Путь прилива - Суэнвик Майкл. Страница 49

Мы с Грегорьяном разбирали вещи, доставшиеся мне по наследству от мадам. Когда я упомянула о своих планах, он вызвался организовать детали инсценировки, за очень скромную цену, но не совсем бесплатно — иначе я бы сразу заподозрила неладное. Он достал в северных биолабораториях клонированную руку, обработал ее под руку утопленницы и нанес татуировки. Правду говоря, я очень обрадовалась, что нашелся добрый человек, освободивший меня ото всей этой скучной возни. Ведьмы всегда крутятся как заведенные, такая уж суматошная профессия. Какое-то время я отсутствовала и очень нескоро узнала о твоих неприятностях. Все это чистая правда. Ну как, простишь?

Чиновник обнял Ундину и не выпускал ее несколько минут, потом они вернулись в комнату.

В следующий раз они вышли на балкон одетыми — воздух стал прохладным.

— Ты знаешь черные созвездия, — сказала Ундина, — и яркие. А можешь ты соединить их в одно?

— Одно?

— Все звезды образуют одно-единственное созвездие. Давай я тебе покажу. Начнем откуда угодно ну, скажем, с Овна. Проследи за ним, а потом перепрыгивай к следующему созвездию — они являются частями общей, более крупной структуры. Проследи за этим, и ты доберешься до…

— До Космонавта! Да, я вижу.

— Теперь, не забывая о них, рассмотри и черные созвездия — они тоже перетекают друг в друга, образуя вторую непрерывную структуру. Видишь? Следи за моим пальцем — петля вверх, потом вниз я сюда. Видишь? Не обращай внимания на кольца и луны, они эфемеричны. Вот, следи за пальцем. Теперь мы изучили половину неба.

Ты провел большую часть жизни вне планеты, а потому должен быть знаком с обоими полушариями неба, и с северным, и с южным. Соедини их мысленно — одно ты видишь, а другое можешь вспомнить. Они образуют…

И вдруг чиновник увидел. Две переплетенные змеи, одна — сотканная из света, другая — из тьмы. Их кольца заполняли всю сферу. В небе, прямо над головой, светлая змея пожирала хвост темной. Где-то там, под ногами, темная змея пожирала хвост светлой. Свет, поглощающий тьму, поглощающую свет. Вот она, структура. Так было и будет, ныне, и присно, и во веки веков.

Чиновник был потрясен. Всю свою жизнь он прожил внутри одного созвездия, тысячи раз пристально разглядывая его отдельные проявления, — и даже об этом не подозревал. И если от него укрылось нечто настолько очевидное и всеобъемлющее — что еще мог он проглядеть?

— Змеи! — прошептал чиновник. — Боже, в небе полно змей!

Ундина порывисто его обняла.

— Молодец! Жаль, не попался ты мне пораньше, молодым. Из тебя мог получиться настоящий волшебник!

— Ундина, — сказал чиновник. — Что ты будешь делать дальше?

Ундина вздрогнула, секунду помолчала.

— Утром я улетаю на Архипелаг. — Она говорила спокойно, без прежнего ликования, — Сейчас он как раз пробуждается, оживает. В продолжение всего Великого лета Архипелаг — сонное буколическое захолустье, где ничего и никогда не происходит, но сейчас на него словно брызнули живой водой. Люди поднимаются в горы, к самым дворцам, строят из чего попало хибары, размалевывают их такими красками, что глазам больно. Тебе бы понравилось. Музыка, танцы на улицах. Пей местное вино и дрыхни себе до полудня.

Чиновник попробовал себе представить такую картину и не смог, и пожалел, что не может.

— Да, интересно.

Он старался говорить равнодушно и тоже не смог — равнодушие получилось деланным, фальшивым .

— Поехали со мной, — сказала Ундина. — Брось ты свои летающие миры. Я научу тебя самым фантастическим вещам. Ты испытывал когда-нибудь оргазм, длящийся три дня подряд, без передышки? Я тебя научу. Ты беседовал когда-нибудь с Богом? Думаю, Он не откажет, Он же помнит, что за Ним остался небольшой должок.

— А Грегорьян?

— Плюнь на Грегорьяна. — Ундина крепко, до боли, обняла чиновника. — Я покажу тебе полночное солнце.

Чиновник болезненно ощутил в себе некий негнущийся, холодный и жесткий, стержень, не позволявший ему поддаться уговорам Ундины улететь вместе с ней на сказочные блаженные острова. Он хотел — и не мог. Не мог оставить охоту незаконченной. Не мог забыть о долге.

— Не могу, — сказал чиновник. — Мне поручили дело, мне доверяют, я не. могу обмануть людей. Вот разберусь сперва с Грегорьяном и тогда уж…

— Да? Ну и прекрасно. — Ундина сунула ноги в сапожки. Великолепная иносистемная обувь сама собой плотно обтянула щиколотки и икры. — Извини, пожалуйста, но я тороплюсь.

— Не надо так, Ундина.

Ундина надела и застегнула ярко расшитую куртку.

— Мне нужен один день. В крайнем случае два. Скажи мне, куда ты едешь, и я тебя найду. И тогда — делай со мной что хочешь.

Ундина отступила на шаг и смерила чиновника презрительным взглядом.

— Все мужики идиоты. — В голосе ее звенела ярость. — Да ты и сам, наверное, это заметил.

Не глядя, она подобрала с полу шаль, сброшенную несколько часов назад, накинула ее на плечи, завязала.

— Я не терплю всяких там отговорок и дополнительных условий. Да — нет, только так можно отвечать на мои предложения.

Ундина подошла к двери.

— И предложения эти не повторяются.

Она ушла.

Чиновник присел на край кровати. Ему показалось, что простыни сохранили запах ее духов. Было очень поздно, но снизу все еще доносились крики и смех — двойники, привыкшие жить по внепла-нетному времени, продолжали веселиться.

Чиновник немного посидел и заплакал.

12. СТАРОЕ ШОССЕ

Ты как пыльным мешком стукнутый. Негромкий рокот двигателей напоминал сытое кошачье мурлыканье, флаер летел на юг. Сиденья были глубокие и мягкие, как в ложе оперного театра. Через некоторое время Чу повторила попытку.

— Сколько я понимаю, ты провел эту ночь в приятной компании. Могу только позавидовать.

Чиновник героически смотрел вперед.

— Не хочешь говорить и не надо, как-нибудь перетопчемся. — Чу сложила руки на груди и откинулась на спинку. — Я проторчала в этой хреновине всю ночь без никого, не с кем было словом переброситься — проторчу еще и утро, что со мной сделается.

Тауэр-Хилл остался далеко позади, превратился в маленькое неразборчивое пятнышко. Серые облака соскальзывали с Пидмонта и неслись к Океану над лесами, багровыми, как кровоподтек. Лес кишел бегемотами. Чувствуя непонятный, непреодолимый зов, они суетливо вылезали из грязных нор и слонялись по лесу, чудовищно раздутые от детенышей, которые родятся только после их смерти, в щепки разносили деревья. Дикие твари, встревоженные и обреченные.

Роль пилота исполнял чемодан — чиновник подключил его прямо к органам управления в обход автономной системы. С чемоданом и надежнее, и проще — поправки к курсу можно вводить голосом, безо всяких там кнопок-ручек. Бегемоты валили лес абсолютно бесшумно — двойной, с вакуумной прослойкой фонарь задерживал все внешние звуки, в кабине слышались только убаюкивающее мурлыканье двигателей да негромкое гудение аппаратуры.

И вдруг Чу, пребывавшая все это время в сонном оцепенении, встряхнулась, ударила ладонью по приборной доске и рявкнула:

— А это еще что такое — там, внизу?

— Геданк, — сообщил флаер. — Прибрежный поселок, пристань, сто двадцать три жителя. Самый восточный из региональных эвакоцентров для…

— Да знаю я этот Геданк! А вот что мы здесь забыли? Мы же летим обратным курсом. — Чу крутила головой, пытаясь сориентироваться. — Мы же летим на север! Как это вышло? Почему мы снова над рекой?

С высоты плывущий по реке телятник казался игрушечным корабликом, эвакуаторы, суетившиеся на палубе, — маленькими черными жучками. К югу от поселка виднелись жалкие останки лагеря для переселенцев. Вяло хлопала по земле сорванная с кольев палатка, похожая сейчас на какое-то издыхающее чудовище. Рядом с пристанью — прямоугольные загоны, битком набитые переселенцами. По сходням на телятник течет тоненькая людская струйка — ну как же, ведь каждого несчастного нужно проверить и записать.