Слово авторитета - Сухов Евгений Евгеньевич. Страница 13

– Вы бы ноги вытирали, а то натопчут тут, а я за всеми подбирай, – ворчливо произнесла старуха.

– Кто ее впустил? Сказано же было – никаких посторонних, – в сердцах выдавил полковник.

– А кто здесь посторонний-то? – воскликнула бабка. – Это я, что ли, посторонняя, которая двадцать лет без малого здесь проработала?

– Ты бы, Никитична, рот-то не раскрывала напрасно, все-таки с полковником милиции разговариваешь, – строго укорил ее начальник охраны.

– А мне все едино, что полковник, что генерал, грязь-то, она не разбирает! Притащут тут по полпуда, а я потом выгребай. Хоть бы добавили десяточку, так нет же, жмутся!

– Это моя вина, товарищ полковник, не усмотрел. Никитична – бабка у нас очень старательная, другой такой во всей Москве не сыщешь, вот и приходится ей прощать острый язык. А потом, кто сейчас пойдет на такую мизерную зарплату? Сами понимаете. Но ваши люди здесь уже смотрели и ничего такого не обнаружили. Если бы что-то было, так я бы человека приставил, охраняли бы уж как положено, – очень серьезно заверил Валерий Петрович.

– Да уж, я вижу. – Полковник предусмотрительно вытер подошвы о влажную тряпку.

Внизу под лестницей курили трое совсем молодых ребят. И не понять, кто они – то ли начинающие следователи, то ли стажеры. Крылова всегда удивляла способность посторонних проникать в охраняемое здание. Выставишь пост, проинструктируешь людей, но через все кордоны обязательно просочится человека два-три, не имеющих никакого отношения к предстоящему делу. Следовало бы спросить у них, кто они такие, но полковник благоразумно решил поберечь силы, понимая, что день только начинается.

На втором этаже они встретили двух человек в белых халатах. Те тоже о чем-то негромко разговаривали. Похоже, что эскулапы уже успели констатировать смерть и теперь с чувством выполненного долга травили скучноватые анекдоты.

– Где второй?

– В этой комнате, – живо подсказал начальник охраны. И, опередив полковника на полшага, распахнул массивную дверь.

Получилось торжественно, как будто Абрамов по меньшей мере приглашал его на презентацию, а не на свидание с покойником.

В комнате находились четыре человека. Двое – старший оперуполномоченный майор Малышев и девушка лет двадцати пяти – сидели на продавленном диване; третий – еще один опер из МУРа, капитан Свиридов, – неторопливо копался в книжном шкафу, просматривая убогую библиотеку; четвертый – эксперт Федорчук – стоял около покойника, растянувшегося на полу, и громко, напоминая артиста, декламирующего стихи, вещал:

– Возраст покойного двадцать восемь лет… правая рука согнута в локтевом суставе… голова слегка запрокинута назад… глаза полуоткрыты. – Федорчук настолько вошел в сценический образ, что не сразу заметил вошедшего полковника. – Справа у виска округлое отверстие…

Девушка напоминала примерную студентку старших курсов и быстро, опасаясь пропустить хотя бы слово, записывала сказанное. Когда она поднимала голову, в ее глазах было столько обожания, сколько можно встретить только у пятикурсницы, безнадежно влюбленной в сердцееда-профессора.

Не исключено, что между ней и наставником что-то уже завязалось. Во всяком случае, капитан явно не из тех людей, способных упустить такой лакомый кусочек.

Заметив наконец полковника, Федорчук смущенно умолк и незаметно стрельнул глазами в сторону застывшей в ожидании девушки. Похоже, он был не очень доволен, что охмурение молодой особы будет происходить в два приема.

– Так что тут у вас?

– Труп, товарищ полковник, – мелко отомстил Федорчук.

– А ты, я вижу, остряк, – хмыкнул Геннадий Васильевич.

Труп был распластан на полу: одна нога согнута, другая прямая, руки разбросаны. Такое впечатление, что покойник куда-то торопился, да вот на мгновение прервал свой бег. Еще секунда-другая, и он, собравшись с силами, вновь устремится в никуда.

Полковник обошел убитого. У головы натекла небольшая кровавая лужица. На самый краешек уже кто-то слегка наступил, оставив узенький след.

Выстрел в голову. В висок. Такое чувство, что оба вохровца специально подставляли головы под пули убийцы. А ведь это два молодых мужчины, физически хорошо развитые, с неплохой реакцией. И никаких следов сопротивления.

– Какие ваши соображения? – посмотрел полковник на Малышева.

Майор поднялся.

– Я думаю, что выстрел был произведен очень неожиданно для охранника. Убийца или был в комнате, или незаметно подкрался. Очевидно, покойный в это время смотрел какой-то фильм и был очень увлечен, – показал Малышев взглядом на старенький телевизор, стоящий в самом углу комнаты, – и просто не слышал шагов.

– Странно получается: два выстрела – и оба смертельны, и что любопытно, никаких следов борьбы. А ведь ребятки-то были не слабые, – покачал головой Геннадий Васильевич. – Я ведь о них уже справлялся. До этого оба они служили в милиции и были не на самом плохом счету… Что-то здесь не вяжется.

Вот как бывает. Пошел человек на службу, чтобы отбарабанить самые заурядные двадцать четыре часа. Наверняка был полон планов, думал о том, как великолепно проведет следующие трое суток. И даже предположить не мог, что костлявая уже занесла над ним косу и приладилась поудобнее, чтобы опустить заточенную сталь со всего размаха на самое темечко.

– Что-нибудь обнаружили? – повернулся полковник к эксперту.

На лице Федорчука отразилось замешательство, он явно тяготился присутствием старшего по званию.

– Нашли гильзу. Стреляли из обреза. Причем с очень близкого расстояния. С какого именно, сказать пока трудно, но, думаю, с метра… может быть, с полутора. Смерть наступила мгновенно. В коридоре следы от обуви, немного песка, но отпечатков пальцев нигде не обнаружено. Уверен, здесь побывал человек, который умеет держать оружие и заметать следы.

Полковник посмотрел на диван. Совсем старенький, сейчас таких и не делают. Наверняка крепко послужил не одной паре влюбленных. И вот, выработав положенный ресурс, отправился на покой к вохровцам. Не исключено, что охрана до сих пор использует его по назначению.

Геннадий Васильевич невольно задержал взгляд на туфлях девушки. Они были ярко-красного цвета. Он невольно поймал себя на мысли, что этот цвет очень подходил к ее вороным волосам. И вообще, девушка смотрелась на диване очень кстати.

– А где пострадавший-то?

– Он в соседней комнате, товарищ полковник, – выступил вперед Абрамов. И, уже сочувствуя пострадавшему, добавил: – Его всего колотит, такое пережить не дай бог кому! На валерьянку он крепко подсел, флакон за флаконом глушит.

– Ладно, пойдем к нему, – развернулся полковник и краем глаза заметил на лицах присутствующих явное облегчение. Что поделаешь, он и сам был таким и не очень-то жаловал собственное начальство.

Помещение, где обнаружился пострадавший, было совсем крохотным, но вполне достаточным для того, чтобы поставить шкаф для одежды, небольшой квадратный столик и табурет. У окна на затертой лавке, сколоченной на скорую руку, сидел мужчина лет шестидесяти. Полный, с отвислыми щеками, под глазами огромные синяки, на скулах и бровях запекшаяся кровь.

За столом, опершись локтями, сидел опер и привычно, безо всяких интонаций, учинял допрос:

– Значит, вы говорите, что не видели, как они вошли?

– Не видел, – мужчина болезненно поморщился, было видно, что каждое слово ему дается не без труда, – я в это время зашел в каптерку.

– А что вы там хотели? – беспристрастно спросил опер. – Разве положено во время охраны расхаживать по комнатам?

Крылов знал опера. Он был из районного отдела. Уже немолодой, лет сорока пяти, тот был отменным профессионалом и так въедался в дело, что своей цепкостью напоминал клеща. Странно было другое – почему он до сих пор ходил в майорах.

Мужичонка был слегка смущен.

– Ну, как вам сказать… Ведомство-то у нас не совсем военное… А тут шутка сказать – снайперские винтовки… Здесь все гражданские и дисциплины-то особой нет. Вот я и пошел из каптерки кофейку взять. А то ночь-то длинная, ко сну клонит. А тут с этой отравой как-то повеселее будет.