Записки у изголовья - Сёнагон Сэй. Страница 66

Однажды, когда государыня беседовала с придворными дамами, я сказала по поводу некоторых ее слов:

– Наш бедственный мир мучителен, отвратителен, порою мне не хочется больше жить… Ах, убежать бы далеко, далеко! Но если в такие минуты попадется мне в руки белая красивая бумага, хорошая кисть, белые листы с красивым узором или бумага Митиноку, – вот я и утешилась Я уже согласна жить дальше. А не то расстелю зеленую соломенную циновку, плотно сплетенную, с широкой белой каймою, по которой разбросан яркими пятнами черный узор… Залюбуюсь и подумаю: «Нет, что бы там ни было, а я не в силах отвергнуть этот мир. Жизнь слишком для меня драгоценна…»

– Немного же тебе надо! – засмеялась императрица. – Спрашивается, зачем было людям искать утешения, глядя на луну над горой Обасутэ? Придворные дамы тоже стали меня поддразнивать:

– Уж очень они короткие, ваши «молитвы об избавлении от всяческих бед». Некоторое время спустя случились печальные события, потрясшие меня до глубины души, и я, покинув дворец, удалилась в свой родной дом. Вдруг посланная приносит мне от государыни двадцать свитков превосходной бумаги и высочайшее повеление, записанное со слов императрицы. «Немедленно возвратись! – приказывала государыня. – Посылаю тебе эту бумагу, но боюсь, она не лучшего качества и ты не сможешь написать на ней Сутру долголетия для избавления от бед».

О счастье! Значит, государыня хорошо помнит тот разговор, а я ведь о нем совсем забыла. Будь она простой смертной, я и то порадовалась бы. Судите же, как глубоко меня тронуло такое внимание со стороны самой императрицы! Взволнованная до глубины души, я не знала, как достойным образом поблагодарить государыню, но только послала ей следующее стихотворение: С неба свитки бумаги, Чтобы священные знаки чертить, В дар мне прислала богиня. Это знак, что подарен мне Век журавлиный в тысячу лет.

– И еще спроси государыню от моего имени, – сказала я, – «Не слишком ли много лет прошу я от судьбы?»

Я подарила посланной (она была простая служанка из кухонной челяди) узорное синее платье без подкладки.Сразу же потом я с увлечением принялась делать тетради из этой бумаги, и в хлопотах мне показалось, что все мои горести исчезли. Тяжесть спала с моего сердца.

Дня через два дворцовый слуга в красной одежде посыльного принес мне циновку и заявил:

– Нате!

– А ты кто? – сердито спросила моя служанка. Невежество какое! Но слуга молча положил циновку и исчез.

– Спроси его, от кого он? – велела я служанке.

– Уже ушел, – ответила она и принесла мне циновку, великолепную, с узорной каймой. Такие постилают только для самых знатных персон. В душе я подумала, что это – подарок императрицы, но вполне уверенной быть не могла. Смущенная, я послала разыскивать слугу, принесшего циновку, но его и след простыл.

– Как странно! – толковала я с моими домашними, но что было делать, слуга не отыскался.

– Возможно, он отнес циновку не тому, кому следовало, и еще вернется, – сказала я.

Мне хотелось пойти во дворец императрицы и самой узнать, от нее ли подарок, но если бы я ошиблась, то попала бы в неловкое положение. Однако кто мог подарить мне циновку ни с того ни с сего? «Нет, разумеется, сама государыня прислала ее», – с радостью подумала я. Два дня я напрасно ждала вестей, и в душе у меня уже начали шевелиться сомнения.

Наконец, я послала сказать госпоже Уке: «Вот, мол, случилось то-то и то-то… Не видели ли вы такой циновки во дворце? Сообщите мне по секрету. Только никому ни слова, что я вас спрашивала».

"Государыня сохраняет все в большой тайне, – прислала мне ответ госпожа Уке.

– Смотрите же, не проговоритесь, что я выдала ее секрет". Значит, моя догадка была верна! Очень довольная, я написала письмо и велела своей служанке потихоньку положить его на балюстраду возле покоев императрицы. Увы, служанка сделала это так неловко, что письмо упало под лестницу.