Охота на Сезанна - Свон Томас. Страница 23

Вместе они рассортировали все снимки, пытаясь найти пропавшие.

– Здесь нет, – сказал Блейни. – Это странно. Если только мистер Пинкстер не оставил их зачем-то у себя.

Энн еще раз посмотрела на фотографию, которую попросил увеличить Оксби.

– Что в ней такого особенного?

Оксби ответил:

– Здесь два человека, один из них мужчина. Единственный в группе. Ни этого мужчины, ни этой женщины нет на других фотографиях, а три из них пропали.– Он указал карандашом на две фигуры. – Когда началась экскурсия, они были с группой, а потом отстали. Боггс жаловался на копуш, и его дочь вспомнила, что он говорил о паре, о мужчине и женщине.

Глава 16

Кровать Эдвина Ллуэллина была очень широкой, очень длинной, просто королевской, на ней было чудесно спать, в ней чудесно было читать книгу, завтракать и долго заниматься любовью. Фрейзер принес поднос с завтраком, газету, и Клайд, позавтракавший беконом, уютно устроился под страницами «Нью-Йорк таймс».

На вторник у Ллуэллина были назначены две встречи: первая в десять с Шарлем Пурвилем, одним из хранителей в музее Метрополитен, вторая в одиннадцать – с Астрид Харальдсен: они должны были пойти в музей. В их прошлую встречу Астрид сказала что-то о неприятной поездке в Вашингтон и не захотела, чтобы он отвез ее в аэропорт. Ллуэллин боялся, что неприятность переросла в проблему. Он во второй раз набрал номер. Опять никакого ответа.

В душе он думал о встрече с Пурвилем, молодым французом, которого взял под свое крыло. Пурвиль был очень хорошим хранителем и поэтому понравился Ллуэллину. Он помог Ллуэллину убедить музей Метрополитен принять участие в предстоящей выставке Сезанна, и его назначили хранителем-консультантом выставки.

В половине десятого Ллуэллину позвонил Скутер Олбани, старый друг, представляющийся хорошим тележурналистом и пьяницей. И то и другое было совершенно справедливо. В Си-би-эс чрезвычайно долго терпели его бесконечное пьянство, потом Скутера пришлось уволить и отправить в реабилитационный центр для алкоголиков, где он снова научился затыкать бутылку пробкой. Но, к несчастью, ненадолго. Скутер был одним из тех неудачников, которые знают, как перестать пить, но не хотят применить это знание на практике. Он освещал жизнь королевских особ, политиков, наркодельцов, природные катастрофы и мир искусства; в конце концов Скутер решил, что последнее наиболее безопасно и, кроме того, там устраивались лучшие коктейли. Сейчас он подрабатывал на кабельном телевидении.

– Я только что из Парижа, там уже поговаривают о том, что скоро всех Сезаннов затянет кислотными облаками. Это напомнило мне о тебе и о достоянии твоей семьи, которого ты совсем не заслуживаешь. Я не часто вспоминаю о тебе.– Он громко засмеялся.– Ну ты как, старина?

«Скутер не изменился»,– подумал Ллуэллин. В Лондоне был полдень, а его друг уже навеселе. Удивительно, как он справляется с работой и способен выдать пятиминутную искрометную речь во время новостей.

– Старина в порядке, – ответил Ллуэллин.

Они немного поболтали. Олбани поделился несколькими фактами и теориями о картинах и выразил надежду, что вся эта суматоха послужит хорошим сюжетом для получасовой телевизионной передачи.

– Скотланд-Ярд не делает заявлений, пока все не разнюхает, но, вне всяких сомнений, с картиной Пинкстера связано убийство, и это должно тебя хорошенько напугать. – Олбани явно предупреждал его. – Лу, пожалуйста, будь осмотрителен и спрячь свою картину на чердаке какого-нибудь женского монастыря в Канзас-Сити.

– Хорошо, я буду осторожен, но и ты тоже, – сказал Ллуэллин. – Если ты и дальше собираешься следить за этой историей, может, захочешь поприсутствовать на совещании по безопасности, оно состоится через несколько недель. Если тебя это интересует, я достану пропуск.

– Черт меня побери, если это меня не интересует; достань мне билет в первом ряду.

Они разъединились, Ллуэллин в последний раз набрал номер Астрид и скорее разозлился, чем расстроился, когда не получил ответа.

Вернувшись в офис, Шарль Пурвиль обнаружил в своем кресле Ллуэллина. Он сидел, поставив локти на стол и сложив ладони, как для молитвы.

Ллуэллин посмотрел на хранителя и сказал:

– Я что-то начинаю сильно нервничать по поводу этих автопортретов. – Пурвиль вытащил из дипломата книги и начал расставлять их на полке. – Я все пытаюсь понять, почему они выбрали именно автопортреты Сезанна. Есть какие-нибудь соображения? Может, кто-то думает, что их недооценивают и после этого остальные подорожают? Повысить в цене и продать. Возможно, моя картина уже подорожала.

– Ваша особенно, потому что она окружена тайной. Если бы она была моей, я бы беспокоился.

– Почему это все думают, что мне все равно? Я чертовски волнуюсь и хочу, чтобы она добралась до Экс-ан-Прованса в целости.

– Тогда поезжайте на собрание. Керт Берьен назначил его на десятое, четверг.

– Я там буду, – сказал Ллуэллин.

Кертис Берьен был архивариусом музея Метрополитен. Это была очень ответственная должность; его непростая работа заключалась в регистрации экспонатов, в том числе тех, которые предоставлялись для выставок. Сотрудники Берьена также отвечали за упаковку и перевозку особо ценных произведений искусства.

– У меня через десять минут лекция. – Пурвиль взял еще одну стопку книг и вышел.

Оставшись один, Ллуэллин позвонил Астрид и вздохнул с облегчением, когда она наконец ответила. Он говорил с ней, как рассерженный отец:

– Где ты, черт возьми, была?

– В Вашингтоне. Я же тебе говорила.

– Может быть, но я уже начал волноваться.

После долгого молчания она ответила:

– Я очень рада, что ты волновался. Я задержалась там. Я очень хотела спать и отключила телефон.

– Значит, ты в порядке?

– Немного устала.

– Ты не забыла о нашем свидании?

– Жду его с нетерпением.

– Я договорился, что экскурсию проведет гид, молодая женщина, которая знает музей лучше, чем… ну, чем наш любимый директор.

– Я буду в одиннадцать, – сказала Астрид. – Встретимся у цветов.

Ллуэллин стоял у одной из высоких ваз с букетами поздних гортензий, гигантских далий и белых хризантем. Он безотрывно следил за главным входом в большой зал, и ровно в одиннадцать Астрид появилась.

Она подошла ближе, и он просиял.

– Доброе утро и добро пожаловать в Нью-Йорк. – Он поцеловал ее в щеку и почувствовал запах духов, который был так памятен ему. – В следующий раз, когда будешь задерживаться, предупреди. Я волнуюсь.

Она задумчиво ответила:

– Постараюсь.

Ким Кляйн, их гид, присоединилась к ним. Она была низкого роста, носила очки и разительно отличалась от высокой, светловолосой норвежки.

– Насколько я понимаю, вы хотите узнать, что происходит за кулисами.

– Галереи я могу посмотреть и сам.

– Это моя епитимья за то, что я знаю все о закоулках музея. Мне приходится сопровождать особых посетителей, желающих начать экскурсию с какой-нибудь известной картины, которой даже нет в коллекции музея Метрополитен. – Она перевела взгляд с Ллуэллина на Астрид. – Я зову их Очень Важными Занудами.

– Я не хочу быть такой, – попыталась оправдаться Астрид.

– А вы и не будете.

Ким повела их. Сотрудники музея знали ее. И она, в свою очередь, приветствовала каждого по имени. Они спустились вниз, прошли две библиотеки и ряд огромных залов, закрытых для публики, где при особой температуре и влажности хранились картины и скульптуры. Здесь были второстепенные полотна великих мастеров – пожертвования богатых благодетелей, – а также работы менее значимых авторов, которые вряд ли когда-нибудь будут выставляться. В других помещениях размещались мастерские плотника и электрика. Наконец они вошли в маленький лифт, и Ким нажала на кнопку ПХ.

– У нас есть пентхаус, – похвасталась она. – Это там мы продлеваем жизнь произведениям искусства.