Заговор францисканцев - Сэк Джон. Страница 87

– Прошу прощения, сиор Доминико, – сказал он, – мне надо поговорить с этим братом.

Конрад устремил взгляд на старого купца, и тот, опустив глаза на свои тюки, поспешно махнул рукой: «Разрешаю».

Орфео потянул монаха за собой под арку двора. О чем рассказала ему Амата?

Монах заговорил первым:

– По твоим глазам я догадываюсь, что не ошибся. Ты так же тоскуешь по ней, как она по тебе. А поглядев на твоего нанимателя, я надумал одну штуку. Хорошо бы доказать Аматине, если, конечно, ты этого хочешь, что ты женишься на ней не ради денег, а по любви.

Орфео взглядом поторопил монаха. Голосу он сейчас не доверял. Надо взять себя в руки, пока отшельник говорит.

Тот излагал свой план, заключая каждую часть непременным: «если ты ее действительно любишь». Советы его казались Орфео разумными – на удивление разумными, учитывая, что отшельник ничего не понимал в коммерции. Выслушав Конрада, Орфео сказал:

– Сиор Доминико наверняка согласится – и братец Пиккардо тоже.

Ну конечно, он всей душой желал, чтобы замысел брата Конрада сработал. В сердце разгоралась надежда. Молодой человек стиснул руку монаха и что было силы встряхнул.

– Теперь уже ты меня спасаешь, брат.

– Тогда дай Бог тебе удачи, – пожелал Конрад. Орфео выпустил наконец его руку, и монах добавил:

– Будь добр, синьор, когда увидишься с Аматиной, передай от меня весточку. Я сегодня ушел не попрощавшись – боялся, что она станет меня удерживать. Скажи ей, что я отправился в госпиталь Святого Сальваторе делла Парети и вернусь, когда смогу.

– В лепрозорий?

Конрад кивнул.

– И еще, я оставил в доме своего спутника, никого о том не предупредив. Опять же, не хотел шума. Он может последовать за мной, если пожелает – или нет, как Господь его надоумит. Я сам не знаю, когда вернусь, и мой выбор может прийтись ему не по вкусу.

Монах сухо усмехнулся:

– Addio, signore. Благослови Бог тебя и твою избранницу.

Дзефферино всю ночь ворочался на тюфяке и наконец забылся беспокойным сном. Тревога ядом расходилась в крови. С того дня, когда братья нашли его полумертвым в заброшенной часовне и перенесли в Сакро Конвенто, он не покидал стен обители, да и на свет выходил, только чтобы взять еду для заключенных. Он прикрывал голову локтем, отгораживаясь от храпа незнакомцев, темными тушами лежавших кругом, поджимал колени к животу, сворачиваясь в тугой клубок. Какое-то утешение приносило лишь ровное дыхание спящего рядом Конрада.

Под утро Конрад пошевелился. Дзефферино из-под прикрытого века проводил его взглядом. Так же он уходил, выслушав его исповедь в пустой часовне. Дзефферино вдруг испугался, что опять останется один, но вокруг дышали люди, не дикие звери, и он снова погрузился в сон.

Разбудила его суета: слуги сворачивали постели, зевали, потягивались, призывали Бога благословить их дневные труды. Постель Конрада была пуста и не убрана. Может, он решил сперва сходить в нужник?

Дзефферино встал, надвинул на голову куколь и прошел за другими, тянувшимися в ту же сторону. Он видел, как слуги отводят взгляды, чтобы не пялиться на него. Конрад мог этого не замечать, но Дзефферино остро чувствовал страх и отвращение окружающих.

Скоро он убедился, что его товарища нигде нет. Не было его и за завтраком. Есть ему расхотелось. Хозяйка, Амата, улыбнулась монаху и спросила, где его спутник. Дзефферино растерянно пожал плечами и обвел комнату взглядом. Гул голосов бил по ушам, как крылья летучих мышей, носившихся по темным переходам подземелья.

– Поищу-ка я его в часовне, – сказала она и вышла, громко окликая Конрада по имени.

Что-то в ее голосе... «Конрад! Фра Конрад!». Как тот мальчик в лесу. Он словно наяву услышал голос, выкрикнувший: «Эти люди не боятся Бога, фра Конрад!» И вслед за тем – трубный глас огненного ангела, и пламя, охватившее Дзефферино. Он так и не спросил Конрада об этом ангеле. После видения в камере Дзефферино уверился, что отшельник пребывает в высших сферах, недоступных простым смертным. Тюремщик опасался слишком глубоко заглядывать в священные тайны.

Все быстро покончили с завтраком, и Дзефферино остался один за столом в огромном зале. Слуги собирали пустые миски и чашки. Каша бурлила у него в животе. Скоро переписчики возьмутся за работу. Может, Конрад поднялся наверх, чтобы помогать им? Для такой работы сил у него уже хватит.

Дзефферино, опустив голову, поднялся по лестнице, но нашел наверху одного только Джакопоне. Посмотрел, как писец ножом вырезает из свитка лист и расправляет его на пюпитре, потом взял свиток в руки и стал ощупывать. Монах слышал уже рассказы об этой «бумаге», дешевой и удобной в сравнении с пергаментом. Правда, в сырости монастырских библиотек она долго не проживет. Стоит только взглянуть, как легко кто-то проделал дыру в этом «rotolo» [69]. Дзефферино просунул в отверстие мизинец.

– Это не простая дырка, брат, – заговорил Джакопоне, заметив, чем он занят. – Однажды темной ночью эта рукопись спасла жизнь нашей хозяйке. Темный призрак, монах-убийца, нацелил в нее копье, но на груди у нее был привязан этот свиток. Я и теперь не устаю хвалить небо за то, что фра Лео отличался многословием.

Дзефферино чуть не смял свиток, стиснув его в руках.

– Монах? Зачем бы монах стал убивать женщину, столь щедрую к нашему братству?

– Ты бы так не сказал, если бы видел, как она дралась в ту ночь: словно демон из ада! Сама справилась с одним из убийц, хотя они убили и одного из наших. Те монахи хотели зачем-то похитить Конрада. Напали на нас в лесу, из темноты.

– Ты тоже был там? – спросил Дзефферино.

– Был, хотя и запоздал с помощью. Из их главаря сделал факел, а остальные разбежались по своим норам, как хорьки.

Свиток глухо стукнулся об пол и, разворачиваясь, откатился к стене. Джакопоне вскочил с табурета, подхватил его.

– Осторожней, брат. Ты нездоров?

Дзефферино спрятал руки в рукава, склонил голову. У него свело горло, и он не сразу смог выдавить сухой резкий кашель, выбивая застрявший в гортани комок.

– Angelo Domini, – выговорил он. – Ангел Господень! Ты!

Деревянный пол лоджии чуть вздрогнул под легкими женскими шагами. Следом за Аматой, отдуваясь, протопал по лестнице Салимбене.

– Фра Конрад ушел, брат, – обратилась к Дзефферино Амата. – Он передал тебе, что ты можешь найти его в госпитале прокаженных – если захочешь последовать за ним. – Она раскраснелась от волнения, обернулась к Джакопоне. – Приходил посланец от сиора Орфео. Он будет здесь завтра утром и надеется, что с добрыми вестями.

Джакопоне и Салимбене расплылись в улыбках.

– Я так и знал, что он скоро объявится, мадонна, – объявил монах.

Амата обернулась к Дзефферино. Она не могла скрыть радости.

– Прости, брат, за наше маленькое семейное торжество. Моим друзьям известно, как много значит для меня эта весть. – Она опустила глаза на зажатый в руке лист. – Только я беспокоюсь за фра Конрада. Как он будет жить среди этих мерзких прокаженных? Ты не знаешь, зачем он туда отправился?

– Во исполнение обета, мадонна.

– Ты пойдешь за ним? Я тогда велю кухарке приготовить тебе еду на дорогу. Конрад ушел, даже не поев.

Идти за ним? За человеком, который покинул его среди врагов? Дзефферино махнул рукой перед глазами, отгоняя огненное видение.

– С вашего позволения, мадонна, я проведу здесь еще одну ночь. А утром вернусь в Сакро Конвенто.

Засыпая, Амата думала не об Орфео, а о Конраде. Для нее отшельник оставался единственным человеком, любившим ее беззаветно, ничего не прося в ответ. Она, хоть и сумела скрыть ужас, охвативший ее при встрече, до сих пор оплакивала своего друга. Никогда больше ей не заглянуть в его сияющие серые глаза. А если чистота души не спасет его от заразы? Она пробормотала молитву, прося сохранить и защитить его, но, кажется, обращалась при этом не столько к Богу, сколько к донне Джакоме. Потом повернулась на бок и мирно заснула. Среди ночи ее разбудили крики.