Прорицатель - Светлов Роман. Страница 8

Потом незнакомец отступил. Калхас отбивался от восторгов Дотима, а сам ощущал, как в его груди волной поднимаются и облегчение, и радость, и тщеславное удовлетворение. Он становился обычным, но это вызвало неожиданный стыд. Стыд перед самим же собой. Словно несколько мгновений назад он стоял выше на целую голову.

Все это отошло на второй план, когда они высадились на берег. Триеры сопроводили наемников к какой-то безымянной бухте, затерянной среди скалистых берегов Киликии, и они выбирались на берег под испуганными взорами обитателей десятка глинобитных рыбачьих хижин.

Берег! Радость от ощущения твердой, устойчивой опоры под ногами могут понять лишь те, кто много дней провел на вечно раскачивающихся, стонущих при каждом ударе ветра суденышках. Радость наемников была столь велика, что, оказавшись на суше, они пустились в пляс, распевая дикие бессмысленные песни.

Дотим дал выплеснуться первой, неуправляемой энергии, после чего выстроил свое маленькое войско в колонну и повел его скорым маршем к Тарсу, городу, где находился Эвмен. Наемников обступили пустынные горы цвета пересохшей глины. Редкие чахлые ивовые рощи вокруг едва дышащих ключей, порыжевший от жары можжевельник, да пучки сухой травы, торчащие на обочине тропы, по которой они шли, постепенно начали вселять уныние. Азия до странности напоминала Аркадию засушливым летом. Только горы казались выше и пустынней. Тропа пересекалась с другими, и не будь взятого в рыбачьей деревушке проводника, они давно бы уже заблудились.

Наконец отряд вышел на самую настоящую дорогу, однако по-прежнему встречные были очень редки. Когда наступил вечер, из-за поворота впервые появилась повозка, в которой сидели люди, чья одежда намекала на некоторый достаток. Заметив большой вооруженный отряд, возница повернул мулов и погнал их прямо в горы. Дотим с трудом удержал наемников, готовых, подобно охотничьим собакам, припустить за всем, что убегает от них.

— Это своя страна, — убеждал он. — А потом, что вы у него отнимете? Мулов да мешок ячменя?

Усталость постепенно заглушила ропот. Отвыкшие от длительной ходьбы ноги под конец дня казались каменными глыбами, а каждый шаг давался с мукой. Поэтому, когда Дотим остановил отряд и приказал располагаться на ночь, большинство наемников повалились на землю, забыв о пище.

Наутро все повторилось. Опять была жара, пустынная дорога и утомительный переход. Дотим обещал скорый отдых в большом городе, но при взгляде на эту местность казалось, что городов здесь просто не может быть.

Однако в тот же день дорога привела их к обрыву, с которого открывался вид на гигантскую, теряющуюся за горизонтом равнину. Желтую и серую краски разом сменили зеленая и голубая. Никогда аркадяне не видели такого обилия деревьев, возделанных полей, ручьев и рек. Дотим довольно посмеивался.

— Это тоже Киликия. Ну-ка, смотрите туда: вот он, Тарс!

Рука Дотима указывала на смутно угадывающиеся вдалеке очертания стен. Отпустив проводника, они начали спускаться в долину по дороге, бесконечно долго вившейся вдоль края обрыва. Зато внизу их встретил влажный мягкий ветер, переполненный запахами трав и пьянящим жаром разопревшей земли. От этого жара по телу кралась сладкая истома, а скулы сводило зевотой. Даже сам Дотим поддался общей слабости и разрешил провести остаток жаркого времени дня в тени первой же попавшейся рощи.

Из липкой дремы наемников вырвали испуганные голоса дозорных. В их сторону на полном скаку мчалось не менее полусотни всадников. Они были вооружены, и потому Дотим приказал наемникам тоже взять в руки оружие. Заметив это, большинство всадников остановилось на почтительном расстоянии. Лишь двое стали осторожно приближаться к аркадянам. Оказавшись совсем рядом, один из них спросил:

— Здесь есть Дотим?

— Есть, — командир наемников выступил вперед и картинно оперся на дротик.

Другой всадник указал на него рукой:

— Точно. Это Дотим. Посмотри на ухо.

— Повернись боком! — сказал первый всадник.

— А еще чем к тебе повернуться? — фыркнул Дотим, но показал разрубленное ухо.

Тогда всадники замахали руками своим, и те, пряча оружие, стали спешиваться.

— От Эвмена отпал город. Там, на западе, в двух днях пути отсюда, — принялся объяснять первый всадник. — Ты шел как раз по дороге, которая ведет к нему. Эвмен ждет тебя, но, сам понимаешь… — всадник улыбнулся и спрыгнул с коня. — Я тебя не видел никогда, но мне рассказывали о твоем ухе…

— Глупцы! — Дотим возмущенно пожимал плечами. — Они слышали не про то, как мы вырвались из Норы, а про мое ухо! Здесь собрались одни глупцы и пустобрехи!

Дотим негодовал из-за того, что в Тарсе почти не оказалось ветеранов Эвмена. Ветераны стояли в других областях, сюда же собирались войска недавно перешедшие на сторону стратега. После того, как регент назначил Эвмена стратегом-автократором, таких оказалось немало. И, прежде всего, гвардия Македонца — «среброщитые»: несколько тысяч жилистых, иссушенных походами воинов, которые взяли в руки оружие еще при Филиппе, отце Александра. Здесь редко кому было меньше пятидесяти; они возмужали и состарились среди постоянных битв, походов, осад. Это наложило на аргираспидов одинаковую печать надменности и молчаливой хмурости. Шрамы, седина, увядшая кожа, тусклый, усталый взгляд, почерневшее от времени серебро на щитах: все это производило странное впечатление.

— Старье! — шамкал Дотим. — Когда-то это были воины. Хорошие воины. А теперь?

Он показывал в сторону лагеря аргираспидов. В год своей смерти Александр приказал всем им жениться на персиянках. Теперь за ветеранами тащился смеющийся, плачущий, ругающийся, сварливый обоз. Может быть поэтому среброщитые не вмешивались в распри между македонскими сатрапами и понемногу кочевали из Вавилонии на Запад, в сторону своей полузабытой родины. Возглавляли их два престарелых военачальника — Тевтам и Антиген, причем последний, вдобавок, считался сатрапом далекой провинции Сузианы, откуда вез часть Царской казны по приказу, отданному еще покойным Антипатром. Только когда Полисперхонт направил им личный приказ, и его поддержала Олимпиада, мать Македонца, аргираспиды присоединились к Эвмену. Они очень хорошо помнили старую ведьму Олимпиаду, уважали ее и побаивались. Антиген даже передал стратегу казну.