Путь прилива - Суэнвик Майкл. Страница 18

— Сердце — это маленькая птичка, — негромко пропела она, раскачиваясь в такт, — приютившаяся в твоей ладони.

Чиновник знал, что эта женщина — ловушка. Приманка, наживка, скрывающая под своей бархатистой кожей острые, зазубренные крючки. Один поцелуй — и крючки вонзаются в твое тело так глубоко и болезненно, что не сорвешься, не оборвешь леску, не уйдешь. И Грегорьян будет водить тебя как рыбу, утомлять и изматывать, пока ты не утратишь всякое желание сопротивляться. И тогда ты махнешь на все рукой, и опустишься на дно, и умрешь.

— И если ты ее упустишь… — Ундина выжидающе смолкла.

Уйти. Повернуться и бежать, бежать куда глаза глядят.

Чиновник осторожно коснулся лица ведьмы. Рукой. А затем — губами. Зашумело, падая на пол, платье.

Ловкие, проворные пальцы скинули с плеч чиновника куртку, начали расстегивать рубашку.

— Ты слишком нежный.

Ее рука направила его, и там было тепло, влажно и хорошо. Он чувствовал ее широкий, мягкий живот, ее груди. Не юная, но никак уж и не то, что называется «пожилая», Ундина пребывала в самом расцвете своей женственности, находясь на вершине, за которой только еще просматривался долгий, необратимый спуск. Мысль, что эта женщина никогда уже не будет такой прекрасной, как сейчас, еще больше возбуждала чиновника. Стройные, чуть полноватые ноги обхватили его за талию, стали раскачивать его, как волны — лодку, сперва — едва заметно, затем — все сильнее и быстрее.

Ундина, подумал чиновник. Ундина, Изольда, Эсме, Теодора — имена местных женщин подобны засушенным цветам. Или — осенним листьям.

Сквозняк качнул пламя свечи, тени суматошно забегали по стенам, снова успокоились. Неистовые губы Ундины метались по его лицу, шее, груди. Ундина была снизу, затем сверху и снова сверху, и чиновник не понимал уже, где кончается его тело и начинается она, более того, он не понимал, какое из этих тел принадлежит ему. А потом она превратилась в Океан, и он утратил всякое представление о реальности и утонул.

— Еще, — сказала Ундина.

— Боюсь, — сказал чиновник, — ты путаешь меня с кем-то другим. Не тот у меня возраст. Я с радостью сделаю еще одну попытку, но не сейчас, а минут через двадцать.

Ундина села; изумительные, невероятные груди качнулись и замерли. Теперь их освещали только бледные лучи Калибана, косо пробивающиеся сквозь пыльное окно, — свеча давно догорела.

— Ты что — не знаешь, каким образом мужчина может испытать множественные оргазмы без эякуляции?

— Нет, — рассмеялся чиновник.

— И каждый раз, когда ваша милость кончает, несчастные девушки должны ждать по полчаса? Не думаю, чтобы им такое нравилось. — В голосе Ундины звучала веселая издевка. — Ничего, я тебя научу. — Она поддела член чиновника пальцем, словно забавляясь дряблостью этого отростка. — Только попозже, сейчас от твоей принадлежности мало толку. Ну а пока, чтобы время зря не терять, я тебе кое-что покажу.

Ундина встала, потянулась, накинула на плечи одеяло и направилась к двери. Чиновник взялся было за рубашку, но затем махнул рукой и уныло поплелся следом. Вскоре они оказались на небольшой поляне.

— Смотри, — сказала Ундина.

Из земли вырывались бледные, похожие на северное сияние полотнища красноватого, голубоватого и белого света. Казалось, что и поляну, и окружающие ее кусты роз уже затопил океан. Рыхлая, недавно перекопанная земля буквально сочилась холодным, призрачным пламенем.

— Что это? — удивился чиновник.

— Иридобактерии. На Приливных Землях их можно найти везде, где только ни копни. К сожалению, в очень малых концентрациях. А теперь слушай внимательно. Я посвящу тебя в небольшую профессиональную тайну.

— Я и так слушаю, — пожал плечами чиновник.

— Чтобы иридобактерий было много, чтобы их свечение было заметно для невооруженного глаза, нужно закопать в землю дохлое животное, другого способа нет. Продукты распада — идеальная питательная среда. Всю последнюю неделю я убивала, точнее — отравляла собак, носила их сюда и хоронила.

— Ты убивала собак? — отшатнулся чиновник.

— Быстрая и безболезненная смерть. А что, думаешь, случится с ними, когда наступит Прилив? Они же не способны адаптироваться, как и те же самые розы. Поэтому люди из Гуманистического общества объявили неделю собак и платят за трупы поштучно. Лучше бы, конечно, отловить всех этих дворняг и отвезти в Пидмонт, только кто же станет таким делом заниматься. Там, у стены, — указала она рукой, — лежит лопата.

Чиновник принес лопату. Через месяц вся эта земля окажется под водой. Он представил себе рыб, заплывающих в окна зданий, и мертвых, с оскален-ными пастями собак, запутавшихся в колючих зарослях роз. И когда там еще доберется до этих вздувшихся трупов какой-нибудь зверь, благополучно трансформировавшийся в подводного стервятника. Или птица. Следуя указаниям ведьмы, он выбирал участки почвы, над которыми ярче всего полыхало холодное пламя, снимал с них верхний слой и кидал в ржавую железную бочку, на две трети наполненную водой. Земля оседала на дно, оставляя за собой мерцающую, быстро поднимающуюся к поверхности муть. Время от времени Ундина проводила по воде деревянным скребком и отбрасывала пену в широкую кювету.

— Вода испарится, — объяснила она, — и останется порошок, обогащенный иридобактериями. Остальные стадии обработки подождут, главное — получить концентрат и отвезти его в Пидмонт. Здесь иридобактерий — как грязи, а там они не приживаются.

— Расскажи мне про Грегорьяна, — попросил чиновник.

— Грегорьян — наисовершеннейшее воплощение зла. — Лицо Ундины стало холодным, жестким и суровым, как скалистые равнины Калибана. — Он умнее тебя, у него больше силы, красоты и воли. Грегорьян получил внепланетное образование — такое же, как у тебя, а может, и получше — и, что самое главное, он владеет оккультными науками, в которые ты не веришь. Бороться с ним — чистое безумие, это все равно что сунуть голову в петлю.

— Вот-вот, именно в этом он и хочет меня убедить.

— Все мужчины — идиоты, — пренебрежительно бросила Ундина. — Или ты не согласен? На твоем месте я бы быстренько заболела либо объявила начальству, что задание противоречит моим моральным принципам. Неловко, конечно, но от этого никто еще не умирал.

— Когда ты познакомилась с Грегорьяном?

Чиновник бросил в бочку очередную порцию земли; снова взвихрились призрачные струи фосфоресценции.

— В то время я была еще привидением. Я же подкидыш, приютская. А потом, когда у меня только-только начались месячные, появилась мадам Кампаспе. Она купила меня и забрала к себе — решила, что у девчонки есть способности. Ну и началось ученичество. На первой стадии я — и так-то тихая, робкая и незаметная — должна была стать совершенно невидимой. Я держалась в тени, никогда не разговаривала. Спала где придется и когда придется. О пропитании своем я заботилась сама — забиралась в чужие дома и воровала. Я не должна была показываться на глаза ни посторонним, ни самой мадам Кампаспе — иначе она меня била. Через месяц меня уже никто не видел.

— Кошмарная жестокость.

— Ты не вправе судить. В тот раз, когда мадам Кампаспе наткнулась на Грегорьяна, я пряталась в зарослях магнолии. Наткнулась — это в самом прямом смысле, он спал на ее пороге. Потом я узнала, что он два дня не имел ни крошки во рту, ни секунды не спал, а все шел и шел, так ему хотелось стать ее учеником. А дошел — тут-то беднягу и сморило. Это какой же поднялся крик! Мадам ударила мальчишку ногой, он отлетел на несколько метров, как мяч, вскочил, хватаясь за грудь — у него ребро было сломано, — и побежал. Мадам бросилась следом, а я тем временем залезла на сарай. Когда оба они скрылись из виду, я быстренько наведалась на огород мадам Кампаспе, выдернула репу и смылась. Думая, что никогда больше этого оборванца не увижу.

Но он вернулся, на следующий же день.

Мадам его прогнала. Он снова вернулся. Каждое утро повторялось одно и то же. Не знаю уж, как он добывал себе пропитание. Воровал или работал, а может — торговал своим телом. Не настолько он меня интересовал, чтобы проследить, хотя к тому времени я была уже способна днем, при белом свете, пробраться незамеченной в самый центр Роуз-Холла. Как бы там ни было, каждое утро этот мальчишка приходил к крыльцу мадам Кампаспе.