Побег - Сухов Евгений Евгеньевич. Страница 23

– Малыш, а это я, Алекс! – по-английски произнес Сержант, не обращая внимания на автоответчик. – Сними трубку, надо поговорить!

Механический голос оборвался на полуслове.

– Привет, Алекс! Как успехи? Хотя зачем я спрашиваю – у тебя не бывает сбоев. Клиент остался доволен?

– Клиент остался очень доволен, – глухо произнес Сержант. – Но у меня возникла непредвиденная проблема.

– Какая? – с тревогой поинтересовался «Малыш».

– Сегодня в новостях услышишь. К нам это не имеет отношения. Это моя проблема. Слушай, ты можешь… – Сержант запнулся, раздумывая, как бы закодировать свой вопрос, потому что он не доверял телефонам и никогда не говорил открытым текстом самые важные вещи. – Ты можешь свой подарок, который ты для меня приготовил, передать мне завтра же и не дожидаться моего дня рождения?

На линии повисла тишина. Видно, его собеседник что-то соображал.

– Ну, это, конечно, неожиданная просьба. Я-то рассчитывал вручить тебе подарочек как раз в памятную дату – через неделю. Ну да ладно, по старой дружбе не буду тебя долго томить. Ты, наверное, об этом давно мечтал, дружище. Уверен, тебе понравится. А почему такая спешка? Ты, никак, собрался уехать отдохнуть?

– Догадался, Малыш, – ответил Сержант. – Хочу на недельку сгонять в… Лас-Вегас. – Это было первое, что ему пришло в голову.

– В Лас-Вегас? Но ты же не азартный, ты же не играешь. На хрена тебе Лас-Вегас? Телок пощупать – так для этого незачем ехать в такую даль. Выходи вечерком на Голливудский бульвар – и щупай всех подряд!

– Ну, не знаю, – Сержант решил не спорить с тем, кого он назвал «Малышом». – Я еще не решил. Может быть, в Сан-Диего. Не знаю.

– Ладно, завтра увидимся. Захвати с собой большой мешок – подарок громоздкий!

Повесив трубку, Сержант задумался. Так, теперь новый «серпастый и молоткастый» паспорт. Чистый. Не чеченский фальшак, а выданный честь по чести каким-нибудь воронежским УВД. Егерь должен помочь. Егерь всегда делал ему паспорта. Может, попросить его на этот раз выправить на какого-нибудь Михаила Самуиловича Кацнельсона… Хотя нет, рожа не та: русак типичный. Сержант усмехнулся.

Он прошел в кухню. Лидка стояла у плиты и что-то жарила. Наверное, вырезку с грибами, как всегда. Она не обернулась. Заметив, что круглые часы на стене показывают ровно восемь. Сержант включил радиоприемник. Передавали новости. «Сегодня в ресторане в Санта-Барбаре около часу дня убит некий Питер Смайли, коммивояжер из Филадельфии. По словам местной полиции, выстрел был произведен из армейской винтовки с крыши соседнего десятиэтажного здания. Очевидно, стрелял снайпер-профессионал. На крыше также найден труп одиннадцатилетнего Виктора Волкова, единственного сына недавних эмигрантов из России, проживавших в том же доме. Мальчик был убит наповал выстрелом из револьвера 38-го калибра. Вероятно, он оказался случайным свидетелем убийства Питера Смайли. Скорее всего, в него стрелял напарник снайпера. Никаких иных следов на месте преступления полиция не обнаружила».

Лидка резко выключила радио и всплеснула руками.

– Ну какие же гады, какие гады паршивые! За что нашего мальчишку русского убили? Представляешь, сами, сволочи американские, свои грязные делишки обделывают, друг дружку подкарауливают, подстреливают. Ну и черт ними. Но детишек-то за что? Да еще нашего… Каково его матери, а! Ух, нашла бы этого гада – зенки бы ему выцарапала… – Она с удивлением посмотрела на него. – Что с тобой, Лешечка?

– А что? – пробурчал он.

– Глаза какие-то…

– Какие?

– Как у загнанного зверя… – Сержант сглотнул слюну.

– Да ну тебя…

Больше не сказав ни слова, Сержант вышел в коридор и посмотрел в настенное зеркало. Долго изучал свои глаза. Ему вспомнился хохол-таксист, сказавший обидные слова про «виноватый взгляд». Сержант мотнул головой. Врешь, хохол, никакой не виноватый взгляд. Взгляд загнанного зверя. В этом все и дело…

Засиделся ты в Штатах, Сержант, на грязной работе. И пришла пора действовать!

Охранник грубо, с силой толкнул Светлану в спину, так что она, влетев в комнату, чуть не упала. Громко лязгнул задвигаемый засов.

– И чтоб сидела тихо, тварь! – рявкнул из-за двери раздраженный голос охранника. – Теперь в сортир пойдешь только вечером, поняла? И не зови больше! Достала!

Она уже привыкла к подобной грубости и не испытывала, как раньше, острого чувства унижения. Единственное, что постоянно мучило ее в эти последние дни, опасение за Олежку. После неудавшегося побега у нее отняли без всяких разговоров сына, перевели в отдельную комнату, и она постоянно терзалась страхом за него…

Светлана часто возвращалась мыслями в тот черный для нее день прошлого месяца. Боже мой, думала она, как же глупо все тогда получилось. Какая же я была дура! Ведь спасение было так близко! По собственной глупости все испортила!

Еще с зимы Светлана вынашивала мысль о побеге. Хотя и понимала, что в таких условиях побег – чистой воды безумие. Дверь в их комнате была дубовая, с прочным засовом снаружи. Когда ее выводили в туалет, она всегда внимательно украдкой осматривала засов – мощный стальной рельс! Единственное окно снаружи закрывалось массивными ставнями, а изнутри прочной стальной решеткой. Отсюда просто так не убежишь. Вырваться можно разве что хитростью. И она в конце концов придумала как.

…В то утро с дачи неожиданно сняли охрану. Вернее, сняли двоих парней и оставили одного. Опять приехал тот, со шрамом во все лицо. Она его рассмотрела сквозь щель в ставне. Он походил по двору, даже в дом не зашел, потом переговорил с охранниками, забрал с собой двоих, сел и уехал. В доме остался один Павел: она поняла это по его характерным мягким, как у кошки, шагам.

За долгие недели сидения под арестом Светлана до мелочей изучила повадки всех, кто находился на территории огромной загородной дачи, и прежде всего охраны. Батон – этот всегда гулко топал, громко разговаривал, шепелявил. Второй, Родик, каждое утро занимался на улице зарядкой, кажется, поднимал какие-то тяжести, потом обливался холодной водой из шланга. А третий, Павел, был из всех, похоже, самый приличный. Она даже иногда через дверь заводила с ним беседы – беседы ни о чем. Ей просто хотелось поговорить хоть с кем-то. Не все же общаться с пятилетним сынишкой. От нехватки общения можно было сойти с ума… Ей как раз и требовалось, чтобы в доме остался один Павел. Этого увальня она смогла бы провести.