Вакуумные цветы - Суэнвик Майкл. Страница 46

В «Мире мозга» работали еще два мастера. Бледный, нервный мужчина с длинными пальцами, который всегда опаздывал. И высокая полная женщина по имени Хадиджа. У нее были темные глаза и циничный рот, и она крутила роман с бледным, нервным мужчиной.

Однажды, когда Ребел проработала уже с две недели, нервный мужчина не пришел вообще. Ребел только успела уложить последнего клиента на койку и подключить к программе, как вдруг занавеска распахнулась и в комнату вошла Хадиджа. Раньше она никогда не заглядывала. Она ходила по комнате, клиент, мужчина-проститутка, стремящийся оживить свой интерес к сексу, следил за ней и бессмысленно улыбался.

— Закройте глаза, — сказала ему Ребел. — Хорошо. Можете представить себе единорога?

— Нет.

— Гм-м.

Ребел достала одну из плат и поместила ее в звуковую ванну. Пока прибор выбивал из пластинки микропыль, Ребел размышляла о том, что, если бы ей дали волю, она окончательно убила бы в этом создании интерес к сексу и парень вышел бы из этой комнаты свободным. Он бросил бы свое ремесло и никогда бы о том не жалел. Но Эвкрейша ни за что не стала бы вмешиваться в дела клиента без разрешения, а Ребел начинала прислушиваться к профессиональному суждению своей напарницы. Ребел поставила плату обратно.

— А теперь?

— Да.

Хадиджа провела пальцем по полке с платами: они застучали, ударяясь о разделительные перегородки. Женщина отошла к порогу и встала там, приподняв занавеску.

— Ладно, — наконец сказала она. — А как насчет надраться со мной после работы?

После работы Ребел обычно проверяла дома, нет ли для нее сообщений, а потом бродила по улицам Гисинкфора, знакомясь с их расположением и разыскивая Уайета. До сих пор она не нашла никаких серьезных подсказок, но сделала еще не все. И ей вовсе не хотелось пить. Но Ребел вспомнила, как Эвкрейше иногда хотелось с кем-нибудь напиться, а под рукой никого не оказывалось.

— Конечно, — ответила Ребел. — Как только я кончу с этим.

Хадиджа кивнула и вышла.

— А сейчас… — Ребел подняла руку. — Сколько вы видите пальцев?

— Четыре.

Она подсветила стену.

— Цвет голубой или зеленый?

— Голубой.

— Хорошо. Еще один вопрос. — На стене появилось изображение. Это был Уайет. — Видели когда-нибудь этого человека?

— Нет.

— Хорошо, вы выдержали испытание.

Ребел вздохнула и, сделав последнюю проверку на цельность, включила программер. Парень вздрогнул и закрыл глаза, программа начала действовать.

Для начала они отправились в темный маленький бар «У воды», излюбленное заведение психохирургов, и сели у окна, чтобы смотреть на прохожих. Хадиджа выпила две первые кружки вина в мрачном молчании и, когда они опустели, стала стучать по столу, требуя еще. Отпив половину из третьей, она проворчала:

— Мужики, называется.

— Да уж точно.

— Даже говорить не хочется.

Ребел лениво глазела в окно и вдруг увидела, как какое-то существо подкралось, схватило с тротуара отбросы и быстро скрылось в тени. Длинное тощее животное, покрытое серой шерстью.

— Ну надо же! — сказала Ребел. — Ты видела? Здесь водятся кошки!

— Да, от них деваться некуда. Живут в заброшенных зданиях. Правительство вылавливало их при помощи механизмов, большие такие хреновины, размером, наверно.., с собаку, но дети бросали их в воду, чтобы посмотреть, как они коротятся. Это было давно, когда я была маленькая. — Хадиджа рассмеялась:

— Видела бы ты, как из них искры сыпались!

— Скажи мне вот что. Почему это никто не знает, какое в Гисинкфоре правительство?

— Да. Никто не знает. — Потом, отвечая на взгляд Ребел:

— Это правда. Одни считают, что это Земля управляет всеми городами-государствами через своих представителей. Другие думают, что правительства скрываются из страха, что их захватят комбины. А некоторые говорят, что полиция не подотчетна никому, что это просто еще одна банда. Ведь они каждую неделю собирают деньги за охрану порядка. И никто не знает, чем они руководствуются. Что-то сходит людям с рук, но не всегда. А бывает, люди навсегда исчезают. Думаю, правителям очень удобно делать дела, когда никто их не знает.

— Но это какой-то бред. Кому тогда жаловаться, если что-то не так?

— Вот именно. — Хадиджа сунула палец в кружку и поболтала вино. — Лучше всего глядеть в оба и не нарываться.

— И как же это делается?

Хадиджа засмеялась и покачала головой:

— Пошли куда-нибудь еще.

Они вылезли из окна, прошли по узкому выступу, поднялись по ржавой лестнице на крышу в ярко освещенный сад, где порхали бабочки (Ребел спросила: «Ты уверена, что мы правильно идем?» — «Положись на меня», — ответила Хадиджа), потом миновали пешеходный мостик и спустились в погребок под названием «Пещера». Там они уселись за стол, устроенный на усеченном сталагмите, и Хадиджа потребовала вина. Ребел оглядывала переполненную темную комнату.

— У меня такое ощущение, словно мы никуда и не уходили.

— Ты совершенно права. — Хадиджа заплатила за вино и подняла кружку. — Слушай, Солнышко. Откуда у тебя такое аристократическое имя? Я хочу сказать, ты ведь не местная. Никогда не поверю, что местная. Я живу тут всю жизнь, я знаю.

В вине были намешаны эндорфины. Ребел пришла в приподнятое настроение, но в то же время как бы отстранилась от происходящего. Ее защищала нежная, мягкая дымка. Теперь ничто ей не могло повредить.

— У меня аристократическое имя?

Дома, на Тирнанноге, имея стакан эндорфинов, можно творить чудеса, создавать причудливые смеси из чувств и воображения. Но по эту сторону Оорта знают лишь примитивные биотехнологии.

— Ну да, знаешь, Космос Старчайлд Биддл или Галактика Спейслинг Тойокуни. Когда люди еще только поселились за пределами Земли и от радости с ума посходили, они давали детям такие идиотские имена.

— Мне просто надо было как-то назвать себя. Меня разыскивает куча людей, а я не хочу, чтобы они меня нашли.

Хадиджа понимающе кивнула:

— А все-таки ты откуда?

— Из дайсоновского мира, с Тирнаннога. Когда-нибудь слышала? Нет? Ну, собственно говоря, мое тело родилось в поясе астероидов, но сама я с комет. Я дочь волшебницы.

— Солнышко! Тот парень, с которым ты разговаривала на прошлой неделе, он еще заходил за тобой, когда мы заканчивали работу…

— Борс?

— Да. Он здесь. Вон он, треплется со спускальщицей.

Ребел подняла голову и увидела Борса, который увлеченно беседовал с кислого вида женщиной. Ребел подождала, пока он посмотрит в их сторону, и помахала ему рукой. Он помахал в ответ, попрощался с женщиной и стал пробираться к Ребел между маленькими столиками и бутафорскими сталактитами.

Под накидкой у Борса был все тот же красный жилет, который придавал ему щегольской, полувоенный вид.

— Привет, привет, — весело проговорил Борс, садясь рядом с Ребел. — Какое совпадение. Я видел раньше вашу приятельницу?

Ребел представила его Хадидже и спросила:

— Так чем вы занимались последнее время?

— О, это очень интересно! Я рыскал по городским архивам и откопал эпическую поэму из пяти тысяч строк о Войнах Поглощения, написанную рифмованными строфами женщиной, которая сама все это пережила. Ее запрограммировали для центра переработки в качестве священнослужительницы, но к тому времени, как подошла ее очередь, уже подписали мирный договор.

— Хорошая поэма? — с сомнением в голосе спросила Ребел.

Борс доверительно наклонился к ней и сказал:

— Дерьмо. Но как историческая диковинка она все-таки представляет некоторую ценность, так что я потерял время совсем не зря.

— Однажды я переспала с каким-то борсом, — заявила Хадиджа.

— Правда? — довольным тоном произнес Борс.

Пространство вдруг искривилось, комната со всем содержимым сделалась совсем маленькой, а Ребел начала расти. Она стала огромной, голова ее раздулась, как воздушный шар. Ребел казалось, что она может раздавить всю комнату одним пальцем.