Девчонка без попки в проклятом сорок первом - Сэлинджер Джером Дэвид. Страница 3

– Мы еще даже не участвуем в войне, дорогая, – сказал мистер Вудрафф и добавил: – Мальчики всегда должны воевать. Я воевал. Твои братья воевали.

– Сейчас другое время. Оно и гадкое по-другому. В нем нет ничего доброго. У тебя, у Поля и у Фредди оставалось дома хоть что-то хорошее. Боже мой! Если бы у Бобби не было денег, он бы даже не мог гулять с девушками. На что это похоже? Гаже не придумаешь!

– Так, – неловко заполнил паузу Рэй. Он взглянул на свои наручные часы, потом на Барбару. – Хотите посмотреть достопримечательности? – спросил он ее.

– Не знаю, – сказала Барбара, все еще не сводя глаз с миссис Вудрафф.

Мистер Вудрафф наклонился к жене.

– Хочешь немножко поиграть в рулетку, солнышко?

– Да, да, конечно, дорогой. – Миссис Вудрафф подняла глаза. – А-а, вы уходите, детки?

Было чуть больше четырех утра. В час ночи стюард, обслуживавший палубу левого борта, расставил часть своих шезлонгов так, чтобы в них могла с комфортом разместиться группка трезвенников, которая через несколько часов, отзавтракав, явится принимать солнечную ванну.

Есть уйма дел, которыми можно заниматься в шезлонге: поглощать горячую закуску, принесенную на подносе стюардом, читать журнал или книгу, показывать фотографии своих внуков, вязать, нервничать из-за денег, нервничать из-за мужчины, нервничать из-за женщины, страдать морской болезнью, глазеть на девочек, шлепающих к бассейну, глазеть на летучих рыб. Но целоваться, сидя в шезлонгах, пусть даже тесно сдвинутых, не очень-то удобно. То ли подлокотники слишком высоки, то ли увлеченная этим занятием парочка все время сползает вниз.

Рэй сидел слева от Барбары. Его правая рука, лежавшая на жесткой деревяшке ее шезлонга, затекла.

Их часы одновременно пропищали четыре раза.

– Как ты теперь себя чувствуешь? – спросил Рэй.

– Я? Хорошо.

– Не-е, не в том смысле. Ты еще немножко пьяная? Может, нам не надо было заходить в то последнее местечко.

– Я? Я и не была пьяная. – Барбара немного подумала, а потом спросила: – А ты был?

– Ни черта подобного. Я никогда не пьянею.

Эта явная дезинформация, казалось, мгновенно возобновила визу Рэя на пересечение незащищенной границы соседнего шезлонга.

После двух часов непрерывных упражнений губы Барбары слегка потрескались, но оставались по-прежнему нежными, чуткими и пытливыми. Рэй при всем старании не мог бы припомнить случая, когда его до такой степени волновала близость девчонки. Целуя Барбару сейчас, он опять был огорчен чистотой и упорной невинностью ее поцелуя.

Когда поцелуй окончился – с чем Рэй, как всегда, не мог безоговорочно согласиться, – он чуть-чуть отстранился и заговорил с хрипотцой в голосе, не объяснимой даже поздним часом и количеством потребленных коктейлей и сигарет.

– Барбара. Я не шучу. Мы это сделаем, а? Мы поженимся, а?

Барбара молчала в тишине, совсем рядом.

– Нет, правда, – упрашивал Рэй, как будто ему возражали. – Мы будем чертовски счастливы. Даже если нам придется воевать, меня, может, никуда не забросят, ни за какие там океаны. Я в этом смысле везучий. Мы бы… мы бы так здорово зажили. – Он всматривался в ее неподвижное лицо в лунном свете. – Поженимся? – умолял он.

– Не знаю, – сказала Барбара.

– Как это не знаешь? Ну и дела. Мы же созданы друг для друга.

– Я даже никак не запомню твое имя, – рассудительно заметила Барбара. – Честно. Мы почти друг друга не знаем.

– Послушай. Мы знаем друг друга гораздо лучше, чем многие люди, знакомые месяцами! – легкомысленно заявил Рэй.

– Не знаю. Что я скажу миссис Оденхерн?

– Его матери? Скажи правду, и все! – посоветовал Рэй.

Барбара не ответила. Она нервно грызла ноготь большого пальца. Наконец она заговорила:

– Ты думаешь, я дурочка?

– Я? Думаю, что ты дурочка? Конечно, нет!

– Меня считают дурочкой, – медленно проговорила Барбара. – По-моему, я все-таки дурочка.

– Перестань это повторять. Перестань, слышишь. Ты не дурочка. Ты… умница. Кто тебя называет дурочкой? Этот твой Карл?

Барбара ответила уклончиво.

– Да в общем нет. Больше девчонки. Одноклассницы. Подружки.

– Они ненормальные.

– Чем я умница? – пожелала узнать Барбара. – Ты говоришь, я умница.

– Ну, ты… просто умница, и все! – сказал Рэй. – Пожалуйста. – И исчерпав на этом свое красноречие, он наклонился и поцеловал ее долгим поцелуем – очень убедительно, как он надеялся.

Наконец Барбара мягко оторвала свои губы от его губ. Ее лицо в лунном свете было озабоченным, но каким-то размякшим, с приоткрытым ртом, как у человека, не сознающего, что за ним наблюдают.

– Хорошо бы не быть дурочкой, – сказала она ночи. Рэй был нетерпелив, но осторожен.

– Барбара. Я же говорил тебе. Ты не дурочка. Ну, пожалуйста. Ты вовсе не дурочка. Ты очень… мозговитая. – Он посмотрел на нее ревниво, собственнически. – О чем ты думаешь? – спросил он. – Об этом своем Карле?

Она покачала головой.

– Барбара. Послушай. Мы будем жутко счастливы. Без дураков. Ты думаешь, мы недавно знакомы. Я знаю. Но время такое паршивое. С этой проклятой войной весь мир вверх тормашками. Короче говоря, если двое любят друг друга, они должны друг за друга держаться. Да, они должны крепко друг за друга держаться. – Он всмотрелся в ее лицо уже с меньшим отчаянием, ободренный тем, что попал, как ему показалось, в самую точку: – Ты не согласна? – сдержанно спросил он.

– Не знаю, – сказала Барбара и расплакалась.

Она плакала мучительно, с надрывом. Испуганный силой ее горя и тем, что стал его свидетелем, но не сочувствующий этому горю, Рэй был плохим утешителем. В конце концов Барбара сама справилась со своей бедой.

– Все в порядке, – сказала она. – Пожалуй, мне лучше пойти спать.

Она неуверенно встала.

Рэй вскочил и схватил ее за руку.

– Я тебя увижу утром на теннисном матче, да? – спросил он. – Ты ведь играешь в парном финале?

– Да, – ответила Барбара. – Спокойной ночи.

– Не говори это так, – с укоризной сказал Рэй.

– Я не знаю, как я это сказала.

– Ну вот. Приехали. Ты сказала это так, будто ничего и не было. С ума сойти. Я двадцать раз просил тебя выйти за меня замуж.

– Я же говорила, я дурочка, – просто объяснила Барбара.

– Перестань это повторять.

– Спокойной ночи, – сказала Барбара. – Было очень приятно. Честно. – Она протянула ему руку.

Вудраффы одни возвращались на корабль последним рейсом лоцманского катера. Миссис Вудрафф была без туфель – она презентовала их душке-таксисту, с ветерком прокатившему их до порта. Теперь они взбирались по узкому крутому шатучему трапу, соединявшему мостик катера с бортовой дверцей палубы В. Миссис Вудрафф поднималась первой. Рискуя сорваться, она то и дело оборачивалась, чтобы посмотреть, подчиняется ли ее благоверный правилам, которые она установила для них обоих.

– Ты держишься за эту штуковину. За трос, – обличила она своего супруга, глядя на него сверху вниз.

– Нет, – с негодованием отверг ее обвинение мистер Вудрафф. Его галстук был распущен, а воротник смокинга задрался.

– Я же ясно сказала, что никто не должен держаться за трос, – заявила миссис Вудрафф. Покачиваясь, она сделала еще один шаг.

Мистер Вудрафф посмотрел ей вслед взглядом, в котором боролись недоумение и глубокая печаль. Вдруг он повернулся к жене спиной и уселся на ступеньку прямо там, где стоял, – почти точно посредине трапа. От воды его отделяло по меньшей мере тридцать футов.

– Филдинг! Филдинг, сейчас же поднимайся сюда!

Вместо ответа мистер Филдинг подпер подбородок руками.

Миссис Вудрафф сильно пошатнулась, чудом удержала равновесие, потом подняла юбку и каким-то непостижимым образом удачно спланировала на ступеньку прямо над той, на которой сидел ее муж. Она обхватила его «полунельсоном», чуть не опрокинувшим их обоих.

– Пупсик мой. Ты на меня сердишься?

– Ты сказала, что я держусь за трос. – Голос мистера Вудраффа дрогнул.