Мятежная совесть - Петерсхаген Рудольф. Страница 19

В хорошую погоду мы с ним всегда брились перед бараками.

– Пора бы и вам вступить, наконец, в Антиф, – напомнил он мне однажды утром. – Неужто у вас не хватит мужества сделать это в генеральском лагере?

Это звучало сурово.

– Не в том дело. Это «анти» мне кажется отжившим. Гитлер уже давно мертв, и его «тысячелетнее царство» погребено. Мне бы хотелось знать новую, позитивную цель.

Он что-то пробурчал, раздумывая.

Вскоре мы вернулись к этой теме. Он рассказал мне, что не только офицеры вроде генералов фон Зейдлица, Шлемера, Бамлера и других, но даже священники пришли к новым политическим воззрениям. Известный священнослужитель доктор Круммахер после активного участия в работе Национального комитета «Свободная Германия» стал под знамена Коммунистической партии Германии и признал погибшего руководителя коммунистов Эрнста Тельмана. Конечно, это не могло определить новое направление моей политической ориентации.

В сентябре 1943 года был организован «Союз немецких офицеров», который выступал за восстановление мирной, демократической и единой Германии. Такая цель была мне понятна, и я без колебаний вступил в этот союз.

Один из генералов рассказал мне, что страшные переживания под Сталинградом совершенно выбили из колеи многих пленных офицеров и солдат. Их мучил вопрос о национальном долге. Разговоры с известными эмигрантами, такими, как Эрих Вайнерт, Вилли Бредель, Вильгельм Пик и Вальтер Ульбрихт, помогли им осознать, что война, которую ведет Гитлер, преступна. Национальный долг каждого – быстрее освободить Германию от тягот и последствий фашистского режима и войны. Это подлинно гуманный долг в интересах не только немецкого, но и других народов. Эмигранты и военнопленные всех сословий сошлись на этом и еще до «Союза офицеров» в 1943 году организовали Национальный комитет «Свободная Германия». Его первым председателем был поэт Эрих Вайнерт.

Этим первым борцам за мир нелегко было противостоять потокам грязной клеветы. Неисправимые реакционеры называли их предателями. Но мужество товарищей из Национального комитета преодолело все.

Обычно после вечерней поверки зачитывали сообщения печати. Мы всегда были в курсе самых важных событий в мире и обсуждали их между собой и на собраниях Антифа. Вообще в Красногорске мы много думали и спорили. В лагере были и кружки. Участие во всем было абсолютно добровольным.

Я участвовал по возможности во всех мероприятиях. Постепенно я ознакомился с послевоенной политикой в Германии, с историей, культурой и экономикой Советского Союза и его народов, а также с русским языком. Реакционеры, конечно, резко отвергали все это. Участников кружков они объявляли предателями, «красными» или приспособленцами, а себя честными, идейными немцами.

О важнейших международных событиях нас информировали. Мы знали, что три великие державы – СССР, Великобритания, США – договорились на Потсдамской конференции о будущей совместной политике в Германии и что они намерены провести широкие реформы.

Многие даже из генералитета вступили тогда в Антиф или в Союз немецких офицеров. В Нюрнберге шли процессы, разоблачавшие преступную политику гитлеровской Германии. Многие офицеры впервые узнали о существовании тесной связи между крупными промышленниками и вермахтом. Полковник доктор Чиматис, некогда служивший в министерстве рейхсвера, рассказывал, что если какое-нибудь солидное предприятие попадало в затруднительное положение или не было обеспечено заказами, его поддерживало военное министерство. В таких случаях срочно придумывали необходимость перевооружения или введения новой формы одежды. Тяжесть расходов ложилась либо на бюджет армии, либо на плечи ничего не ведавших офицеров. А промышленники в виде компенсации брали на себя расходы по пенсиям высших офицеров из основных управлений военного министерства.

Офицеры управления кадров сухопутных сил подтверждали это примерами. Начальник управления вооружений сухопутных сил генерал Лизе, например, а после войны и командующий 12-й армией генерал Вальтер Венк, выйдя в отставку, стали директорами крупных промышленных предприятий. Венк – это тот самый генерал, который в апреле 1945 года пытался освободить Гитлера из окруженного Берлина, за что поплатилось жизнью много солдат, главным образом молодежи.

Священнослужители тоже занялись уроками прошлого в своей сфере. Они пришли к заключению, что благословение войск перед битвой было ошибкой и что такого рода позорные заблуждения не должны больше повторяться. Поэтому необходимо отделить церковь от государства и ограничить ее функции.

В Красногорский лагерь постоянно прибывали все новые группы офицеров.

– Алло, Петер, старина, ты что ж, не узнаешь меня?

Действительно, я не сразу узнал своего бывшего командира роты Бетхера, в подчинении которого когда-то служил в Потсдаме. Он очень постарел. Это был типичный рубака, любитель выпить, но в общем честный малый.

– Вот так встреча! Как будто сбежались играть в кегли! – подтрунивал он над нами.

Возле него на поленницу дров, разложенных на пригорке, присел генерал Альтрихтер. Он имел звание доктора философии, написал несколько работ и слыл человеком эрудированным и начитанным. Альтрихтер сказал:

– Мы все сели в Потсдаме не на тот поезд, против воли, и абсолютно закономерно высадились в Москве.

– Это лишь внешняя сторона, – отмахнулся Бетхер.

– А для некоторых, мне кажется, и внутренняя, – заявил Альтрихтер. – Вот вам пример – наш Петер, которого я хорошо понимаю. Он еще молод и должен найти контакт с жизнью! Что касается длинного Бото – тут я пасую.

Он имел в виду своего бывшего товарища по полку генерала графа Бото фон Гюльзена, находившегося здесь же, в лагере, и в 1943 году вступившего в Национальный комитет.

– Он даже подписал воззвание пятидесяти генералов, – продолжал Альтрихтер. – Теперь он ведет классовую борьбу и сам себя лупит по своей красивой графской физиономии.

Подхватив мысль Альтрихтера, я заметил:

– После этой катастрофы важнее всего снова поставить Германию на ноги.

– Мой юный друг, – вмешался Бетхер, – бог да сохранит вам столь идеальные устремления. Но мне хотелось бы знать, как мы выиграем войну после такого разгрома?

Как и все милитаристы, Бетхер мыслил возрождение Германии лишь в одном направлении – военном. Он думал только в этой плоскости.

Я сказал:

– Разве война обязательна? Ведь последние две войны были для нас роковыми. Мне кажется, надо искать мирных путей к возрождению.

Он испытующе взглянул на меня:

– Скажите, пожалуйста, Петера уже перевоспитали.

– Но это абсолютно правильно, дорогой мой, – быстро поддержал меня генерал Альтрихтер, заметив, что тон Бетхера мне не понравился. – Я терпеть не могу слово «перевоспитание». Меня можно только убедить. Окончательные выводы я делаю сам.

Бетхер рассмеялся:

– Вспомните Грейфсвальд! Этого гамбургского упрямца я хорошо знаю – ведь когда-то он был у меня лейтенантом в 13-й роте 9-го пехотного полка.

– Здесь можно многому научиться, – сказал я. – Но все же собственное мнение я вырабатываю сам.

– Чему уж тут научишься! – отмахнулся Бетхер.

– К примеру, кое-чему о справедливых и несправедливых войнах.

Доктор Альтрихтер заметил, что об этом у Ленина есть очень интересные мысли.

– Слишком высокая материя для меня! – сказал Бетхер. – Я никогда не вмешиваюсь в политику. В справедливой войне, в войне, которую мы, наконец, выиграем, я, как старый военный, обязательно приму участие, можете не сомневаться. – Эта старая лиса хотела выпутаться из затруднительного положения, как и все, кого не устраивали политически осознанные факты. Он стал нервно обламывать кору с золотистых сосен. – Во всяком случае, нам, старым рубакам, должно же что-то перепасть. Мы дважды подставляли свою спину.

Ему ответил Альтрихтер:

– У меня нет особых иллюзий. Если из этого хаоса мы выйдем новыми путями, солдаты больше не понадобятся.