Земля воды - Свифт Грэм. Страница 59

А за некоторое время до того Эрнест, вероятно, объяснил Хелен, что там, в сундуке, и зачем оно нужно. Он, вероятно, объяснил ей, что, пусть даже она и настояла на своем праве самой объяснить его будущему сыну (Хелен скорее всего не сочла нужным вставить слова «или дочери» или даже слово «внуку») правду о его родителях, но держать человека – не говоря уже о спасителе мира – в неведении относительно такого рода вещей есть ложь и грех не самого последнего разбора; и он хотел бы заранее побеспокоиться, чтобы со временем все должным образом разъяснилось. В этот старый сундук – а сундук сей он брал, будучи совсем еще молодым человеком, с собою в лондонские свои вылазки – он положит письменное свидетельство, адресованное этому, не рожденному пока ребенку, с объяснением истинных обстоятельств его появления на свет. Кроме того, он положит туда свой дневник, который вел не один год, так, чтобы – если подобные вещи способны представлять интерес для Спасителя Мира – ребенок смог получше познакомиться с отцом, с человеком, зачавшим его когда-то. Он переправит ей сундук и ключ; и к восемнадцатому дню рождения – если она так решит – она должна будет отдать их сыну этот ключ.

Есть вероятность, что Хелен могла сказать: «Но ведь ты к тому времени сам будешь…» – и осеклась, вспомнив, что перед нею больной человек. Есть вероятность, что вместо этого она сказала: «Да, но почему же именно сундук?» – имея в виду, что сундук достаточно громоздкий. На что Эрнест вполне мог ответить и даже подмигнуть при этом: «На свой восемнадцатый день рождения наш сын получит еще и дюжину бутылок нашего старого эля. Помнишь – эля, который мы с тобой варили вдвоем…»

И вполне может статься, что именно тогда он с ней и попрощался – не как отец, но как любовник. Потому что они ведь больше не могли видеться снова, наедине, здесь, в сторожке, – разве не так? И вполне может статься, что Хелен, когда она возвращалась обратно в свой домик при шлюзе, плакала. Потому что ребенок у нее во чреве – так ей в ту пору казалось – был от Хенри.

В ночь на двадцать шестое сентября из-под Эрнестова пера вышел документ, адресованный некой проекции сына, с выражением отцовской любви и поздравлений, с отцовской исповедью – отцовским покаянием – и с наказом во что бы то ни стало спасти мир, каковой, видит Бог, нуждается в спасении. Не исключено, что Эрнест, в то самое время, когда он все это писал, отдавал себе отчет в том, что он не в себе – потому что у каждого сумасшедшего сидит внутри маленький такой, но абсолютно нормальный человечек и твердит: «Ты сошел с ума, ты сошел с ума». Однако может так статься, что это уже не играло никакой роли, поскольку к тому времени он успел окончательно удостовериться в том, что мир, который мы привыкли считать реальным и построенным на неких разумных основаниях, в действительности местечко абсурдное и абсолютно фантастическое.

Закончив это письмо к своему сыну-спасителю, он вложил его в конверт, но конверта запечатывать не стал (чтобы Хелен тоже смогла прочесть) и положил вместе с четырьмя синими тетрадями в матерчатом переплете, заключавшими в себе его дневники, в черный сундук. Потом он спустился в погреб сторожки и в несколько приемов вынес наверх двенадцать бутылок пива, которое в те времена, когда его варили и продавали в потребительских целях в 1911 году, было известно под названием эль «Коронация». Каковые, тщательно проложив их мешковиной, он также уложил в сундук. Может быть, раньше, а может быть, только сейчас он добавил к письму следующие слова:

«Р.S. Бутылки: употреблять в случаях крайней необходимости» .

Потом он вывел на конверте: «Первенцу миссис Хенри Крик», завернул конверт и дневники опять же в мешковину, закрыл сундук, запер его и на следующее утро отправил его на дом к дочери вместе с запечатанным конвертом, в коем лежал ключ.

Сколько всего бутылок было в погребе сторожки, никто не знает. Ясно, однако, что их было не двенадцать, а много, много больше. Потому что, увидев, как уезжает на такси сундук, мой дед почувствовал внутри великий вакуум и принялся заполнять его пивом. Он принялся лить в вакуум пиво в количествах до сей поры немыслимых, то самое, необыкновенное, способное претворять реальность пиво, которое пить должны только те, кто знает, как его следует пить – а как его правильно пить знает, по большому счету, один лишь Спаситель Мира.

Он пил все утро: у шлюза Аткинсон миссис Хенри Крик получает тем временем сундук и – внутри небольшого пакета, где лежал ключ, – коротенькую записку, в которой значилось: «Назови его Ричард».

Он пил весь день: а у шлюза Аткинсон Хенри Крик, прислушиваясь к тянущим болям в колене, втаскивает сундук на чердак.

Он пил, с перерывами, должно быть, до самого вечера. А когда спустился вечер, он, оставив за собой груду пустых пивных бутылок, вышел из сторожки и направился к Кесслинг-холлу по тем же усыпанным осенней листвой дорожкам, по которым бегала когда-то на работу его дочь, когда служила в госпитале сиделкой. Очень может быть, что ему казалось: его место там, среди несчастных солдат, которым никогда не выбраться из прошлого, которым никогда не сыскать своей собственной узенькой тропинки в будущее – а дочь его, она теперь с человеком, которому удалось-таки вырваться на свободу. Очень может быть, он вознамерился занять освободившееся с уходом Хенри Крика место между безумных солдат, и потому, наверное, он прихватил с собой ружье.

Как бы то ни было, до Приюта он так и не добрался. Ибо в тот самый вечер, когда мой отец увидел, как сверху, вдоль по Лиму, над самой водой, скользит, подрагивая и мерцая, болотный огонек, Эрнест Аткинсон, чей прадед возил когда-то из Норфолка волшебный ячмень, сел, прислонившись спиною к дереву, засунул себе в рот дуло заряженного дробовика и спустил курок.

31

ЕВАНГЕЛИЕ ОТ УЧИТЕЛЯ

Дети, а вы – вы верите в образование? Вы верите, что мир взрослеет и что он чему-то учится? Вы верите во всю эту чушь насчет мудрых старцев и дурашливых юнцов? В то, что старший знает лучше, в «делай как я», в уроки жизненного опыта?..

Вы верите в детей? Что они являются в облаке славы, что приносят с собой аккуратно расфасованные кусочки рая, что в них сияет отблеск мира, каким он может когда-нибудь стать?

Что есть учитель истории? Некий тип, который учит ошибкам. В то время как все говорят: вот как надо, он говорит: а вот из-за чего все пойдет насмарку. В то время как все говорят вам: сюда, сюда, дорога здесь, он твердит: а вот вам на выбор ляпы, растяпы, тюк туфты и полные кранты. Этого добра всегда навалом; а человеку свойственно плутать (так что нам теперь, сотворить себе Бога, чтобы направлял нас и прощал нам грехи?). Он сам-себе-противоречие (поскольку все мы знаем: история учит нас тому, что она еще никого ничему…). Наставник-саботажник, этакий Иван Сусанин. Может, от него вообще один вред. Может, детям вообще с ним лучше не общаться…

Темнота. Школьная площадка. Темно в классах, в актовом зале, в лабораторном корпусе, в гимнастическом, в библиотеке. И только в административном крыле горит одинокий огонек.

Учитель идет нетвердыми шагами через школьную площадку. Учитель слегка пьян. Учитель больше не будет учить. Он уже не в том состоянии, чтобы. Учитель ходил к Шефу. Он запинается, он медлит, на детской площадке, под подернутыми дымкой пригородными звездами…

Дети, пара наблюдений над состоянием опьянения (сделанных в состоянии опьянения). Феномен, свойственный по большей части взрослым. Детям, по большей части, ни-ни. А им незачем. Потому что с какой бы стати им бы вдруг захотелось снова почувствовать себя детьми… Чтобы мир стал похож на игрушку. Чтобы дурное не выглядело таким дурным. Чтобы реальность стала не так чтоб реально реальной… Его, состояния, социологические и идеологические модусы. Способ выпустить историю на волю (Гля! – а мы еще и шутим!). Предмет для эклектических штудий (может, как раз бы и заняться на досуге?): производство вин – и шампанских вин – во Франции в эпоху Французской революции. Потребление, оно как, выросло или упало?