Земля воды - Свифт Грэм. Страница 27

Разве привидения не доказывают нам – даже просто слухи, даже просто рассказанные шепотом или вполголоса истории о привидениях, – что прошлое липнет к нам, что мы обречены возвращаться?..

Но если Сейра Аткинсон лежит в своей свежей могиле, выкопанной бок о бок со старой могилою Томаса, на погосте у Св. Гуннхильды, где дождь, пропитавший землю, уже дал начало процессу, в результате которого один прах смешается в конце концов с другим прахом, разве не воссоединилась она уже со своим давно потерянным мужем – навечно?

Вода прибывает. Она разносит слухи и странного рода свидетельства, но она же и смыкается над ними и уносит их прочь. Братья, может быть, еще и спасибо скажут (хотя, почему, собственно, они обязаны говорить спасибо) этим потокам, которые столь прочно занимают внимание сограждан и отвлекают их на сиюминутные практические нужды. Когда над водами витают слухи о разрушенных домах, об утонувшей скотине, о том, что по дорогам не проехать, кто станет слушать истерические сплетни о каких-то призраках в допотопных платьях? А когда наводнение начинает наконец идти на убыль и приходится подсчитывать неутешительные цифры убытков, чего будут стоить бредни горстки домохозяек, служанок и деревенских олухов противу достойных восхищения усилий Джорджа и Элфреда по возвращению покоя и порядка в разоренный стихийным бедствием край – или противу трудов Артура, который, разделив с отцом и дядей ношу местных дел, находит в себе достаточный запас энергии, чтобы говорить со своей скамьи в палате общин речи о материях все более широких и веских.

Но все равно ведь кто-нибудь да спросит – когда потоп уйдет в туманную область воспоминаний, когда Лим снова будет тихо течь в своих берегах, когда новый шлюз и новая заслонка, выстроенные возле нового смотрительского дома, в котором поселится однажды Хенри Крик, примутся стеречь и регулировать ток вод: а откуда нам знать, что Сейра Аткинсон и впрямь лежит в своей могиле рядом с мужем на погосте у Св. Гуннхильды?

Но кто-нибудь снова выкопает бессмысленную и смехотворную, зловредную, а потому старательно изгоняемую из обращения выдумку о том, что Сейра Аткинсон не только была заточена в Уизерфилдском приюте, но, будучи наделена сверхъестественными способностями, еще и умудрилась оттуда сбежать – за несколько дней до собственных похорон. Что, обманув своих стражей и уйдя от погони, она (это в девяносто два года-то!), одетая в одну ночную рубашку, карабкалась с дамбы на дамбу, шла полями и лугами, покуда не добралась до берегов Узы. И вот там – по нелепейшему свидетельству одного барочника – она нырнула, «что твоя русалка», в воду, чтобы никогда не вынырнуть вновь.

Есть, однако, два предмета, навсегда увязанные с наводнением семьдесят четвертого, которые споров практически не вызывают. Во-первых, многочисленные завсегдатаи «Лебедя» и «Угря и щуки», и даже «Веселого шкипера», которые ни за что на свете не позволят, чтобы какое-то там наводнение или даже полный подвал речной тины встал между ними и полными кружками, замечают в своих честных пинтах эля некую странность. Пиво-то слабое. И водянистое. Что это, чистой воды иллюзия, вызванная к жизни беспрерывными дождями и потопом? Или дело в том, что вода каким-то образом просочилась в Аткинсоновы бочонки с пивом, залила погреба пивоваренного и в той жидкости, что они теперь пьют, есть – Боже упаси! – толика речной воды? Пивовары горой стоят за то, что о подобных позорных для честной фирмы насмешках над клиентами не может быть и речи, что эль, о котором идет речь, все тот же самый, славный, способный для здоровья и душевного веселья эль, сваренный по старым добрым Аткинсоновым рецептам. Но пиво от этого лучше не становится; и общественное мнение в городе Гилдси, большая его часть, отныне будет твердо гнуть свое: что – Бог бы с ней, с речной водой и с бочками, – но пиво, сваренное на «Аткинсон» после наводнения, после похорон бедняжки Сейры, никогда и близко не дотягивало до пива, сваренного до; что после 1874 года – и вплоть до известного, памятного времени уже в следующем столетии – эль «Аткинсон», который более пятидесяти лет составлял славу и гордость Гилдси, стал заурядным пойлом. И верить всему этому или нет, однако прибыли пивоваренного в последней четверти девятнадцатого и в первой декаде двадцатого века выказывают пускай постепенную, но явную тенденцию к снижению.

Во-вторых, касательно столь раннего визита врача в Кейбл-хаус. И с чего это он так спешил? Разве случилось там внутри что-нибудь страшное? Нет – или, если подумать, и нет и да. Потому что миссис Аткинсон, за три недели до положенного срока, взялась рожать сына.

Что же спровоцировало преждевременные схватки? Некий шок – может быть, Мод что-то увидела, хотя бы в той самой комнате наверху, где Сейра, как нас стараются убедить, испустила свой последний вздох? Подавленность и смятение чувств – которые, кто знает, можно ведь истолковать и как симптомы скорби, и как симптомы вины, – коих нельзя было не заметить на подмоченных дождем похоронах? Или дело было в том, что набухшие воды Фенов, те, что взламывали дамбы и выводили реки из берегов, – те, что, выгляни в окошко, уже не в переносном, а в прямом смысле слова плещутся у изножья Водной улицы, – вступили в таинственного рода резонанс с телесною системой миссис Аткинсон и в результате ее собственные воды, в знак солидарности, также решили отойти? Кто знает. Доподлинно известно только, что двадцать седьмого октября 1874 года Мод Аткинсон родила сына. Здорового и крепкого мальчика…

Вот так и случилось, что под шум и переплеск из наводнения рожденных сплетен мой дед, Эрнест Аткинсон, будущий владелец пивоваренного «Аткинсон» и водно-транспортной компании «Аткинсон», появился на свет.

А дождь тем временем все идет. И превращает земли по обе стороны Узы и Лима в залитое водой поле боя, в доисторическую топь, которой они когда-то и были.

Дренаж. Опять все сначала. Крикам браться за работу.

И плывут себе вниз по вздорному, по взбухшему, по взбунтовавшемуся было Лиму ветки ивы, ольховые ветви, жерди, бутылки…

10

О ВОПРОСЕ «ПОЧЕМУ»

И когда вы задавали мне вопросы, какие всегда задают исторические классы, исторические классы просто обязаны их задавать – какой нам смысл изучать историю? Почему именно история? Почему прошлое? – я привык отвечать (покуда Прайс не аранжировал сей вопрос на новый лад, добавив новый оттенок смысла – и эту явственно дрожащую губу): но вы же сами себе ответили, вашим собственным «почему?». Ваша потребность найти объяснение и есть объяснение. Разве поиск причин уже не есть – с необходимостью – исторический процесс, поскольку он всегда вынужден обращаться от того, что пришло потом, к тому, что было раньше? И покуда в нас живет этот зуд, эта тяга выяснить, что откуда взялось, разве не приходится нам поневоле таскать с собой громоздкий, однако же и не лишенный ценности мешок с отмычками по имени История? Еще одно определение: Человек есть животное, взыскующее объяснений, животное, которое спрашивает Почему?

А что имеет под собой этот самый вопрос, Почему? Он имеет под собой – уж в вашем-то случае наверняка, когда вы по-бунтарски бросаете его мне в лицо посреди урока истории, – неудовлетворенность, беспокойство, ощущение, что все идет не так, как надо. В состоянии полного довольства просто не было бы ни нужды, ни места этому короткому назойливому слову. История начинается в той точке, где все идет наперекосяк; история рождается из бед, из замешательства, из сожалений. Так что по пятам за словом Почему приходит скользкое, задумчивое слово Если. Если бы только… Если бы вдруг… Когда бы не… Все эти бессмысленные исторические Если. Вот и маячит, и маячит, сбивая с толку праведные разыскания вопроса Почему, отвлекая, путаясь под ногами, эта иная форма ретрогрессии: если б только можно было все вернуть. Новое Начало. Если бы мы только могли возвращаться вспять…

«Historia » или «Исследование» (как в понятии «Натуральная» или «Естественная История»: исследование натуры, природы, естества). Раскрыть секреты причин и следствий. Показать, что всякому действию находится противодействие. Есть акция и есть ре-акция. Что Y есть следствие, поскольку ему предшествовал X. Постелить соломки, чтоб хоть в следующий раз, когда мы будем падать… Понять, кто мы такие, потому, что мы такие, как распорядилось на сей счет наше прошлое. Научиться (вечная палочка-выручалочка и вечный костыль учителю истории) на собственных ошибках, так, чтобы в будущем лучше…