Красотки кабаре - Суворов Олег Валентинович. Страница 1

Олег Суворов

Красотки кабаре

Часть I

Венгерский чардаш

Глава 1

Эпоха неврозов

16 мая 1914 года венский «Иоганн Штраус-театр» был взбудоражен необычным происшествием. В тот вечер давали очередное представление первой оперетты Имре Кальмана «Осенние маневры». Большинство венской публики уже знало, что знаменитый маэстро, уединившись в Мариенбаде со своими либреттистами, сочиняет новую оперетту, однако и предыдущие творения гениального «короля чардаша», имевшего внешность провинциального венгерского свиноторговца, продолжали пользоваться определенной популярностью. В немалой степени это объяснялось присутствием на сцене восхитительной венгерской примадонны Жужи Форкаи.

О, что это было за зрелище, когда фрейлейн Форкаи, одетая в кивер, гусарский ментик, короткую юбку и изящные лакированные сапожки с золотыми кисточками на голенищах, исполняла коронную арию, кокетливо уперев руки в бока и ловко притопывая своими несравненно стройными ножками! От этого поистине дьявольского соблазна у большинства из набившихся в зале офицеров австрийской армии, которые жадно впивали вид стройных прелестей примадонны через стекла дрожавших в руках биноклей, кружились головы и свирепело мужское вожделение. Кто из них не мечтал услышать голос бесподобной Жужи – сочное, чуть хрипловатое контральто, произносящее «О, mein geliebt!» [1], но не со сцены, а из алькова?

Кстати, один из таких счастливцев сидел в первом ряду партера, и именно на него фрейлейн Форкаи время от времени бросала злобные взгляды. Светское общество, как, впрочем, и любое другое, члены которого располагают свободным временем, не может жить без сплетен, поэтому большая часть публики была хорошо наслышана о бурном романе венгерской примадонны и гусарского ротмистра князя Штритроттера. И вот сегодня красавец князь, словно назло своей бывшей возлюбленной, посмел явиться на спектакль в обществе невесты – очаровательной немки, графини Хаммерсфильд!

Кому были интересны надуманные и легковесные коллизии оперетты, когда перед глазами разыгрывалась настоящая драма! Еще в первом акте, когда во время выходной арии Жужа впервые заметила своего коварного возлюбленного, у нее на мгновение сорвался голос, после чего в зале возникла напряженная тишина. Все ожидали чего-то ужасного или необычного, о чем будет так приятно рассказывать в светских салонах уверенным тоном очевидца. Один из газетчиков даже привстал со своего места, готовясь бежать в редакцию и уже заранее радуясь своей удаче. Однако в тот раз все обошлось – усилием воли примадонна взяла себя в руки и продолжала петь. Но с этого момента в театре воцарилась предгрозовая атмосфера, и, даже несмотря на то что второй акт прошел достаточно заурядно, все с нетерпением ждали финала.

Князь Штритроттер, чувствуя на себе взгляды всего зала, вел себя с обычной надменностью: подчеркнуто ухаживал за своей невестой и довольно равнодушно поглядывал на сцену. А фрейлейн Форкаи в тот вечер была необыкновенно хороша собой – смуглая кожа, гневный румянец, огненные глаза, упоительно-сочные губы и длинные, разметанные, черные как смоль волосы. Муки ревности придавали ей особую привлекательность, и не один офицер облизывал пересохшие губы при мысли о том, как было бы чудно заняться утешением этой брошенной красавицы.

Незадолго до конца третьего акта, после исполнения бурного венгерского чардаша, примадонна приблизилась к краю сцены и вдруг замерла, не сводя напряженного взгляда со своего бывшего возлюбленного. Она не раскланивалась, не улыбалась, а, тяжело дыша, просто стояла и смотрела на Штритроттера, в то время как зал аплодировал, а наиболее восторженные поклонники, привстав со своих мест, кричали «браво»… Сам князь пытался делать вид, что ничего не замечает. Натянуто улыбаясь, он наклонился к маленькому ушку графини, которая глядела на свою несчастную соперницу с выражением торжествующей ненависти.

Никто не понял, откуда в руке у фрейлейн Форкаи оказался маленький дамский браунинг, никто не услышал негромких хлопков, раздавшихся со сцены, но все замерли, увидев исказившееся лицо примадонны, стрелявшей в князя и его спутницу.

Мгновение тишины – и взрыв отчаянных криков, заглушивших звуки оркестра, начавшего играть вступление к следующей арии. Графиня Хаммерсфильд успела вскочить со своего места, но, тут же потеряв сознание, упала в проходе. Князь продолжал сидеть в кресле – только голова его откинулась назад, а в самом центре прилизанного виска быстро расплывалось маленькое кровавое пятно…

– Убит выстрелом в висок! А ведь она стреляла навскидку, почти не целясь, да еще не успев отдышаться после чардаша! Жужа выпустила три пули в графиню и лишь одну в Штритроттера – и что же? Невеста цела и невредима, а князь даже не успел понять, что случилось. Вот и говорите мне после этого, что никакой судьбы не существует. Нет, господа, каждому из нас суждена своя пуля, а потому даже человек, впервые взявший в руки пистолет, способен ухлопать на дуэли лучшего стрелка Вены.

– Мне кажется, капитан, что вы преувеличиваете роль случая. Во всяком случае, я бы предпочел стреляться с человеком, впервые увидевшим пистолет перед дуэлью, чем с лучшим стрелком Вены. Да и вы, при всей вашей храбрости, наверняка сделали бы подобный выбор…

– Кстати, а кто знает, что произошло дальше с нашей очаровательной Жужей? Бедняжка арестована?

– Да, и я сам видел, как ее увозили жандармы. Говорят, что она была совершенно невменяема и начала заговариваться. По слухам, ее согласился осмотреть знаменитый доктор Фрейд. Увы, господа, мы живем в эпоху неврозов…

Убийство в театре практически не повлияло на обычное времяпрепровождение офицеров лейб-гвардии гусарского полка имени императрицы Марии Терезии. Спустя час после происшествия они уже собрались в банкетном зале своего излюбленного кафе «У Густава» и теперь бурно обменивались впечатлениями. Естественно, что при этом лихо сносились золотистые головы многочисленных бутылок токайского и шампанского, а дым от сигар окутывал помещение, словно пороховой дым – обороняющийся редут. Князя Штритроттера в полку не любили – он был глуп и высокомерен, но при этом пользовался известным успехом у дам, и именно последнее обстоятельство вызывало максимальную неприязнь сослуживцев. Поэтому главным предметом обсуждения была судьба блистательной и несчастной Жужи Форкаи.

– Кстати, о Фрейде, – заметил юный корнет Хартвиг, большой знаток всех венских анекдотов. – Вы слышали, господа, какой замечательный случай произошел недавно в среде наших ученых венских психиатров?

– Рассказывайте, корнет, разумеется, что, кроме вас, об этом еще никто не знает, – усмехнулся майор Шмидт.

– В таком случае прошу внимания. Итак, доктор Брейер лечил молодую и весьма интересную особу по имени Анна. Я не силен в медицине, но говорят, что эта двадцатилетняя дама, которая, кстати, является супругой директора «Иоганн Штраус-театра», хотя по возрасту годится ему в дочери, страдала от различных нарушений истерической природы, наподобие нарушения зрения, слуха и речи, судорог, нервного кашля, ну, и чего-то там еще. Доктор Брейер наведывался к ней каждый вечер и, вводя в гипнотическое состояние, заставлял рассказывать свои галлюцинации. Однажды все болезненные симптомы полностью исчезли, и доктор решил, что его лечение возымело успех. И вдруг его срочно вызывают к той же больной. Войдя в дом, он застал Анну в ужасном состоянии – она была невменяема и, лежа в постели, корчилась от спазмов в области живота. Муж и вся домашняя челядь суетились вокруг, не зная, что делать. Брейер наклоняется к больной, которая его не узнает, и ласково интересуется, что с ней такое творится…