Год нашей войны - Свэйнстон Стеф. Страница 9

– Где ты был? – поинтересовался Молния.

– Хм. На пресс-конференции.

– Что?!

– Кроме этого, я хотел бы извиниться за то, что Данлин нарушил твой прямой приказ и отправился в Бумажные земли.

Станиэль явно нервничал, его светлые крылья, практически белые на кончиках перьев, беспомощно обвисли на спине. Принц носил на них тонкие золотые браслеты, как кольца на пальцах.

Я не обязан был слушать его извинения и знал, что император тоже не станет этого делать. Данлину не было прощения. Его провал – очередная иллюстрация того, что случается, когда заекай – неважно, какого положения, – ослушиваются приказов эсзаев на поле боя. С другой стороны, я не хотел осложнять ситуацию. В будущем нам еще неоднократно представится возможность обсудить произошедшее, и не стоит заниматься этим сейчас, у смертного одра короля.

– Я принимаю твои извинения, – кивнул я, – но поговорим об этом позже.

– Ты придешь в Солнечный зал? – спросил Станиэль, и тут из коридора донесся едва слышный шорох.

Станиэль застыл.

– Что это? – прошептал он.

Я почувствовал напряжение, нарастающее в воздухе.

Кто-то подслушивал за дверью, очень тихо и сосредоточенно. Я уловил тончайший запах папоротника и алкоголя, после чего прыгнул к двери и широко распахнул ее. Мы выбежали в коридор, но там никого не было.

– Женя, – сказал я.

– Женя Дара, – повторил Станиэль.

В первый раз за десять лет наши пути пересеклись. Все хорошо, сказал я себе. Никто ничего не знает.

Месяц становился все ярче на темнеющем закатном небе По коридорам и дворам серого Лоуспасса разносились приглушенные разговоры солдат. Копейщики, лучники, уланы и кавалерия – все ждали, когда объявят последние новости о состоянии Данлина.

Если бы я не был так занят, то именно мне выпала бы обязанность ходить среди воинов, выясняя их мнение о происходящем. Теперь же этим занимались Тауни и Станиэль – Торнадо общался с фюрдом Равнинных земель, а принц – с гарнизоном крепости, который размещался за поросшим травой Внешним барьером, который был дополнительно укреплен насыпью из известняка. Авианская пехота разбила палатки за толстыми стенами куртин. Большинство солдат спали, но некоторые сидели группами и тихонько говорили о павших на поле боя товарищах.

Вдоль реки росли первоцветы. После битвы на Известковых Перекрестках, девяносто лет назад, их желтые лепестки стали розовыми. Солдаты срывали их в память о фюрде, который ушел навсегда, потому что я написал однажды, что это наша кровь окрасила цветы в розовый цвет – тогда, в тысяча девятьсот двадцать пятом. Было странно видеть крепкого, закаленного в походах, обросшего щетиной мужика с цветком первоцвета, закрепленным в щели в доспехах.

Я прогуливался вокруг крепости, пытаясь избавиться от странного чувства, будто чего-то не хватает. Меня преследовало скорее наваждение, чем осознанная мысль, однако такое состояние мне было хорошо знакомо, и я не сомневался, что постепенно оно будет только усиливаться. Как правило, когда такое происходит, я в конце концов запираюсь в своей комнате, чтобы вколоть еще дури. Куда бы я ни шел, люди спрашивали меня, как Данлин, жив ли он и сколько еще времени фюрд будет оставаться в холодной крепости.

Я прошел мимо открытого окна и ощутил Женино присутствие. Я чувствовал ее. Шагая вдоль строгой колоннады, которая резко заворачивала вместе со стенами куртин каждые сто метров, я точно знал, что за мной кто-то наблюдает. Я позвал ее по имени, и в ту же секунду она молча растворилась.

Я не винил ее за желание понаблюдать за мной издали, мне, пожалуй, было даже приятно, что она вообще хочет этим заниматься. Возможно, она играла со своими эмоциями так же, как с моими. Она дразнила собственный страх, все ближе подбираясь к краю пропасти. Одновременно она подвергала серьезному испытанию и мое желание. Я продолжал идти вперед, в то время как она неслась по темным коридорам. Я представил, как Женя крадется по черепичным крышам, проходит мимо цистерн, кладовых, захламленных кухонь, бежит по лестницам, ловя на себе удивленные взгляды людей. Промелькнувшая перед глазами картинка вызвала у меня рык: «Я – эсзай! Этот фокус не пройдет». Я знал, что если бы захотел, то поймал бы ее.

Я пришел в церковь, которая была частью главного комплекса зданий Лоуспасской цитадели. Как только за мной закрылись двери, украшенные вставками из цветного стекла, из темноты появилась Ата Дей. Я тут же перестал думать о Жене – волосы Аты были прекрасным отвлекающим средством. В квадратном портике церкви царил сумрак, но ее волосы все равно светились.

– Привет, кошачьи глазки, – проговорила она, глядя сквозь меня.

Я подумал, что на ее лицо падает тень, однако, подойдя ближе, понял, что на самом деле это синяк. Он красовался на переносице и вокруг одного глаза, а вся щека от нижнего века и до скулы опухла. Красная точка на темном кровоподтеке указывала на место, где была разорвана кожа.

– Ты заработала это в битве? – поинтересовался я.

– О да. – Ее бледные губы задрожали. – Но к Насекомым это не имеет никакого отношения. Туман ударил меня. О, как бы я хотела не зависеть от него!

– Но почему он тебя ударил? – осторожно спросил я. Я знал, что лучше не вмешиваться в конфликт между женой и мужем. Любому, кто попадал между Атой и Туманом, приходилось хуже, чем им самим. Долгий опыт превратил драки между ними в некое подобие игры, а я не знал правил.

Ата начала рассказывать:

– Данлин со своими гвардейцами проскакал мимо нас. «Давай последуем за ним», – предложила я, поскольку мне казалось, что ему нужна поддержка. Да и ты крикнул Тауни то же самое. «Нет, оставайся здесь», – ответил Туман. Он чертовски странный. И слишком давно живет. Так что я сказала: «Ты, тупой ублюдок, тогда я сделаю это сама», – и собиралась уже кликнуть островитян, когда он взмахнул кулаком и разбил мне лицо.

– Ух.

– Я попыталась врезать ему сзади, однако он парировал удар, и тут я заметила, что за нами наблюдает весь фюрд. Я надеялась, что ты перехватишь Данлина – ты быстрее, чем проклятье в зале суда.

– Я не мог остановить атаку.

Бескрылые люди, подобные Ате, и авианцы, которые имеют крылья, но не умеют летать, никогда не поймут, что я могу лишь наблюдать за сражением с воздуха, а не управлять им.

– Ну да, – выдохнула она. – Надеюсь, ты горд собой.

Я промолчал, и она снова заговорила:

– Данлин просил восемь тысяч пехотинцев. Если бы ты набирал их в Равнинных землях, а не на побережье, как он тебе сказал, то они были бы уже здесь. Этим утром нам не хватило примерно тысячи человек, однако дальнейшие действия Данлина вряд ли увенчались бы успехом, даже если бы у нас было вдвое больше солдат.

Я с осторожностью относился к Ате. Ее разум разделял нас подобно барьеру. Я, конечно, сообразителен, но не так дальновиден. Лучше всего для меня – держаться от нее подальше. Ее сознание подобно стальному капкану – -либо ты в нем, либо нет. Тех, кто попался, капкан перекусывал надвое.

– Если бы ты последовала за Данлином, то потеряла бы Островной фюрд, – заметил я.

– Да, я знаю, в нем слишком мало копейщиков, и Молния может подтвердить это. Будем надеяться, что император не догадается.

– Надеюсь, ты не сообщишь ему.

Она ухмыльнулась.

– И что ты все-таки здесь делаешь?

Я беспорядочно помахал руками в воздухе.

– Улаживаю некоторые вопросы.

– Если ты ищешь место, чтобы уколоться, то проваливай. – Ата указала на дверь.

– Я чист, – машинально солгал я.

Каждый раз, когда меня уличали, я испытывал смешанное чувство раскаяния и негодования – странное желание ползать и извиняться и одновременно сопротивляться и спорить. Опасность разоблачения давно стала для меня источником удовольствия, и я уже не мог избавиться от этого.

– Да, конечно! Ты даже не можешь идти прямо.

Она сложила руки на груди, но ожидаемого впечатления материнской власти, которое должен был создать этот жест, не получилось, поскольку результатом явилась некая странная двусмысленность. Я сказал ей, что она замечательно выглядит, но жена Тумана лишь пожала плечами в ответ. Ата не особенно заботится о своей внешности, но ее волосы все равно завораживают. Совершенно белые, почти прозрачные на фоне загорелой кожи, они свободно ниспадали ей на спину. На голове она носила скрученный, как венок, платок.