Вечный лес - Сван Томас Барнет. Страница 19

– Что случилось, малыш? – повторил он с нежностью старшего брата, для которого младший навсегда останется маленьким, хотя они уже давно сравнялись в росте. В его лосе слышались недоумение и мягкий упрек: – Ты приходишь в рощу один. Разговариваешь с деревьями, а ведь ты мог бы поговорить со своим братом и царем. Уж не тоскуешь ли ты от любви? Не было такого случая, чтобы дева отвергла самого красивого из мужчин.

– Нет, брат. Дело не в этом.

– В чем же тогда?

В чем? На этот вопрос ответа не было.

– Не знаю, – сказал он грустно. – Я вдруг почувствовал какое-то неопределенное желание.

– Каждое желание можно удовлетворить. Человек, которого мучит жажда, достает вино из ближайшего погреба, голодный ест омара, пойманного в Великом Зеленом море. Тот, которого оставила возлюбленная, находит другую – с опытом зрелой женщины и внешностью юной девушки.

Эак с трудом заставил себя улыбнуться:

– Как может мучить жажда, голод или отсутствие любви на Крите, столь богатом развлечениями? Я веду себя, как глупый мальчишка, который разбил свои таблички и позабыл все уроки. Если бы я только мог понять…

Царь, казалось, задумался.

– Может, это и не так глупо. Наши предки до того, как они поселились на Крите, были неугомонными людьми и немало побродили по свету. Наверное, один из них заговорил в тебе. Прошлой ночью ахейский корабль совершил нападение на побережье. Пираты сожгли три крестьянских дома. Наше патрульное судно протаранило их корабль и потопило. Но ахейцы ушли в глубь острова. Они могут принести еще немало бед, и я отправляю за ними поисковую группу.

– Я найду их. Я возьму несколько человек из дворцовой охраны.

– Только если ты сам этого действительно хочешь. Ни кто не может заставить принца помимо его воли рисковать жизнью, преследуя пиратов. Я уже подобрал группу, и начальник дворцовой охраны готов возглавить ее.

– Я сам ее возглавлю.

Царь улыбнулся. Солнечный луч пробился сквозь густые переплетения ветвей тамариска и упал на его белоснежные волосы, в одно мгновение превратив их в серебряный, воистину царственный головной убор.

– Хорошо, ты поведешь их. Твоя ловкость в играх с быками известна всем. Твой кинжал легок и подвижен, как стрекоза. Но будь внимателен. Помни, что ловкость и кинжал сильнее мускулов и мечей ахейцев, только если ты очень осторожен. Оставь свои вздохи во дворце, иначе вонючий хвастун пронзит твое сердце мечом еще до того, как ты успеешь вытащить кинжал.

– Со мной скучно последнее время, правда, брат?

– Да, действительно, тоскующий критянин не очень-то вписывается в веселое придворное общество. Если ты останешься в таком же настроении, то вскоре все дамы начнут плакать и по их щекам потекут реки из краски для век. Поброди по холмам и поищи свой потерянный смех.

Братья крепко обнялись, но это не было данью формальностям. Эак любил Миноса больше всех на свете. Он знал, что людям других племен – серьезным и важным египтянам, хвастливым и самовлюбленным вавилонцам – критяне кажутся легкомысленными и переменчивыми, не способными на долгую и глубокую любовь. Это происходит потому, что их похороны скорее напоминают праздник, а сами они очень редко проливают слезы. Но для критянина смерть – не забвение, а переселение в другую страну, где все, что они любят, и все, кого они любят, воскрешаются вновь и становятся бессмертными в лучах улыбки Великой Матери и ее Праведного Судии. И если критяне влюбляются с такой же легкостью, с какой дети начинают вместе играть, а затем так же беззаботно расстаются друг с другом, то объясняется это не тем, что они никого не любят, а тем, и Эак с легкостью мог бы это доказать, что они любят слишком многих. У него у самого было тридцать друзей и множество женщин, и еще он любил детей, своего брата, себя, а больше всех что-то или кого-то, с кем пока еще не повстречался…

Погоня увела их далеко от побережья, от соленого морского ветра, к горам, торчавшим посреди острова, как выпирающий хребет. Сожженные дома крестьян, зарезанные овцы, непрерывно кукарекающий петух, залетевший от страха на верхушку оливкового дерева, – такие следы оставляли за собой мародеры. В последнее время набеги стали обычным явлением. У Крита было так много колоний, что не хватало времени охранять свое собственное побережье, а его извилистый берег с бесконечными мысами и бухточками представлял собой идеальное укрытие для пиратских кораблей. Но набеги ахейцев не вызывали серьезного беспокойства и воспринимались как мелкие неприятности. Считалось, что это необходимая плата за империю. А если кто-то и предвидел возможность крупномасштабного вторжения этих светловолосых, неуклюжих, вооруженных мечами варваров, то всячески старался скрывать свои «глупые домыслы» от царя. Мелкие неприятности, думал Эак, но не для рыбаков или крестьян, теряющих свои дома, а часто и саму жизнь, и не имеющих утешения в вере. Веру им заменяло бесформенное нагромождение суеверий, в которых Подземный мир представлялся мрачным обиталищем чудовищ и источником ужасных страданий.

Эак не часто задумывался о жизни рыбаков и крестьян. Они существовали где-то очень далеко, поставляли двору рыбу, мясо, овощи, фрукты, оливковое масло и шерсть. Они выполняли роль, отведенную им Великой Матерью. Любили ли они? Страдали ли они? Он почувствовал угрызения совести, что так редко вспоминал о них, а затем ему стало стыдно уже за свои угрызения совести – ведь он был любимым братом царя, отправившимся на поиски приключений. Вскоре он вообще отбросил все эти мысли – недаром он принадлежал к племени, которому не дано заниматься самоанализом.

Маленький мальчик бежал к ним через поле. На вид ему было лет пять, и он был очень худенький; он горько плакал. Поблизости дымился дом, а куры, вперемешку со свиньями, прятались в разоренном винограднике. Эак поднял ребенка на руки и почувствовал, как сильно бьется его сердце. Он терпеливо ждал, когда мальчик сможет заговорить.

– Мама и папа…

– Убиты?

– Да.

– Не плачь.

Странно и непривычно было видеть, как люди плачут. При дворе никто не плакал. Или просто никто не показывал своих слез.

– Мои люди похоронят твоих родителей как подобает, и те будут дожидаться тебя в Подземном мире. Праведный Судия [29] будет добр к ним, поможет и спасет их.

– Действительно так и будет? – Ребенок посмотрел на него с удивлением.

Он был похож на обезьянку – некрасивый, смуглый и тощий. При дворе в Кноссе его уродство могло бы вызвать у Эака отвращение. Но не сейчас и не здесь.

– Я думал, он помогает только таким господам, как ты.

– Он помогает всем.

Эак говорил очень уверенно, но на самом деле он никогда раньше не задумывался, попадают ли крестьяне, подобно царям и придворным, в Подземный мир. Есть ли там место для них? Продолжают ли они и там служить своим земным хозяевам?

– Один из моих людей останется с тобой, а когда мы вернемся, то найдем тебе дом поближе к городу, где ты будешь в безопасности.

Ребенок так крепко, по-обезьяньи вцепился в Эака обеими руками, что тому пришлось с силой разнимать его пальцы. Делал он это нежно, но решительно, а затем передал мальчика одному из своих воинов. Эак с удовольствием остался бы в разрушенном доме, похоронил по всем правилам родителей ребенка (независимо от того, куда именно направились тени умерших), накормил бы его и рассказал много разных историй о веселых дельфинах и рыбах с собачьими головами. «Когда вернусь во дворец, – подумал он, – я женюсь, и у меня будет ребенок. Много детей. Может, я и тоскую именно по ним, по своим еще не родившимся детям». Дерево что-то прошептало.

В часе ходьбы от того места, где они оставили мальчика, на поляне, покрытой валунами и изрытой глубокими ямами, они наткнулись на ахейцев. Валуны вдруг ожили, из укрытий высыпали воины, и маленькие критяне были окружены прежде, чем успели выхватить свои кинжалы. Но, быстро выхватив их, они стали сражаться на равных, отбиваясь от огромных русоволосых разбойников так же ловко, как голубые обезьяны отбиваются от напавших на них собак. Они увертывались от ударов мечей, но сами непрерывно наносили удары кинжалами. Так продолжалось до тех пор, пока последний ахеец не убежал, прихрамывая, с поля боя.