Адмирал Де Рибас - Сурилов Алексей. Страница 24

Сражение за Хаджибей было весьма жестоким. Турки супротивничали нашим намерениям отчаянно. Подо мною картечной пулей убита славная лошадка. Упавши, она пребольно придавила мне ногу, так что мне бы не выпростаться, не будь рядом верного казака Микешки. Этот казак с майором Воейковым первым ворвался в крепость через ворота первым же врубился в турецкие толпы и взял в плен пашу, сиречь генерала. Янычары хотели бежать к морю, где их ждали баркасы, но тому воспрепятствовали днепровские казаки, известные молодецкой удалью. Из всех неприятелей удалось уйти только малой толике, а остальные предались на милость победителя.

Во время Очаковской осады я близко сошелся с генерал-аншефом Суворовым и был весьма обласкан им за дельные соображения, относящиеся к продолжению этой войны и скорейшей виктории над неприятелем. Ты, душа моя, знаешь, сколь велико признание Отечества Суворову за его беспримерные подвиги в многочисленных сражениях против недругов наших. Нынче ему суждено умножить славу российского оружия и сделать приращение владениям нашей державы. Льщу надеждой стать ему достойным в том пособником. При осаде Очакова я сочетал сухопутные занятия и штабную при Светлейшем службу в качестве дежурного генерала с флотским делом и подал мысль князю Потемкину Таврическому о подъеме затонувших турецких лансонов и образовании гребной и в одночас парусной флотилии для военных действий на лиманском и речном мелководье, поелику нам предстоит осада турецких крепостей на Днестре и Дунае. Сие было одобрено Светлейшим, и уже приведено в исполнение малороссийскими казаками под моим начальством.

Братец Эммануил после ранения под Очаковым с потерей кисти руки уже оклемался [19] и принимает пехотный полк.

Здешние обыватели ездят не токмо на лошадях, но и на животинах, верблюдами реченых, кои на спине имеют два возвышения – спереди и сзади, а еще весьма предлиную шею. Мужние бабы и девицы у турок и татар на улице вовсе не ходят, а если ходят, то на лицо опускают род покрывала так, что одни глаза можно видеть. Ежели какой мужик бабе и девице по душе, то она едино строит ему глазки, а более ничего. Оные бабы и девки, окромя того, ходят не в юбках, как на Руси или где в ином месте заведено, а в шароварах на манер тех, что у нас обычно видеть на мужиках. Накупил здесь для тебя разных гостинцев: материй, благовоний, сластей восточных. Так что теми материями и благовониями на эрмитажах ты будешь отличима. Посылаю на пробу коричневый венецианский бархат к твоим карим глазам, душа моя.

Катеньке и Софи мой поклон и родительская ласка. Жду не дождусь, когда увижу тебя. Твой Хозе.

Дано в Хаджибее. Месяц октябрь, день двадцать пятый сего 1789 года».

Из Очакова и других мест, Российской державе преклоненных, шли на запад неисчислимые колонны войск – пеших и конных, при артиллерии разного калибра и назначения. Солдаты – бывалые и совсем молодые – необстрелянные, выбивались из сил на долгих переходах под ружьем, патронными сумками и ранцами. Лямки до крови растирали потные плечи.

– Наши жены – ружья заряжены!… – затянули запевалы.

– Пули – наши детки! – грянули кумпанства [20].

– Подтянись, братцы! Подтянись! – горланили капралы и унтера. – Голова хвост не ждет! Марш! Марш!

Ротный поручик, подбоченясь в седле, пропускал ряды:

– Веселей, ребятки, шаг держать бодро, хорошо, по-молодецки! Измаил и Бендеры не за горами, а там и зимние квартиры, теплая изба, щи да каша и девка наша! А вот гляди, братцы, и Хаджибей.

– Что еще за Хаджибей такой? – удивился правофланговый солдат.

– Фортеция нами у турка взятая, – ответил солдат Казурский.

– Чудно, – проворчал правофланговый. – Название-то какое, более с басурманским сходственно.

– На месте том, сказывают, стояла небывалая крепость. Одних пушек была тыща да янычар десять тыщ, не считая татарвы. Царь-то ихний, турецкий – Салтан живал там со своими сродственниками, потому в крепости был дворец, что ни в сказке сказать ни пером описать. Во дворце том держали девок православного звания, а Салтан со товарищами поганили их. Плакали девки горькими слезами, у Христа Спасителя смерть просили, но Салтан турецкой чинил им кривду, – говорил Казурский. – Еще в крепости был громадный чулан. По султанскому указу в ём мужиков заживо гноили, тож нашего, православнова звания. Когда государыне то ведомо стало, позвала она к себе енерала де-Рибасова…

– Из немцев что ль?… – спросил правофланговый.

– Помилуй бог, русской. Нешто у немцев такие енералы бывают, что при усах да орлом глядел? Офицеришко состоит при нем, Карлой кличут, тот точно из немцев, но более для посылок разных. А де-Рибасов – нет, русской. Нарекла его государыня так, потому он дюже горласт. Какой разговор при ем пойдет, он и начинает драть басом. Матушка-царица велела его в книгу записать: де-Рибас, – продолжает Казурский. – Государыня велела енералу де-Рибасову турок в баталии одолеть, крепость взять, баб и мужиков православнова звания из неволи отпутать, а турецкова Салтана со товарищи посадить на цепь и доставить в Питер перед ее светлые очи для примерной казни. Енерал де-Рибасов, известно, взял войска, сколько надобно, кликнул казаков-разбойничков, велел отслужить молебен о даровании поверхности российскому оружию и двинулся на Салтана. У крепости сказано было пехоте рыть апроши [21], артиллеристам потчевать неприятеля калеными ядрами, а казачишкам истреблять турков саблями где только можно. Неприятель стал палить по российским из тыщи пушек. Была потеха. Только до большого, кровопролития не дошло. Енерал де-Рибасов по-иному рассудил, послал к туркам Карлу и велел им более из пушек не палить, а предаться на милость российскую, в противность не избежать им полного истребления. Испужался турка российской силы и запросил аману.

А Салтанка, не будь дурак, удрал, только и видели его. Из гаремных баб увез он девку Аришку, да вишь, она от тоски и его салтанского поганства, сказывают, удавилась. А жаль, братцы, хороша была девка Аришка.

– Известное дело – девку жаль, – согласился Федоскин.

– Государыня генерала де-Рибасова жаловала землею и мужиками. Его, сказывают, слезой прошибло. Еще царица-матушка велела ставить новый город на месте, где басурмане невольников морили, домищи в нем строить и церкви златоглавые, чтоб в самом Царьграде были видны. Когда указ этот дошел до турецкого Салтана, он едва не окочурился от страха. А де-Рибасов – велено – исполняет, – вновь затеял Казурский.

Собрал мужиков, кликнул казачков-разбойничков. Камни таскают, стены кладут, а которые по малярству или плотницкому делу – малярят и плотничают.

Город растет не по дням, а по часам на удивление и радость православным и на гибель басурманам. Купцы на кораблях привозят всякое диво заморское, и пошел там великий торг.

– Ой ли?… – не верит Федоскин.

– Сказывают, черного мужика привозили с жеребячим хвостом, а то водку заморскую, по алтыну за ведро.

– Ой ли?

– У Хаджибея ентова хуторов провославные понаставили. Один Рыбальском назван, потому как там была рыбальня. Как-то случившиеся в той рыбальне казачки вытащили из лимана вместо рыбу бабу с рыбьим хвостом. Когда подтянули ее к берегу – она зашлась смехом, ударила по воде хвостом и была такова. С тех пор на том хуторе казачки не стали ловить рыбу. Оттого нынче зовут его Нерыбальском.

То, что де-Рибас взял Хаджибей, было верно. И то верно, что государыня жаловала его Егорием третьей степени. Офицеры этим знаком награждались в уважение больших перед отечеством ратных заслуг.