Тень победы - Суворов Виктор. Страница 26
3.
Рассказы Жукова о том, как он наступал до Барановичей, — это хлестаковщина в чистом виде. В ходе игры германская армия под командованием Жукова вообще не наступала. Наступающей стороной был советский Западный фронт под командованием Павлова. Павлов наносил удар в Восточную Пруссию, на Кенигсберг, а Жуков оборонялся.
Кстати, после войны Кенигсберг был превращен в советский город Калининград. Причина: немцы на нас напали, и вот в качестве платы за агрессию мы забрали себе немецкий город. Но если бы Гитлер не напал, то все равно высшее руководство СССР под личным контролем Сталина уже в январе 1941 года отрабатывало способы захвата этого города. А идеологи коммунистической партии задолго до 1941 года обкатывали простую идею: Кенигсберг скоро будет нашим. Приятель Жукова Константин Симонов еще в 1938-м году написал стихотворение «Однополчане». Смысл: вот иду я по Москве, навстречу — толпа незнакомых людей. А ведь скоро мы встанем в солдатский строй в одном полку. И война нас породнит. А далее:
и т. д. в том же духе.
Мотив «ярости благородной» звучал в наших стихах и песнях задолго до того, как Молотов и Риббентроп подписали Московский пакт о разделе Европы и начале Второй мировой войны.
Этот самый Симонов был не просто поэтом, но сталинским любимцем, ибо говорил только то, что нужно вождю, и именно в данный момент. А последствия вот какие: в 5-м воздушно-десантном корпусе генерал-майора И. С. Безуглого в Даугавпилсе и в 1-й бригаде морской пехоты полковника Терентия Парафило в Лиепае в мае 1941-го года вдруг появилось особенно много поклонников творчества Константина Симонова: в бараках десантных батальонов стихотворением «Однополчане» были обклеены все стены.
4.
Но вернемся к стратегической игре.
Была одна тонкость…
У нас так было принято: выходит постановление ЦК КПСС о состоянии, скажем, животноводства в Рязанской области. Начинается постановление с ритуальных похвал: достигнуты большие успехи там, там и вон там. За похвалами следует страшное слово «ОДНАКО». Далее — разгром. Все знали, что вступительная часть постановления — это преамбула, которая никакого отношения к основному содержанию не имеет. Наоборот: чем больше похвал в преамбуле, тем ужаснее обвинения в основной разгромной части, тем более страшные кары обрушатся на виновников.
Преамбула, зачин — по-русски, ни к чему не обязывает. Просто мясники из ЦК перед тем, как всадить нож в горло свинье, ее ласково за ушком щекочут.
Именно эта традиция была вложена и в нашу военную науку. Наши вожди совершенно открыто говорили, что будем вести войну только на территории противника: «И на вражьей земле мы врага разобьем малой кровью и мощным ударом». Имелась в виду «Глубокая операция», т. е. блицкриг. Но этим откровениям всегда предшествовала присказка: если враг нам навяжет войну. Полевой устав трактовал четко: если враг нападет, Красная Армия превратится в самую нападающую из всех когда-либо нападавших армий.
Присказка никого не обманывала. Всегда выходило так, что враг нападал именно в тот момент, когда у нас было все подготовлено к захвату его страны. В ноябре 1939 года мы сосредоточили пять армий на границе с Финляндией, изготовились, и тут финны, как по заказу, якобы один раз стрельнул из пушки… И тут же наши газеты взорвались той самой яростью благородной: «Отразим нападение Финляндии!», «Дать отпор зарвавшимся налетчикам!», «Ответим тройным ударом на удар агрессоров!», «Уничтожим гнусную банду!». И потом в 1940 году на декабрьском совещании высшего командного состава постоянно звучала мысль: Финляндия на нас напала, а мы бедные отбивались. Эта мысль была врезана во всю нашу историографию, идеологию, литературу. Образец: сборник рассказов о создателе советских танков «Конструктор боевых машин» Ленинград, Лениздат, 1988. В такой книге, тем более — спустя полвека, можно было бы ограничится рассказом о трудовом подвиге новатора, о смелых технических решениях, а об остальном помолчать. Но нет: «30 ноября 1939 года Красная Армия приступила к ответным действиям, началась советско-финляндская война». (Стр. 91)
Подготовка к нападению на Германию шла с соблюдением тех же правил. Наши стратеги, загадочно улыбаясь, говорили: если враг навяжет нам войну, мы будем вынуждены отбиваться на его территории.
Именно так и были составлены задания на стратегическую игру: 15 июля 1941 года Германия нападает на Советский Союз, германские войска прорвались на 70-120 км в глубь советской территории, но к 1 августа 1941 года были отброшены на исходное положение. (РГВА, фонд 37977, опись 5, дело 564, листы 32-34) Это такой зачин. Это присказка, которая с самой игрой ничего общего не имела. Как именно «Западные» нападали, как удалось их остановить и выбить с нашей территории, — об этом в задании не сказано ни единого слова. Это и не важно. Главное в том, что напали они, а мы их вышибли к государственной границе на исходное положение. Вот именно с этого момента, т. е. с нашей государственной границы и начались стратегическая игра. С этого момента развернулись «ответные действия» Красной Армии в Восточной Пруссии.
Вторжение германской армии на нашу территорию и отражение агрессии совершенно не интересовали Сталина, Жукова и всех остальных. Их интерес в другом: как вести боевые действия с рубежа государственной границы. Вот это и было темой первой игры.
И если в преамбуле условий игры записано, что германские войска напали и продвинулись вперед, то в этом заслуги Жукова нет. Таковы условия. Их писал не Жуков. Для того, чтобы напасть и продвинуться на советскую территорию Жукову, который играл роль германского стратега, не надо было ни размышлять, ни принимать решений. Если бы на место Жукова назначили другого гения, то все равно действовала бы все та же преамбула: враги напали и продвинулись на несколько десятков километров в глубь нашей страны. Точно также и Павлову, который играл роль советского полководца, не надо было размышлять, как отбить вторжение. Обо всем этом было скороговоркой сказано во вводной части и к делу отношения не имело.
Но даже если и считать, что в ходе стратегической игры гениальный Жуков продвинулся вперед на территорию Советского Союза, то следует помнить, что его тут же быстро и без труда вышибли на исходное положение.
5.
В рассказ Жукова о стратегической игре вкрались следующие неточности.
Жуков рассказывал: «Павлов, командовавший Западным военным округом, играл за нас, командовал „красными“, нашим Западным фронтом. На Юго-Западном фронте ему подыгрывал Штерн». Тут двойное искажение. Во-первых, Павлов, как и Жуков, сначала командовал одной стороной, затем другой. Во-вторых, Штерн Павлову не подыгрывал, и в команде Павлова его не было. В первой игре Штерн был в команде Жукова, командовал 8-й германской армией, а во второй игре Штерн участия не принимал.
Жуков повествует: «Взяв реальные исходные данные и силы противника — немцев»… Жуков ошибся. По условиям игры германские войска руководимые Жуковым имели в Восточной Пруссии 3512 танков и 3336 боевых самолетов. На самом деле армия Гитлера не имела такого количества танков и самолетов ни в Восточной Пруссии, ни на всем советско-германском фронте от Ледовитого океана до Черного моря. В ходе игры количество немецких дивизий у Жукова в Восточной Пруссии и оккупированных областях Польши было вдвое больше того, что было у немцев на самом деле.
«Я, командуя „синими“, развил операцию именно на тех направлениях, на которых потом развивали их немцы. Наносил свои главные удары там, где они их потом наносили». Тут опять наш рассказчик увлекся. В 1993 году группа российских военных историков составила официальную справку о тех играх. Группой руководил главный военный историк Российской Армии генерал-майор В. А. Золотарев, профессор, доктор наук. Вот официальное заключение двадцати трех ведущих экспертов: «В январе 1941 года оперативно-стратегическое звено командного состава РККА разыгрывало на картах такой вариант военных действий, который реальными „Западными“, т. е. Германией, не намечался». (Накануне войны. Материалы совещания высшего руководящего состава РККА 23-31 декабря 1940. Стр. 389)