника. Он ровным счетом ничего не понимал – кому, как не бывшему зеку, положено знать, что работать ворам в законе не позволяют неписаные традиции, так называемые «понятия», сложившиеся в воровской среде за многие столетия. Вор скорее отрубит себе руки, чем притронется к пиле или топору. Видно, новоиспеченный полковник был романтиком, впрочем, таковые встречаются даже в исправительно-трудовых учреждениях… А может быть, у начальника из-за нового назначения моча в голову ударила.

– Так точно, товарищ полковник! – шмыгнув носом, согласился с бредовыми мыслями командира капитан Морозов.

– Вот увидишь, каждый из зеков очень скоро станет специалистом высочайшего класса, – продолжал фантазировать полковник Беспалый, как будто уже видел склады, заваленные готовой продукцией. – Я научу их работать. Ты представляешь, капитан, какое это будет зрелище, когда урки, привыкшие только воровать и грабить, начнут вопить в экстазе: «Работать хочу! Работу давай!»

Капитан Морозов вымученно улыбнулся. Полковник явно был великим мечтателем: с таким богатым воображением следовало бы попробовать себя в качестве писателя-фантаста. Тем не менее капитан в тон начальству ответил:

– Это будет здорово, товарищ полковник!

– Здорово, говоришь? – весело подхватил Беспалый. – Ты, капитан, недооцениваешь эту идею. Вот увидишь, это будет нечто невиданное и неслыханное!

Изучать наш опыт через пару лет съедутся все начальники колоний Советского Союза. Поверь мне, я умею передавать опыт. – И Беспалый блеснул золотой фиксой.

– Я не сомневаюсь, товарищ полковник! – козырнул капитан.

– Вижу, что ты поддерживаешь меня во всех моих начинаниях. Будешь работать со мной в одной упряжке, и у тебя будет тоже все в порядке. Обожаю единомышленников. Если будешь работать с огоньком, то обещаю – не пожалеешь. Но сейчас ты должен доказать свою лояльность и исполнительность. Поручаю тебе организовать работу с зеками так, чтобы на зоне все сверкало, чтобы твой начальник нигде не смог испачкать сапоги. Ты меня хорошо понял, капитан? Или мы с тобой не в одной упряжке?

– Все понял, товарищ полковник! Через неделю здесь будет идеальная чистота. Завтра же начнем. Завезем щебень, дорожки забетонируем. Вы убедитесь, что я умею работать в одной команде.

– Вот это по-нашему. Лагерь должен напоминать город-сад. И не заставляй себя подгонять, чтобы я в тебе не разочаровался.

Беспалый круто развернулся и зашагал в сторону лесопилки.

Капитан едва поспевал за полковником. Он понимал, что если вызовет недовольство начальника, то это обстоятельство сильно осложнит ему дальнейшую службу: в кармане френча Беспалого лежал приказ о предоставлении особых полномочий за подписью самого товарища Берии. Эти особые полномочия позволяли полковнику навсегда поломать жизнь любому неугодному.

– Сделаю все, что смогу, товарищ полковник, – с подъемом заверил капитан. Он семенил за начальником, не разбирая дороги, и уже безнадежно перепачкал в грязи сапоги, галифе и шинель.

– Уж постарайся, родной! Еще у меня к тебе вот что: ты знаешь о том, что я сам бывший вор и был здесь на зоне смотрящим? – неожиданно остановившись, спросил Беспалый.

Такого вопроса капитан ожидать не мог. Открыв рот, он мучительно соображал, как следует поступить: сделать удивленное лицо или все-таки на всякий случай продемонстрировать свою осведомленность.

– Ладно, не тужься, вижу, что знаешь. Так вот, я хотел попросить тебя, капитан, не удивляться некоторым моим… странностям. Я вором был и вором останусь до самой смерти. Одна из моих привычек – это давать своим подчиненным прозвища. Ты мне очень напоминаешь одну бескрылую птицу. Отныне я буду называть тебя Пингвином.

Капитан с трудом проглотил ком, который застрял у него в глотке.

– Понимаю вас, товарищ полковник. Беспалый одобрительно похлопал капитана по плечу.

– Я вижу, что ты фартовый парень, но предупреждаю тебя: на прозвище откликаться обязательно, иначе я могу обидеться. Ну так что, Пингвин, договорились?

Капитан мрачновато улыбнулся – нетрудно было представить, каким смотрящим был Тимофей Беспалый.

– Так точно, товарищ полковник!

– Хорошо, что ты понимаешь меня с полуслова. Если бы ты угодил в свое время ко мне на зону, то я непременно сделал бы тебя подпаханником.

Ха– ха-ха! Эх, парень, у меня просто руки чешутся заняться большим делом. Я предвижу, что будет такая потеха, которую я буду вспоминать потом всю жизнь.

Тебе приходилось видеть пресмыкающихся воров? Воров, которые лижут сапоги начальникам?

– Нет, – честно признался капитан.

– Это редкое зрелище, но тебе, Пингвин, я очень скоро предоставлю такую возможность.

– Буду ждать с нетерпением, товарищ полковник, – стараясь скрыть охвативший его животный ужас, произнес капитан. Губы его расползлись в кривом подобии улыбки. Он знал, что улыбка вышла глупой и вымученной, но поделать с собой ничего не мог.