Ступени. Беседы митрополита Антония Сурожского - Митрополит (Сурожский) Антоний. Страница 15

– Простите. Но я только одно знаю, хотя это вам может показаться циничным, что электрический ток, если это одержимость, никаким образам бесу не повредит. А если это просто болезнь, то наш друг выздоровеет.

И он выздоровел через год. Но за время этой болезни случилось нечто чрезвычайно интересное. Он вступил в болезнь незрелым иконописцем, он вышел – созревшим. Его иконы стали иные, зрелые, глубокие. И мы ставили перед собой вопрос: что же это такое? Каким образом это может быть? И уже позже я нашел ответу св. Иоанна Кронштадтского: есть души очень хрупкие, они могут быть разбиты окружающим миром. И Бог спускает между такой душой и миром пелену или безумия, или какого-то частичного отчуждения и непонимания, пока эта душа не созреет. Она может и вовсе не созреть на этой земле, но она будет созревать в тишине этого, так называемого, безумия, этой отлученности от окружающего мира и вступит в вечность зрелой, созревшей. А иногда бывает, что эта пелена снимается, как это случилось с иконописцем. И вдруг оказывается, что за этой пеленой происходит нечто ведомое только Богу и самому человеку, и во что никакая человеческая сила не должна вмешиваться.

Когда человек заболевает психически, надо помнить, что это может быть физиологическим явлением, на которое должен обратить внимание врач. С другой стороны, одновременно мы должны об этом человеке молиться, как мы молимся о всяком человеке оказавшемся в нужде, молиться всеми силами души. Мы можем применять и некоторые церковные действия: помазать человека освященным маслом и, если он на это способен, допустить его до святого причащения. Но мы должны знать, что здесь будет действовать двоякая сила: Божественная сила через таинства и Божественная сила через врача и лекарства.

О святости и духовности

Мы исповедуем, что Церковь свята. И апостол Павел говорит всем христианам: "Вы святы". Церковь свята – это ясно и понятно, но утверждение, что все христиане святы, даже приобщаясь к святости Церкви, ставит перед нами серьезный вопрос. Глядя на себя самого и на людей вокруг, мы не можем с этим согласиться.

Начнем со святости Церкви. Святость Церкви заключается в том, что она место, где Бог в Своей полноте присутствует среди своего народа. Христос-Богочеловек, как человек и как Бог заполняет собою Церковь. Во Христе и в Духе Святом мы являемся уже не приемными, а как бы родными детьми Бога и Отца. Эти дерзновенные слова принадлежат св. Ерму. И в этом смысле мы можем сказать, что Церковь свята святостью Бога, Который в ней живет и действует. А что же о нас самих сказать? Мы в какой-то мере приобщаемся этой святости в зависимости от нашей верности, от нашего врастания в тайну Церкви и в тайну Бога. Но когда апостол Павел говорит о том, что все христиане святы, он совсем не имеет в виду, что мы уже достигли святости, не говоря о святости Христовой, а даже тех святых, которых Церковь почитает. Святость начинается в момент, когда мы посвящены Богу, когда мы добровольно принесены ему в дар, когда мы добровольно становимся Его собственностью.

Мы постоянно говорим о духовности, думая, что человек (не только святые, но и мы сами грешники) может жить одним духом, забывая, что в человеке есть и душевность и телесность. И вот тут надо понять, что следует подразумевать под словом "духовность". Духовность – это не достижение, а путь. Духовность заключается в том, что Святой Дух действует в нас, потому что мы Христовы, и в силу этого мы постепенно возрастаем действием Святого Духа. Это значит, что мы должны соединиться со Христом, соединиться с Духом Святым всем существом, а не только той стороной нашего бытия, которая уже сродни Богу, не только духом нашим. Св. Серафим Саровский говорит, что мы можем достигать святости благодаря решимости. А решимость – это область воли, это область ума, сознания. В этом случае наша душевность играет не последнюю роль. Наш дух без того, чтобы наша душевность участвовала в его возрождении и восхождении к Богу, не может с места сдвинуться.

Часто, вместо того, чтобы совершать подвиг душевный, мы как бы обращаемся к Богу со словами: «Господи, сделай за меня то, чего я не собираюсь делать ради Тебя, или то, чего я не могу сделать, потому что у меня не хватает ни решимости, ни вдохновения». Нет, в нас есть этот душевный момент, который требуется для того, чтобы загорелся дух, и Бог мог бы с нами все глубже соединиться.

Но речь идет не только о душевности и о духовности, о духе и о душе, речь идет еще о человеческом теле. Тело человека было создано Богом для того, чтобы быть вместилищем его души и его духа. Наше тело призвано быть таким же святым, как наш дух, и должно быть пронизано до самых глубин Божественной благодатью. Св. Силуан Афонский в одном из своих писаний говорит, что благодать Божия касается сначала нашего духа веянием Святого Духа, действием Святых Таинств, приобщенностью нашей к Богу, когда мы отдаемся Ему всецело, а потом, когда наш дух загорелся, это пламя постепенно пронизывает душевность нашу. Мы делаемся способными принимать решения, которые иначе мы не могли бы принимать: мы делаемся способными понимать вещи, которые иначе мы не могли бы понять во свете той благодати, которая уже осияла наш дух. Когда человек доходит до какой-то полноты приобщенности к Богу, относительной, конечно, полноты, то эта благодатность сходит и пронизывает наше тело. И этим объясняется то, что часто телеса святых остаются нетленными, и их не касается растление. Это говорит о том, что святость начинается с момента, когда мы всецело отдаем себя Богу. Она возрастает по мере того, как мы решительно боремся со всем тем, что нам мешает быть Божиими друзьями и учениками Христа, храмами Святого Духа и пронизывает нас до конца. И тут, может быть, стоит подумать о том, что совершается в наших человеческих отношениях.

Часто люди думают, что они могут поддерживать другого человека только духовно, забывая свою душевность и свою телесность, что они только будут молиться о своем ближнем и довольно с них. А он, может быть, нуждается во многом другом, в душевной помощи, в телесной помощи. И тут мы должны понять, что по мере того, как мы хотим жить духом, мы должны раскрываться к нашему ближнему той стороной нашей душевности, которая уже очищена. В Евангелии об этом ясно говорится: наши мысли должны постепенно очищаться. Мы должны бороться за то, чтобы никакая грязь, никакое тление, никакая нечистота, никакая неправда, ложь не проникали в нашу мысль. Вы скажете: "Как же это может быть? Я на опыте знаю, что это не так. Вот я становлюсь на молитву, и как только я начинаю молиться, в меня откуда-то начинают вливаться всякие мысли, воспоминания, воображения, фантазии, иногда даже просто богохульные мысли".

Даже Иоанн Лествичник говорит, что как только мы становимся на молитву, бес подползает к нам и нашептывает все, что может нас отвлечь от молитвы. Но нам не надо этим смущаться. Надо просто ему сказать: "отойди, не теряй времени, я буду все равно продолжать молиться". И после этого надо повторять тот отрывок молитвы, который был осквернен нечистыми мыслями, повторять его раз за разом. Если мы будем это делать постоянно, то, по словам одного подвижника, бес увидит, что, чем больше он на нас нападает, тем больше мы молимся, и отойдет от нас.

В жизнеописании одного из подвижников приводится рассказ о том, как одному монаху было поручено совершение таинства крещения. Как только он приступал к крещению женщин, в нем поднимались блудная страсть и скверные мысли. Он обратился к св. Иоанну Крестителю со словами: "Святой Иоанн, ты был чист от всякой порочной мысли. Помолись Богу, чтобы Он и меня освободил от этой нечистоты, чтобы мне не осквернять то дело, которое я совершаю". Святой Иоанн Креститель ему явился и сказал: "Я могу тебя освободить от этого борения, но если я это выпрошу у Бога, то ты потеряешь венец мученичества. Продолжай бороться. Борись против всех этих нечистых мыслей, против этих образов, против восстания плоти в тебе самом. Борись беспощадно. Рано или поздно благодать Божия, которую ты призываешь, победит в тебе, и тогда ты получишь венец мученический". И этот монах продолжал крестить, он боролся, боролся до дня, когда вдруг оказался свободным от всякой нечистой мысли и мог крестить так, как крестил святой Иоанн Креститель в водах Иордана.